Ведьма и компания (СИ) - Волынская Илона

- Что… козочка? – неуверенно переспросила Лиза – одно лишь упоминание о маленьком живом комочке с удивительно нежной беленькой мордочкой пронзило душу болью. Мысль о том, что козочку придется оставить казалась… чудовищной. На время то еще ладно, но насовсем? Ужас какой!

- Вдруг она у тебя теперь как тетушкин Кусай? Она ведь чуть не умерла сама, когда он умер!

- Колдовать тебя кто учил, тетушка? – не глядя на Оленьку, спросила Лиза.

- Матушка. У нас в семействе это наследственное. – усмехнулась та.

- А говоришь: бесприданница. - тоже усмехнулась Лиза. – Меня вот кухарка наша, после матушкиной смерти. - и замолчала. Не рассказывать же, что старая русинка ее просто пожалела, после того как тетушка Беата в очередной раз… пошутила. Кабы не та наука, неизвестно, что бы за четыре года, проведенные без матушки, сталось. – А потом фройляйн… тоже. – то-то она удивилась, когда обнаружила, что фройляйн тоже ведьма, хоть и слабенькая. Потом даже и огорчалась немного: уроки колдовства с фройляйн мало чем отличались от занятий географией или литературой. Тетрадки, и те пришлось для них сшить! – А теперь вы тут… Сдается, ведьмы повсюду.

- Не так уж нас и много. Просто тянемся друг к другу. Ладить – не всегда ладим, но находить друг друга – всегда находим. – пояснила Оленька. – Я опять на кухню бегала: ты ж снова за завтраком ничего не пила и не ела. Квас! Матушка сама делает! – с гордостью объявила она.

Есть и пить снова хотелось: слабость поселилась, казалось, даже в костях, словно спасенная козочка вытянула все силы. Лиза провела языком по пересохшим губам и приникла к бутыли. Кисловатая, пахнущая ржаным хлебом жидкость коснулась языка, Лиза глотнула раз, другой… Слабость не проходила, стала кружиться голова, а потом и бутыль оказалась слишком тяжела для ослабевших пальцев и выскользнула, обливая теперь уж квасом многострадальный подол.

«Теперь платье не отчистить». – мысли в голове ворочались лениво, и словно перекатывались как… как гири в пустой бочке, оттягивая голову назад.

- Лиза? Лиза, ты что? – голос Оленьки казался гулким-гулким, будто та кричала внутри колокола.

Дверь распахнулась и сквозь наползающую муть Лиза увидела высокую и широкую фигуру в черной вдовьей шали и с палкой, и услышала отчаянный крик Оленьки:

– Как вы могли? Матушка, тетушка… Как вы могли?!

И наступила тьма.

Глава 5

Развеивалась она долго-долго. Лиза плыла в этой темноте, словно со стороны глядя, как мрак обволакивает ее, скользит по лицу, черными нитями стекает с рук, а вокруг ног оборачивается бинтами. Что-то стучало и скрежетало: стук-стук-стук, бух-бух-бух… Потом загрохотало страшно, невольно заставляя вздрогнуть и застонать, а тьма стала колючей как грубая шерсть, из которой ей обычно шили зимние платья. «Кусалось» везде: грудь, и плечи, и спина, только ноги по-прежнему ничего не чувствовали. Тьма осталась, только теперь переодетая в кружевную, какой у нее отродясь не было, ночную сорочку Лиза лежала на простынях, укрытая тяжелой периной, под которой было невыносимо жарко… и ног не чувствовала все едино.

Снова грохотнуло: остро и сильно запахло дождем.

- Открывай уж глаза, детка, я все равно вижу, что ты очнулась.

В комнате и впрямь было темно, лишь тонкий фитилек ночника развеивал густой мрак. Сама она лежала в постели, а в кресле восседала темная фигура. Вторая такая же, больше похожая на глыбу мрака, прислонилась к стене. Та, что в кресле, подалась вперед, и в отсветах фитиля Лиза увидела лицо Оленькиной матушки. Она опустила платок в таз, и принялась обтирать Лизе лицо и шею:

- Если что нужно, скажи.

Лиза попыталась шевельнуть губами – те слушались плохо, распухший язык едва помещался во рту, а главное – путались мысли. Ей надо было что-то сказать… спросить… только как называются вот эти, неподвижные, под одеялом?

- Ноги… - наконец простонала Лиза.

Рука на ее лице дрогнула, струйка воды от слишком сильно стиснутой ткани потекла по щеке, но Оленькина мама тут же подобрала ее краешком платка:

- Прости, Лизочка, я такая неловкая! Ноги, да, ноги… - она убрала платок от Лизиного лица и тяжко вздохнула. – Лучше будет, ежели я тебе сразу правду скажу.

За окном снова громыхнуло, блеснула молния, а запах дождя стал таким ярким, что Лиза невольно раздула ноздри. Майская гроза идет. В Лемберге она правдами-неправдами выбиралась за город и обязательно бегала босиком по траве под майским дождем. Потом ей попадало, но она все равно бегала.

– Твои ноги… Некоторое время тебе придется обойтись… без ног.

Без ног? Что это значит? Лиза попыталась согнуть колени – не получилось. Она протянула руку под одеялом и принялась судорожно ощупывать – ноги были, никуда не делись, но под руками ощущались как… куски старой кожи. Она изо всех сил ущипнула себя за бедро – и ничего не почувствовала.

- Не бойся. Это не навсегда. – сказала внимательно наблюдающая за ней Оленькина матушка. – Только… на какое-то время.

- По… чему? – насилуя непослушные губы, выдавила Лиза.

- Ты должна быть живая… а потом даже и здоровая. Чтобы однажды выйти замуж и народить девочку. – Оленькина матушка улыбнулась ласковой дрожащей улыбкой. – Такую же чернявую и зеленоглазую, как вы с Агатой. Род прерваться не должен. Но и на остров ты попасть не должна.

Лиза даже хотела спросить, что за остров, но было так сложно собрать и слова, и мысли. Впрочем, одна мысль все же была так сильна, что ей снова удалось выдавить:

- Оленька…

- Ольга сделает, что ей велено! – жестко отрезала Оленькина матушка, вставая. – Это тебе больше не понадобится! – она подняла какой-то мешок… Лизе пришлось напрячь глаза, чтоб сквозь расплывающуюся вокруг муть разглядеть свой кошель со снадобьями. – И это тоже! – к кошелю добавилась тонюсенькая стопочка банковских билетов. Сдается, ее сундук наконец разобрали. – Тебе ни о чем не придется беспокоиться, детка! Найдем женщину, не болтливую, которая станет присматривать за тобой. А пока – совсем недолго! – Владимир покараулит.

Из угла донесся тихий смех, и вторая тень качнулась:

- Присмотрю. Уж она-то у меня не вырвется, не то, что ее коза!

Лиза и не думала, что может быть так больно: беленькая мордочка… крохотные копытца…

- Где…

- Кто ж ее знает? – сверкнувшая молния озарила насмешливо усмехающегося здоровяка. – Сварили уж, небось. Конюх и сварил: молодая козлятина вку-усная!

- Владимир! – резко прикрикнула Оленькина матушка.

- Что я тебе… сделала? – страшным усилием заставляя свой голос звучать, прохрипела Лиза.

- Ты? Ничего. И не сделаешь ничего. – его желтые глазищи светились в сумраке как два фонаря. – А она может моих товарищей от Сибири освободить! И сделает! Она обещала! А ты только мешаешь нашему святому делу! Значит, тебя не должно быть! - в голосе его зазвучало глубокое презрение. – Ты б их освобождать не стала!

Лиза собралась с силами, чтобы выдавить целую, большую фразу:

- Коли они похожи на тебя – нет!

- Ах ты ж! – он замахнулся.

- Владимир! – голос Оленькиной матушки хлестнул как удар бича.

Парень рыкнул сквозь зубы и отступил.

- Видя ваше поведение, я вынуждена полностью согласиться с Лизой. – теперь леденящее презрение переполняло слова Оленькиной матушки. – Ваших товарищей Агата Тимофеевна освободит, они не виноваты, что вы… такой. Но я буду настаивать, чтобы вы, милостивый государь, как можно скорее покинули наш дом! А теперь извольте выйти вон, здесь девичья спальня, а не проходной двор!

- Я караулить должон. – угрюмо пробурчал Владимир.

- Вот за дверью и будете караулить! – приказала Оленькина матушка. – Или вы желаете со мной поспорить? – голос ее звучал… опасно.

Владимир рыкнул… рванул дверь, едва не выдернув ручку, и вывалился в коридор, на прощанье шарахнув об косяк так, что створку перекосило. Грохоту двери ответил раскатистый удар грома. Кап… кап… Пока еще редкие капли дождя забарабанили по крыше.