Он отшатнулся, вскинул руки:
– Да рази посмею? Но я не знаю, что ты хочешь услышать!. Он волхв Владимира. Тот в нем души не чает… Видать, в детстве мечтал стать поводырем медведя. Когда я их видел, они почти всегда были вместе…
– Он что-то советовал князю?
– Конечно!
– Что?
– Да рази я не сказал, – выкрикнул он, – если бы слышал?
Она медленно кивнула, не сводя с него глаз:
– Понятно, князь без него ни шагу… Сам хитер как змея, в Царьграде всяким коварностям обучился, но все равно без этого.. ни ногой за порог…
Залешанин воскликнул:
– Точно! Нашел с кем советоваться. Медведь, он и есть медведь. Здоровый – это точно. Хату свернет, когда рассердится.
Она поморщилась:
– Он часто сердится?
– Ни разу не видел, – признался Залешанин. – Но должон же как-то силу показывать? Я б не утерпел.
– Ты прост как дрозд, – сказал она презрительно. Веки ее опустились, скрывая взгляд. Залешанину она вдруг показалась очень красивой и печальной. Сердце кольнуло тревогой, странным предчувствием беды или близкого несчастья.
Княгиня хранила молчание, Залешанину почудилось, что в горнице словно бы появились незримые стражи, придвигаются к нему, растопыривая лапы. Он уж слышал жаркое дыхание на затылке, запах мяса с чесноком, торопливо сказал, только бы привлечь ее внимание:
– Я что-то не зрел его волхования! Другие колдуны то коров лечат, то тучи гоняют к соседям, то черными котами оборачиваются… А он как стал медведем, так и остался… Дурак, видать. Туда оборотиться сумел, а обратно… Ты его побьешь враз! Вон ты какая злая да сильная…
Она встрепенулась:
– Он выглядел больным?
– Медведь-то? – удивился Залешанин.
– Верховный волхв! – напомнила она со строгостью в голосе.
Она сделала знак пальцами, Залешанин почувствовал, как его спина перестала ощущать горы мяса и мускулов сзади, затем он услышал, как негромко хлопнула дверь. По ее взгляду он понял, что они остались одни в огромной палате.
– Он выглядел больным? – повторила она с тревогой. – Усталым? Измученным?
Залешанин в замешательстве развел руками:
– По его морде разве заметишь?
Она чуть вздрогнула, словно приходя в себя, натянуто улыбнулась:
– Нам придется с ним схлестнуться однажды. Потому я хочу все знать о нем. И с кем он встречается, как одет, что ест, часто ли моется, здоров ли…
Залешанин наконец понял:
– А-а-а-а! Да, знать врага – первое дело. Нет, он не устоит. Он больше занимается звездами, а такие не видят, что под ногами. А ты, наоборот, вот как змея ползаешь только по земле, на небо тебе наплевать… даже не плюнешь, ты вся здесь, опасная и злая. Он перед тобой как овца перед волком! Говорят, он мудр, но что самая большая мудрость супротив хитрости? Да и говорят же в народе: против умного устоишь, а супротив дуры оплошаешь.
Она подумала, покачала головой:
– Нет, против дуры он устоит. Для того и звериную морду выпросил… Дуры сами разбегутся! Он, дурак, все еще думает, что я заклятиями стараюсь вернуть ему людской облик!.. Дурак, еще какой дурак… Кто ж в мужчине видит личину? Разве что девчонка какая малолетка, но не женщина. Личина важна для нас, женщин… А он и в звериной личине тот же витязь, равного которому нет…
Голос ее дрогнул, а в глазах на миг проглянула такая бездна, что Залешанин отшатнулся, будто одной ногой завис над краем пропасти, и сдуру посмотрел вниз. Сердце колотилось, в голове заметались суматошные мысли, словно застигнутые в амбаре за кражей зерна воробьи.
В великом изумлении промямлил:
– Так у него же… рыло-то, рыло!.. Морда, то есть… От него народ шарахается. А приснится такой, всю жизнь дергаться будешь!
Взгляд колдуньи был полон презренья:
– Он и сейчас красивее всех мужчин Руси!.. А что рыло… так у каждого мужика рыло, что тут дивного? Он с и рылом всех краше.
Голос дрогнул, Залешанин уловил глубокую печаль, а когда всмотрелся, то морозом пробрало по коже. В глазах колдуньи стояла такая тоска, такая боль, что он пробормотал в замешательстве:
– Ты чего… брось… Ты вон какая красавица! Да за тобой прынцы пойдут как гуси на водопой, только крякни. Чего тебе еще надобно?
– Что мне принцы, – прошептала она, – что мне императоры… Как он выглядел, когда ты уезжал?
По чести говоря, он почти не запомнил волхва, ибо старался не смотреть на страшную звериную морду, только и помнил, что голос был могучий, сильный, не голос, а рев:
– Да так… здоров, как медведь. В делах, как пес в репьях. Только кашлял сильно, но…
Она повернулась так резко, что он не успел заметить движение:
– Заболел?
– Да что ему станется, – огрызнулся Залешанин, но взглянул на ее сдвинутые брови, торопливо поправился, – у него не только морда, он и весь здоровей медведя. Такого колом не добьешь, а ты о болезнях!. Кого угодно перепьет… да только не видал я, чтобы он пил. Хотя зря: в такую пасть ведро вина войдет и еще для ковшика место будет…
– Ты сказал, – напомнила она, – он кашлял!
– Да мало ли чего в пасть залетит? Может, жук какой сослепу решил, что это его родное дупло?.. Да тебе-то что до его здоровья?
Она медленно отвернула лицо. Голос снова стал злым и холодным:
– Мне нужна победа над здоровым и полным сил противником. Тогда никто не скажет, что я одолела калеку или немощного.
– Да-да, – сказал он торопливо, страшась резких перемен в настроении могущественной колдуньи, – это будет драчка… Хотел бы знать, когда. Я бы коня продал, только б поглядеть хоть одним глазком.
Ее взор погас. Залешанин видел, что княгиня перед ним, а душа сейчас возле Белояна. Сражается… гм… дерется, доказывает, борется в магии и не только в магии, но борется, борется, борется… сама еще не понимая, что будет делать с победой, если та вдруг, к ее несчастью, настанет!
Конь вынес его за ворота веселый, бодрый, отоспавшийся, а Залешанин горбился в седле мрачный, как дождливый день осенью. Хоть и вырвался живым, даже шкуру не попортили, но слишком легко отпустили древляне… А ведь поняли со своим колдовством, что он выполняет поручения ненавистного им князя. Слишком уверены в коварстве Владимира. Ну, да это понятно, кого ненавидят, того и подозревают во всем, но уверены еще, что для их врага будет хуже, если их гость поедет дальше целым…
