Сколько стоит корона (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна

 -- Это пустяки, милорд, -- леди Харроу жестом предложила ему располагаться, позвонила в колокольчик и велела принести вина.

Дойл сел на скамью, леди Харроу опустилась в небольшое кресло на витых деревянных ножках и задумался о том, что сказать. Кажется, вчера, засыпая, он представлял себе этот разговор, но сейчас не мог вспомнить ни единого предложения, ни единого удачного слова.

Старик-слуга подал вино и засахаренные фрукты с несколькими ломтями хлеба.

 -- Леди Харроу, -- начал Дойл, но договорить не успел. Дверь распахнулась, и в комнату вошел закутанный в темно-серое, с низко опущенным на лицо капюшоном отец Рикон.

Дойл поднялся сразу, приблизился к нему.

 -- Милорд, -- прошелестел Рикон, -- мне жаль прерывать вас в минуты сладостного отдыха от тяжких трудов, -- его голос дрогнул, сорвался и затих.

 -- Говори, -- велел Дойл, едва справляясь с охватившей его дрожью. Что бы ни произошло, это не мелочь и не пустяк -- оно поколебало ледяное спокойствие отца Рикона, который оставался бесстрастным и не выказывал и капли страха, даже когда вокруг горели деревни и свистели остеррадские стрелы.

Отец Рикон молчал долгую минуту, которую Дойл отмерял по бешеному биению крови в своих венах. Наконец, он произнес почти беззвучно:

 -- Чума, милорд. Чума в Шеане.

Глава 24

В первое мгновение смысл слов как будто не дошел до сознания Дойла -- но блаженное неведение длилось слишком недолго. Потом чудовищное осознание накатило гигантской волной. Дойл пошатнулся, попытался нащупать рукой какую-нибудь опору, но тщетно. Захотелось (ненадолго, от отчаянно сильно) упасть на колени с криком: "Всевышний, за что?". Но, разумеется, он этого не сделал. Что бы ни происходило, он оставлял молитвы женщинам и святым отцам, предпочитая действовать. Недолгая слабость прошла, и он почти твердым голосом спросил:

 -- Где найдены больные?

 -- В доках, милорд. Смерть приходит с реки, -- голос Рика опять опустился до едва различимого шепота.

 -- О, Всевышний, -- пробормотала позади леди Харроу.

Кажется, именно это испуганное тихое восклицание окончательно вывело Дойла из оцепенения и придало сил.

 -- Немедленно... -- сказал он жестко, -- отдай страже приказ очистить королевский склад в доках, всех заболевших -- сколько бы их ни было -- доставить туда. Об удобствах позаботимся позже. И пусть тени готовят карету. Король и королева уезжают немедленно.

Поклонившись, отец Рикон исчез за дверью. Дойл резко обернулся к леди Харроу. У нее в глазах читался настолько явственный испуг, что он почувствовал желание остаться возле нее, уверить ее в том, что все будет в порядке, но он только сказал:

 -- Поторопитесь уехать из столицы, леди. Завтра на рассвете я закрою все выходы из города.

 -- Милорд, я...

Эйрих должен был проявить достаточно благоразумия и убраться из столицы. И сам Дойл присоединится к нему. Город останется умирать - агония будет тяжела, но она спасет от гибели страну. Чуму нужно было запереть в каменных стенах и надеяться, что она не просочится сквозь них.

Главное было успеть увезти королевскую чету.

Дойл повернулся к леди Харроу, в два шага приблизился, дотронулся до ее руки, стиснутой в кулак, разжал тонкие холодные пальцы и коснулся губами кожи запястья. Она была сухой и прохладной, а пахла той самой грозовой свежестью.

Он отпустил ее руку слишком быстро и даже торопливо, шагнул назад и повторил:

 -- Поторопитесь уехать.

Вскочив в седло, он во весь опор бросился к дому начальника шеанского гарнизона. Столица не подвергалась вражеским атакам уже почти век, последний раз враг стоял у ворот Шеана еще при прадеде Дойла, и с тех пор столичные жители уверились в своей неприкосновенности и безопасности, а гарнизон, состоявший по большей части из замковой стражи, казался пустой формальностью. Начальник гарнизона тоже не впечатлял.

Дойл застал его за завтраком в компании жены и двух девиц -- вероятно, дочерей. Господин Трил, пухлощекий, улыбчивый и добродушный, при виде гостя немедленно встал из-за стола и принялся кланяться. Дойл оборвал его:

 -- Отошлите женщин.

Жена и дочери Трила поспешно вышли из тесной столовой, а сам Трил вдруг побледнел и затрясся.

 -- Чем я не угодил вам, милорд? -- спросил он нервным, дрожащим голосом.

 -- Сейчас вы возьмете половину гарнизонной стражи и отправитесь в доки. Из порта не должен выйти ни один корабль.

 -- Простите, милорд, -- Трил снова поклонился, -- но в чем дело?

Дойл колебался, отвечать ли, но все-таки сказал:

 -- Чума. Живее, господин Трил!

Он не двинулся с места. Его и без того бледное лицо позеленело, губы затряслись, и он рухнул на колени:

 -- Пощадите! Милорд, у меня дочери! Жена! Если чума... надобно бежать!

Дойл почувствовал, как к горлу подкатывает ярость, схватил Трила за шиворот, встряхнул и рявкнул:

 -- Семью высылай, а сам не смей ни ногой из города до тех пор, пока не перекроешь все порты, ворота и щели! Ты принадлежишь этому гарнизону -- и если надо, сдохнешь с ним.

 -- Милорд!

 -- Ты помнишь судьбу своего предшественника? Прошлый начальник гарнизона оказался трусом, и мой отец разметал его кишки по всему Шеану. И клянусь... я сделаю с тобой то же самое, если ты немедленно не возьмешь за дело!

На последнем слове Дойл разжал пальцы, и Трил воющим кулем рухнул на деревянный пол. Дойл выглянул на улицу, где стояли двое молчаливых теней. Приказал:

 -- Зайти.

Тени повиновались, и Дойл, еще раз смерив взглядом Трила, сглотнул и произнес:

 -- Останетесь в этом доме. Женщин не выпускать. Трил! Тебе лучше поспешить и лучше выполнять свою работу, иначе дочери и жена останутся здесь после того, как ворота будут закрыты.

Тени молча кивнули и бесшумно исчезли наверху, а Трил, тонко вскрикнув, мелко закивал головой и выбежал из дома.

Это было отвратительно -- но в одиночку Дойл не сумел бы обезопасить город.

В замке было еще спокойно: сонные после вчерашнего долгого праздника слуги вяло шатались по длинным коридорам. Дойл ворвался в спальню Эйриха -- тот еще не поднялся с постели и только протирал глаза, отмахиваясь от двух лакеев.

 -- Вон! -- велел Дойл, и лакеев как ветром сдуло. Эйрих несколько раз моргнул, пытаясь понять, что происходит, а Дойл сам подал ему штаны. -- Одевайся, немедленно. Королева уже собирается. Я хочу, чтобы вы через час убрались из столицы.

 -- В чем дело? -- голос короля был еще хриплым, вчера он выпил немало.

 -- Чума в Шеане.

Этих слов хватило, чтобы от похмельной сонливости не осталось и следа -- Эйрих подскочил на постели и поспешно оделся, откашлялся, спросил:

 -- Когда узнали?

 -- Сегодня утром. Я приказал говорить карету, вы можете уехать...

 -- Я остаюсь, -- прервал его Эйрих. -- Дай королеве сопровождающих, охрану, пусть ее увезут в монастырь, сам отправляйся в Дойл. Я остаюсь.

-- Не мели чепухи. В Стине можно провести зиму...

- Это мое решение, - глаза Эйриха блеснули. - Я король и не брошу своих людей умирать.

 -- Глупо, -- прорычал Дойл, -- погибнешь и погубишь страну. Без тебя ее разорвут на части меньше чем за год.

Эйрих опустил голову и о чем-то задумался. Дойл молчал, только постукивал пальцем по рукояти меча, выбивая ровный ритм и надеясь подстроить под него свое сердце. Что бы он сейчас ни предпринял, болезнь все равно окажется быстрее.

И если Эйрих остается - остается и он. Всегда рядом - как и обещал.

 -- Если я уеду, я больше не смогу вести этих людей за собой, -- сказал Эйрих, -- я был с ними в дни радости. Я останусь в дни печали и скорби.

 -- Ты не лекарь, не монах, не бог. Что от тебя толку? -- прозвучало жестко, но Дойл выразился бы еще жестче и обидней, если бы знал, что это сработает.