Наместник (СИ) - Останин Виталий Сергеевич

«Ушли,» — доложился Глеб.

«Хорошо, — отозвался я. — Двигайте ко мне».

Пока моя команда оставляла свои наблюдательные посты и направлялась ко мне, я успел всесторонне обдумать разговор с рыцарем. В его честности, если можно так сказать, я не сомневался. Госпитальер ясно дал понять, что преследует свои цели, а это лучшая из возможных гарантий. С другой стороны, он не сказал мне всего. Что нормально — кто, вообще, говорит всё? А значит ловушка не исключена. Или, по крайней мере, исход отличный от ожидаемого. Склад и капсулы на месте, но что нас там ждет кроме этого?

Значит, действовать нужно осторожно. Изучить расположение здания, подступов к нему, систему охраны. И только потом уже идти и изымать доказательства. После чего заканчивать с этой историей — сдать капсулы с ванами и валить из Китая. Прав командор, копать слишком глубоко не стоит. Со своими внутренними проблемами пусть разбирается наместник, я и так сделал, точнее, пока планирую сделать больше, чем собирался.

А наместник, кстати, может отплатить мне услугой за услугу. Получив доказательства опасной для государства деятельности Потрошителей, он будет просто обязан это сделать. Тем более, что услуга-то плевая — выдать мне Топляка. Это с моими ресурсами убежище беглеца — неприступная крепость. Императорскому наследнику же достаточно только пальцами щелкнуть и Потрошителя вытащат из его башни номер сорок восемь. И приведут в посольство.

С Арцебашевым сложнее, но он моей целью не являлся. Да и слишком опасный противник. Лучше отдать его судьбу в руки минских спецслужб — вряд ли он из Поднебесной так легко сможет выбраться, как из Благовещенска. Да, всё правильно! Так и стоит действовать. Склад, Топляк, Арцебашев, самолёт на родину, а там, как говорится, весёлым пирком, да за свадебку!

Только вот ощущение неправильности засело в грудной клетке... Словно я, как прежде, в своём мире, намеревался плыть по течению, подстраиваясь под обстоятельства. Вот уж точно, нет у человека врага, страшнее собственного разума! Что не так? Почему, блин, по течению? Всё верно я делаю! Подстраиваюсь! Ха! Какого чёрта, вообще? Все подстраиваются! Почему я должен переть против течения? Кому от того лучше станет? И что, по мнению моего идеалистичного подсознания, я должен делать? Победить Ватикан? К чёрту!

— Серьезный противник,. — охарактеризовал ушедшего госпитальера Яо. Ну, если ты так говоришь... А к чему ты это говоришь?

Я вскинул брови, молча ставя этот вопрос копьеносцу, и тот ответил:

— Ши. Вы таких называете смертецами.

Вот как? А я и не почувствовал! Рядом со мной сидел коллега ватиканского палача, а я даже не почуял подвоха. Действительно, серьёзный противник.

Я пересказал собравшейся команде беседу с командором и дополнил её своими соображениями. Удивительно, но спорить никто не стал, даже Тедань блеснул знанием русских поговорок и выдал про дареного коня, которому в зубы не смотрят. Что ж, верно, не смотрят. Разговор с моими людьми окончательно укрепил меня в правильности принятого решения и позволил отбросить сомнения. Или убрать их в дальние уголки памяти.

— Ладно, поехали в посольство. Будем готовиться к захвату склада, — подвёл я итог, вставая. И тут же бухнулся обратно на роскошный плетенный стул.

В голове закружился смерч. За секунды он вобрал в себя все мысли, чувства, ощущения. Последнее, что я сделал перед тем, как провалиться в спонтанно возникшее видение, это протянуть руку в нелепой попытке задержать падение, ухватившись за что-то, принадлежащее материальному миру. И ухватился. За узкую ладонь. Сильную женскую ладонь.

Не было никакого перехода: вот я сижу с коллегами за столиком на крыше небоскреба, а вот парю в невесомости над клетчатым полем. Которое стремительно надвигается на меня, стирая клетки и оставляя...

Линии. Они заполняли всё пространство, что я мог видеть. Прямые линии, начинающиеся непонятно где и неведомо куда исчезающие. Много линий. Одни параллельные, другие пересекают их. Сказал бы, что вижу шахматное поле или лист тетради в клетку, но нет. Похоже, но я знаю, что передо мной. Ковер. Это ковер, с красивым и исполненным глубоким смыслом рисунком. Он не просто что-то значит, рисунок и есть смысл.

А линии — это нити. Просто я смотрел на них со слишком близкого расстояния. И, разумеется, с такого ракурса я не мог увидеть рисунка. Но я знал, точно знал, что он есть. Мне очень захотелось отдалиться и увидеть его. Если не целиком, то хотя бы участок, хотя бы небольшой фрагмент. Я уверен, что мне бы и фрагмента хватило, чтобы мозги взорвались фейерверком от понимания всего.

У линий были разные цвета. Весь спектр радуги, а ещё много таких цветов, которых я и не встречал. Одна из линий пульсировала. Как артерия, что гонит кровь к огромному невидимому сердцу. Но она не красная, как положено быть артерии, а насыщенного серого цвета. Эта линия — я.

Понимание этого всё-таки устроило локальный армагеддон в моей голове. Мысли сдуло взрывной волной и осталось только чистое, как ядерная реакция, желание. Я сорвался с места чтобы проследить куда идёт моя линия. С какими иными нитями она пересекается. И, чего греха таить, я хотел, хотя и боялся, увидеть где и как эта линия обрывается.

Но что-то не позволяло мне это сделать. Какая-то сила держала меня, вольного лететь в любом направлении, но не способного сделать и шага в нужную сторону. И ещё в голове возникли слова. Они не были моими, но никто иной их не произносил. Они просто появились, подобно письменам на стене вавилонского дворца. И я, стоя подле той стены, прочёл послание, как сделал когда-то царь Валтасар. Совершенно отличное от его: «Измерен, взвешен и признан негодным». Моё тоже было каким-то пессимистичным: «Дано мне было жало в плоть». Хотел бы я знать, что оно означает.

Мою линию проследить нельзя. Это я понял. А что можно? Я спросил у стены с письмом, у каждой из линий, которые мог разглядеть, но ответа никто не дал. Что и стало ответом. Что захочешь, куда захочешь, но не вдоль серой линии.

Бесконечность выбора. Без понимания даже принципов выбора. Бесконечный выбор — это отсутствие выбора. Значит, всё равно куда. Вот эта, цвета морской впадины, самая первая пересекает мою серую. Ничем не хуже и не лучше любой другой, так почему бы и нет?

Я приблизился к ней. Я почти коснулся её руками. Я увидел множество образов, составляющих суть нити. Образы были разных цветов, но вместе — глубокое синее море.

Вот мальчик рубится ивовой палкой со своим старшим братом. Брат называет себя принцем, а его — разбойником. Принц хороший, а разбойник плохой. Хороший должен победить. Почему хороший должен победить? И кто определяет значение слова «хороший»?

Вот мальчика учат держать дар. У него не выходит, но отец мальчика уже воспитал одного сына. Он полон решимости и терпения. Он любит младшего, и для мальчика это единственная имеющая значение истина.

Мальчик смотрит на огонь. Он фиолетовый. Его огонь — фиолетовый. Фиолетовым пламенем сгорел дом человека. Человек забрал у мальчика отца, мать и старшего брата. Тогда огонь пришёл за человеком. Тогда жизнь мальчика стала огнём.

Мальчик бежит, но тени бегут быстрее. Они берут его в кольцо и потом некоторое время бегут вместе с ним. Он хочет их сжечь, но огонь спрятался и не желает выходить. Огонь боится теней. Так не должно быть, но так есть.

Мальчик ведет счёт. Скольких забрал фиолетовый огонь. Он всегда знает число. Жертвы огня — суть поминовение. Прах к праху. Мальчик очень похож на своего отца. У него узкое лицо жителя юга и чёрные волосы. На висках они уже начали седеть. Мальчику сорок четыре года. Две четвёрки — что может быть хуже?

В этот миг сильные пальцы сжали мою руку и потянули к себе. Кто-то оторвал меня от линии и вознес. Линии слились в полотно, ещё немного, и я смогу увидеть рисунок! Я всем телом почувствовал преддверие откровения и восторг осознания, наполняющий меня чистым светом.