Карнивора (СИ) - Лейпек Дин

Марика знала, что давно, еще до того, как она появилась на свет, мама ушла за последние холмы, в большой мир, и бабушка Лагит пошла вслед за ней. Еще она знала, что задолго до того бабушка Лагит тоже уходила за последние холмы — правда, тогда за ней никто не пошел. Бабушка Лагит потом вернулась уже с мамой, а мама вернулась вместе с бабушкой Лагит и с ней, Марикой, и получалось, что из-за последних холмов все возвращались с маленькой девочкой. Марика не раз обдумывала, не сходить ли ей за последние холмы посмотреть, что же происходит там, в этом большом мире — но перспектива обзавестись своей девочкой всякий раз ее останавливала. Марика не была уверена, что готова к такому.

Она долго размышляла, будет ли у этого мальчика тоже маленькая девочка, когда он придет к ним. Ни мама, ни бабушка ни про какую девочку ничего не говорили, и Марика была уверена, что они не могли забыть о таком, если бы знали заранее. Пару раз она порывалась спросить — вдруг все-таки забыли? — но ей не хватало духу. Ладно, подумала наконец Марика, чего уж там. В крайнем случае, они же все равно эту девочку приютят, ведь правда же?

Приезд мальчика повлек за собой большие перемены — например, их хижина теперь стала больше. Со стороны Леса сын Тура Кийри соорудил пристройку, которая теперь должна была служить спальней для мальчика и Марики. Это было ужасно необычно — Марика не могла себе представить, что теперь будет спать не на лавке у стола, а на топчане в отдельной комнате. Ну хорошо, еще в этой комнате будет спать мальчик, и еще, возможно, с ними же будет спать его маленькая девочка — но это все равно было очень странно.

Мама дважды ходила за последние холмы: первый раз, чтобы отправить ответ на письмо, а второй — чтобы встретить мальчика в Тремпе, последнем городе, лежащим почти на границе равнины и Туманного края. Марика опасалась, не принесет ли и мама с собой маленькую девочку — в конце концов, что они будут делать с таким количеством младенцев? — но первый раз мама благополучно вернулась одна. Когда она ушла второй раз, то велела ждать их через два дня.

Они стояли на дороге втроем: Марика, бабушка Лагит и бабушка Кейза, и неотрывно смотрели вдаль, а ветер трепал их волосы, черные пряди Марики и пепельно-седые — Лагит и Кейзы. Лица бабушек были твердыми, спокойными, и Марика вдруг подумала, что они похожи на скалы.

Когда между холмов показалось движение, Марика застыла. «Будет или нет у него с собой маленькая девочка?» — напряженно думала она, вглядываясь вдаль и пытаясь рассмотреть, не несет ли один из них маленький сверток. Но на таком расстоянии что-либо увидеть было невозможно.

Когда Дора и мальчик стали подниматься от реки к ним, Марика подалась вперед, но они шли спокойно и ровно, и никого свертка, похожего на маленькую девочку, у них не было. Только у мальчика на плече болталась небольшая котомка, да мама несла в руке узелок.

Они подошли, ветер взметнул и их волосы тоже. Мальчик тряхнул головой, откидывая со лба золотистую челку. Он был ужасно высоким, на голову выше Марики, и его покрытое дорожной пылью лицо казалось ей страшно взрослым.

— Ты — Кристофер? — спросила Марика тихо.

— Я — Кристофер Тилзи, — ответил мальчик резко, снова тряхнув головой. Он говорил со странным акцентом, как будто все звуки у него во рту становились острыми и злыми.

Марика нахмурилась.

— Тилзи, — повторила она задумчиво и повернулась к бабушке Кейзе. — Это значит, что он — лис, правильно, бабушка?

Кейза прищурилась. Дора и Лагит переглянулись.

— Это ты сказала, — тихо ответила бабушка.

— Я не лис, — резко возразил мальчик. — Я Кристофер.

— Ты Кристофер-Лис, — невозмутимо ответила Марика. — Тилзи, Тиласи. Это значит — Лис.

Далеко в Лесу, между стволов вековых елей, мелькнул рыжий всполох. Волк, до того спавший между узловатых корней, приподнял голову и широко распахнул глаза, ясные, как морозное зимнее небо.

III. Кристофер

На поверку Кристофер оказался совсем не волшебным. Марика и сама не могла бы сказать, чего ожидала — но спустя несколько дней, сидя на лавке и болтая ногами, Марика громко заявила:

— Он противный.

Кейза, которая в этот момент стояла к ней спиной, замерла на мгновение — ровно настолько, чтобы убрать с лица невольную улыбку, — и обернулась:

— Неужели?

Марика откусила лепешку и серьезно кивнула.

— И что же в нем противного? — продолжила Кейза, пристально глядя на внучку.

— Фше, — не переставая жевать, промычала Марика. Затем, дожевав, продолжила: — У него противный голос. Ужасно резкий, как будто он ножом слова режет. И он говорит так, как будто залез на ель и вещает оттуда, а мы все копошимся внизу — ты бы видела его лицо при этом!

— Я видела, — кивнула Кейза.

— Ну вот. И потом, он чуть что принимается рассказывать про Кларет, город, в котором он жил — как будто это центр мира! И смеялся надо мной, когда я сказала, что понятия не имею, где этот Кларет находится — как будто это кому-нибудь важно! И при этом, бабушка, ты не поверишь — но он ни разу в жизни не видел козу! Я сначала не поверила. Потом я подумала — ведь его папа был очень богатый, может, у них была корова? Но Кристофер только фыркнул и заявил, что это дело крестьян — держать скотину. Бабушка, а что, у них в городе совсем нет молока?

— Не знаю, — осторожно ответила Кейза. О тонкостях городской жизни она была осведомлена не сильно больше внучки — а опыт научил ее помалкивать о том, чего не знаешь. В большинстве случаев это было лучшим способ прослыть умной. А Кейзу все считали очень умной.

— Бабушка, зачем он к нам приехал? — неожиданно спросила Марика, и улыбка тут же перестала щекотать Кейзу за щеками.

— Он приехал к нам, потому что ему больше не к кому было поехать.

— Но у него же есть дядя, который тоже живет в городе! — Марика вскинула свои огромные ясные глаза на бабушку, и в них были непонимание и обида. — Вот и жил бы у него… Зачем он нам?

Кейза ответила не сразу. Насколько она поняла со слов Доры, дядя Кристофера был совсем не тем человеком, которому стоило присматривать за мальчиком одиннадцати осеней от роду — и Кристоферу очень повезло, что его дядя считал точно так же.

Вот только сам Кристофер, очевидно, отнюдь не считал это везением.

«Бедные дети», — подумала Кейза, а вслух сказала:

— Марика, ты должна кое-что понять. Кристофер не просто мальчик. И даже не просто противный мальчик. Он — мальчик, который совсем недавно потерял отца. Понимаешь? У него никогда не было мамы, как у тебя, и бабушек — у него был только папа, и теперь этого папы больше нет. Кристофер привык жить в городе, но отныне ему придется жить не просто в деревне, а в глуши, в Туманном крае, буквально на краю света. Тебе непросто это сделать, я знаю, но попробуй представить себя на его месте, хотя бы на мгновение. У него есть все основания быть противным. И даже очень противным, если подумать.

Марика так и застыла с широко раскрытыми глазами. Ее маленькое личико долго было совершенно неподвижным. Затем она медленно сползла со скамейки, отложила недогрызенный кусок лепешки на стол и тихо спросила:

— Бабушка, а у тебя еще осталась брассика?

Кейза слегка прищурилась.

— А зачем тебе?

— Надо, — слегка поджала губы Марика.

— А морковкой не обойтись?

Марика тряхнула головой. Кейза вздохнула, подошла к стене, на которой в беспорядке висели пучки разных трав вперемежку с прошлогодними опавшими листьями, и сняла маленький холщовый мешочек.

— Всего пара листочков осталась, — пробормотала Кейза, развязав шнурок и заглянув внутрь. — Пускай потом мама вернет, договорились?

Марика кивнула. Кейза достала маленький сморщенный почерневший листочек и осторожно протянула его девочке, та сняла с шеи косынку и осторожно завернула в него брассику.

— Спасибо.

— Не скажешь все-таки, зачем она тебе понадобилась?

Марика снова помотала головой. Кейза слабо усмехнулась.