– Почему ты так сделала?
Никаких вопросов кроме этого противного «почему» и не осталось, она в первый раз слышала, чтобы Сабрина так хладнокровно врала.
– Почему?
Сабрина остановилась и оглянулась, в упор посмотрела на сморщившуюся, будто собирающуюся чихнуть Машу.
– Потому что Горгулья всем «отлично» не поставит, – необычно звонко произнесла она. – Одни обязательно получат оценки хуже. И я не хочу оказаться на месте этих «одних».
Она перевела дыхание – видно, и сама не рассчитала скорость – и продолжила уже спокойнее:
– Одни не дойдут, другие по дороге заблудятся. Мы дойдём и получим свой высший балл. Тебе никто никогда не рассказывал, что это важнее, чем сдать экзамен по говорильне?
Смерив Машу ещё одним взглядом, она развернулась и пошла в прежнем направлении, неторопливо, но упрямо. Глядя в её спину, Маша думала, что она – дойдёт. Дойдёт, даже не улыбнувшись удаче, потому что это и не удача была вовсе, а сухой расчет. Дойдёт и повернёт в обратную сторону, чтобы завтра пройти ещё один маршрут.
Маша судорожно втянула воздух, пахнущий землёй и хвоей – тёплый, горьковатый аромат – и зашагала следом, по дороге осознавая, что не будь Сабрины, её собственной уверенности в своих силах резко поубавилось бы.
И Горгулья легко вычислит, кто в их паре работает хуже.
– Я не обязана всё за них выполнять. Достаточно, что я сейчас работаю за двоих, – выдала Сабрина, резко дёрнув головой – будто собиралась оглянуться, но передумала.
Сколько они шли молча, Маша не засекала по часам, но молчание это было совсем другое, чем утром. На этот раз молчание было тяжёлым и тягучим, и никто не решался первым его прервать, хоть Маша и перебрала мысленно несколько фраз – глупое и бесполезное занятие. Она не заметила даже, как ельник перешёл в сосняк, и появились большие солнечные пятна под ногами. Зашуршали сухие золотистые иголки.
– Не сердись, – примирительно произнесла Сабрина. – Расскажи лучше, что тебе вчера Горгулья говорила.
– А… – протянула Маша, задирая голову, чтобы посмотреть на подтыкающие небо верхушки сосен. – Да ничего интересного. Морали читала, что я учусь плохо.
* * *
– Самунасуки, – Горгулья как будто бы из вредности называла её настоящее имя, а не прозвище. – Орлова Маша. Потом эти трое… Ник, Рауль, Мартимер. И Морозова Ляля.
Она вела ручкой по полям тетрадки, напротив списка курсантов, всякий раз останавливаясь и оставляя жирную точку возле того, кого называла.
– Эти шестеро. У них есть приличный шанс пройти полевую практику. Я бы, конечно, не так расставила их по парам. Но тут они должны решать сами, в этом весь смысл.
– А вот эта? – спросил он, щурясь в журнал. – Венина, да?
– Да. Вроде бы на обследовании психолог её одобрил, но мне как‑то… – вместо того, чтобы договорить, она покачала головой.
Денис Вадимович крошил себе на коленку коричневые хлопья табака и смотрел на неё – на располосовавший левую щёку шрам. Шрам, покорённый медициной, стал бледно розовым и совсем тонким, но не исчез.
Словно помня про этот шрам, Горгулья каждый год, как только получала под свой контроль новую группу курсантов, тут же несла их дела из отдела кадров в свой кабинет и тщательно изучала, а потом выбирала тех, кто «пройдёт полевую практику». И отмечала их фамилии крестиками на полях тетради.
Но шестеро – из пятнадцати человек – это было слишком строго даже для неё.
* * *
На обед была баночка консервов и несколько кусков хлеба. Консервы кончились очень быстро, а голод не прошёл. Маша оценивающе глянула на ещё одну жестянку, которая показывала синий бок из сумки Сабрины, но та быстро подтянула сумку к себе и дёрнула молнию.
– Это на всякий случай. Вдруг до вечера на базу не вернёмся.
Маша проглотила набежавшую слюну и согласилась. В конце концов, к вечеру есть захочется ещё больше. Впрочем, чувство голода не исчезало у неё уже с месяц – то есть на протяжении всей полевой практики. Оно только притуплялось от разваренной гречки или слипшихся макарон, на пару часов.
Они молча собрались и молча отправились в путь, по уже определённому направлению. Насколько Маша могла ориентироваться в лесу, с дороги они пока не сбились. На это указывали и квартальные столбики – нормальные, не вывороченные из земли, и даже заросшие просеки, на которые временами удавалось выйти. За заповедником давно уже никто не ухаживал.
Солнце висело над лесом так низко, что, казалось, цеплялось за верхушки сосен. В яркой синеве неба замерли, не шевелясь их ветви. Солнце жарило, что есть силы – Маша давно уже сняла куртку и страдала, что некуда деться от плотных камуфляжных брюк. Болтающаяся у неё в сумке бутылка воды была ополовинена, а сама вода стала мерзко‑тёплой и плохо утоляла жажду.
Маша остановилась: в тягучем медовом воздухе ей почудился запах озера. Не затхлого болота, а именно озера с прозрачной – до самого дна – водой.
– Сабрина, – позвала она громко, и её голос эхом отозвался в лесу. Маша вжала голову в плечи и уже тише поведала обернувшейся подруге: – Мне кажется, мы уже близко.
Фокус с заданием Горгульи был как раз в том, что ни одну из целей, которые она отмечала на картах синими чернильными крестами, нельзя было найти, просто научившись пользоваться картой и компасом, да ещё изредка натыкаясь на столбики с полустёртыми цифрами.
– Вот Демонова Дыра… – начала Маша. Холодный ветер лизнул вдруг её голые плечи. Зашумели сосны высоко над головой.
А ещё о любой «цели» можно было часами травить правдивые и не очень байки. Этим курсанты обычно и занимались в первые дни практики, вечерами сидя вокруг костра. Тогда боевой задор в них ещё не угас, придавленный рутинной работой и усталостью, а предстоящие походы казались загадочными и полными романтики.
– Помнишь, нам говорили, что её иногда видели даже в нескольких километрах от того места, которое показано на карте.
– Маша, но это даже и близко не здесь. И потом – отражения. – Сабрина покрутила головой, словно ожидала увидеть за янтарными стволами сосен притаившуюся чёрную гладь озера.
* * *
– А что скажешь об этой второй девушке, которая пошла сегодня к Демоновой Дыре? – Денис Вадимович водил по тетради пальцем, хоть и без того прекрасно мог прочитать все фамилии, а некоторые – вспомнить.
– Орлова? – Горгулья отхлебнула чаю, принесённого только что с полевой кухни – оставшиеся в стационаре курсанты уже пообедали и вскипятили воду, они‑то в отличие от второкурсников, пока имели возможность насладиться относительным комфортом. – Неплохо сходится с людьми. Что ещё? Неплохо соображает. Не так хорошо развита физически, как остальные, конечно. Но это далеко не главный минус.
Чай обжигал ей губы – Горгулья морщилась и смотрела в чашку. Там плавала сухая сосновая иголка и несколько чаинок.
– Значит, есть и главный, – произнёс он, скользя пальцем дальше.
– Как же без него, Денис, – ворчливо, по‑старчески отозвалась Татьяна. – У всех есть. Но у неё, пожалуй, один из самых неприятных.
* * *
Маша нашла в сумке кольцо на цепочке – обычное кольцо, из тех, которые недорого продаются в любом магазине, на обычной цепочке, из тех, которые дают в довесок к таким кольцам. Маша купила первые попавшиеся, когда собиралась на практику.
Сумку она бросила на землю – на настил из пожелтевших сосновых иголок – и вытянула руку. Ветер притих в ветвях сосен, как будто оцепенел и присмотрелся: чем там занимаются люди. Кольцо замерло, едва качнувшись по инерции.
