Он поглядел на изогнутый меч.
— Я римский император, в Порфире [4] рожденный, поэтому если ты сын одного из завоеванных мною народов, друг, и ждешь, что я стану умолять о пощаде, ты будешь разочарован. Ты гость нежеланный, но ожидаемый. Делай, что должен.
Змееглаз силился остаться в сознании. Стенки палатки расплывались, угли жаровни превратились в дорожки света у него перед глазами. Человек-волк разжал руку, уронив мальчика на пол. Затем он положил свой меч к ногам императора и грубо, гортанно проговорил два слова по-гречески.
— Убей меня, — попросил он.
Глава вторая
Любовники
— Я высасываю твои глаза. Я пью твою кровь. Я ем твою печень. Я натягиваю твою кожу.
— Что ты такое говоришь, Луис?
Молодая женщина приподнялась на локте, лежа на постели, и посмотрела в предутреннем свете на мужчину рядом. Она откусывала по маленькому кусочку от хлебца, испеченного в виде человеческой фигурки, а ее любовник играл прядью ее длинных светлых волос и смотрел на нее, улыбаясь.
— Это заклинание, я слышал его на рынке. Чтобы заставить тебя любить меня. Для этого и пекут хлебных человечков. Это я… — он постучал по хлебцу у нее в руке, — а у меня в животе — ты.
— Идолопоклонничество!
— Было бы, если бы мы в это верили. Но раз мы не верим, то это просто хлеб.
— Тебе не нужны никакие заклинания. Я и так уже тебя люблю.
— Но ты бы хотела не любить, правда, госпожа Беатрис?
Он привлек ее к себе и поцеловал. Затем они разомкнули объятия, и она отвела взгляд.
— Хотела бы.
— Как ты серьезна.
Он взял ее руку и поднес к губам.
— Безмерная любовь — тяжкий грех, так говорит церковь, — сказала она.
— Женщина слаба, потому ею управляют необузданные страсти. Но и я люблю тебя безгранично и не могу оправдать это своим полом.
— Я надеялась, что, когда мы поженимся, страсть утихнет и сменится подобающими чувствами, нежностью и добротой. Разве не так должно быть у любящих людей?
— Мы старались изо всех сил. Мы же пили на свадьбе медовое вино.
— Наверное, мало. Моя любовь не знает меры. Когда ты рядом, одна мысль о расставании переполняет меня горем. Я сгораю от любви к тебе.
Глаза женщины увлажнились. Он выпустил ее локон и протянул руку к ее лицу, чтобы утешить.
— И я. Это достойно сожаления, однако мы молились об избавлении, а любовь не уходит.
— В священном писании сказано, что безумная страсть низменна и недостойна.
Они говорили на франкском наречии, и в речи женщины явственно звучали твердые согласные — акцент нормандской знати. Его произношение было мягче и выдавало человека более низкого происхождения.
— Что было бы, если бы ты не любила меня? — спросил он.
— Наш брак был бы счастливее. Я сидела бы здесь со своим вышиванием, всем довольная, а не металась бы в тоске, ожидая твоего возвращения, и не глядела бы на солнце с ненавистью, призывая сумерки, словно деревенская ведьма. Или я вышла бы за кого-то равного себе и жила бы в замке, наблюдая, как созревает на солнце виноград, а мой муж тренирует охотничьих соколов.
— Но в этой маленькой комнатке больше счастья, чем на всех полях Франкского королевства.
— Значит, такова моя судьба — любить и умирать с голоду.
— Мы не умираем с голоду, Беа.
— Только до тех пор, пока у меня есть украшения и золото на продажу. А вдруг нас снова ограбят? Нам надо найти хороший дом, Луис. Безопасный.
— Он безопасен, пока ты в нем.
— Сижу на этом сундуке с тремя паршивыми кольцами, словно курица на яйцах. Из них ничего не вылупится, Луис. Я хочу выйти, пройтись по улицам. Это же самый чудесный город на свете. Я не могу целыми днями быть запертой в четырех стенах!
— Ты уже через полчаса упадешь без сил.
— Я не такая слабая, как тебе кажется.
Он сел на кровати и погладил ее по животу. Живот заметно круглился.
— Тебе нельзя выходить. С ним нельзя.
— Будем надеяться, что это он.
— Ты правда думаешь, что ребенок даст нам шанс вернуться?
— Он будет единственным наследником моего отца. Если я заставлю отца поклясться, что он не причинит тебе зла, тогда да, он, возможно, примет тебя. Я уверена, если покопаться, у тебя отыщутся какие-нибудь благородные предки. Ты ведь, можно сказать, из той же породы, что и он. Твой отец приплыл на таком же драккаре, как и его.
— Не совсем. Мой отец приплыл на торговом судне, а не на военном.
— Ему придется уважать твоих предков.
— Если родится сын.
— А если нет?
— В таком случае когда мое положение в университете упрочится, мы будем жить при дворе. И ты сможешь ходить куда угодно. Я же предлагал тебе нанять евнуха, чтобы он сопровождал тебя, пока меня нет рядом.
— Мы не можем тратить деньги не пойми на что. Очень жаль, что без твоего преподавания нам никак не выжить.
— Мне придется работать даром, пока мне не предложат жилье и стипендию. Я точно знаю, я это уже проходил.
— Да, знаю. Извини, я просто… — Она отвернулась к стене.
Он взял ее за руку.
— Я ученый, я больше ничего не умею. У меня нет земель, я не владею ремеслами. Я вернусь сегодня поскорее, и тогда мы пойдем гулять к дворцу.
Она первый раз улыбнулась.
— Слышал бы меня отец. Моя жизнь зависит от торговца.
— Разве монах торговец?
— Но ты больше не монах, Луис.
Он поцеловал ее.
— И чья в том вина? Подданные твоего отца торговцы, хотя они торгуют не только пушниной, но и кровью. Если бы тебя слышал отец, я бы испугался. Неужели ты думаешь, что он стоит сейчас под дверью с топором?
Он спрыгнул с постели и подергал засов на двери.
— Благородный человек не выказывает страха, — заметила она.
— А ученый проверит дважды, если хочет сохранить голову на плечах. Здесь тебе безопаснее, чем где-либо. Твой отец не станет искать в подобном месте. Я понимаю ход его мыслей. Ему и в голову не придет, что ты можешь оказаться здесь.
— Тогда зачем проверять засов?
— На всякий случай. Я достаточно долго учился и знаю, что не бывает бесспорных истин. Твой отец не должен искать тебя здесь. Но какова вероятность? Вдруг Господь захочет наказать нас за то, что мы любим друг друга больше, чем Его?
— Господь накажет нас?
Луис обвел рукой тронутые плесенью стены маленькой комнаты.
— Может, он уже наказал?
Он натянул льняные штаны и открыл ставни.
На улице было полно купцов, которые устанавливали свои прилавки, а торговец с лотком персидских яблок — так греки называли персики — расхаживал взад-вперед. Он решил, что купит ей персик, прежде чем уйти в университет, наверное, она обрадуется.
Луис поглядел на горизонт на востоке, за бескрайнее море города Константинополя. Небо было темное, лучи восходящего солнца пронзали тучи багровыми пиками. Стоял июль, однако в воздухе ощущался едва ли не холод.
У них было две комнаты, одна для нее и одна для него, как было принято у греков. Женщина, сдававшая им жилье, особо подчеркнула, что женская половина, хотя и маленькая, очень уютная и светлая. Беа не провела там ни минуты с тех пор, как они приехали в начале лета. Все время дома они проводили в объятиях друг друга.
Луис надеялся, что до наступления зимы поселится где-нибудь при университете. Он понятия не имел, насколько холодно в этих краях, но если примерно как в Нормандии, то в этих маленьких комнатках точно не согреешься. Греки из университета говорили ему, что зима здесь бывает суровая. По утрам в комнате уже сейчас прохладно, а на дворе июль. Кроме того, Беатрис легко заболевает. Он в некотором смысле был этому даже рад, потому что не встретил бы ее, если бы не болезнь.
Воистину, они встретились по воле Божьей. Она была больна, ее пожирала лихорадка, и он вместе с рукоположенным монахом пришел узнать, чем они могут помочь, — предполагалось, что это может быть даже последнее причастие перед тем, как ее душа отправится на небеса.
