Волчонок на псарне (СИ) - Чарова Анна

Ягор ушел посрамленным, сплюнул и бросил меч. Тайлин дышала часто, глубоко, по ее лицу катился пот. Но она не выглядела радостной, вертела головой, кого-то выискивая в толпе. Когда напротив нее встал Молчун Райдар, она выдохнула облегченно. В это раз было видно, что она не боится проиграть, в конце концов Тайлин сдалась, позволила Райдору положить меч себе на голову, встала и обняла его.

Всем было радостно, а мне - грустно, словно Тайлин предала меня. Но почему она не захотела остаться свободной женой? Разве это интересно - сидеть в шатре и рожать детей? Она могла бы стать... Она - была отличным воином.

Остальные поединки были такими же: девушки добровольно проигрывали тому, кто им нравился. Я кусала губу, сгорая от негодования. Что ж это творится? Почему так? Тайлин и Молчун целовались рядом, тьфу, смотреть противно!

Старая рабыня Фло, к которой я частенько ходила за историями, говорила, что рано или поздно любая девочка превратится в женщину и изменится - "природа возьмет свое". Захочется любить и отдавать, и мужчина станет главным в жизни. Я часто с ней спорила, что со мной такого не случится, но старая Фло только улыбалась и кивала.

Когда уже почти стемнело, снова застучали барабаны, и началась ночь любви. Молчун снял штаны и остался совсем голым. Мыш вытаращился на его огромную красную палку между ног, похожую на змея в гнезде из волос.

- У меня не такой, - с сожалением протянул он.

Тайлин сбросила кожаную жилетку, являя нашим взорам груди, круглые, похожие на небольшие дыньки с виноградиной в середине.

- Не переживай, - буркнула я. - У меня тоже не такие.

Хотелось уйти, но я смотрела на Тайлин с Молчуном. Мыш тоже смотрел и вел себя странно: часто дышал, покрылся потом и стал дрожать. Что это с ним?

Тайлин совсем разделась и осталась голой, повернулась к нам задом, прильнула к Молчуну, они стали целоваться, и не только в губы. Молчун целовал грудь Тайлин, и она кривила рот, словно ей больно.

Голос мастера Тайге прозвучал, как гром:

- Дети, идите отсюда!

- Мы... поесть бобов, - прохрипел Мыш.

Тайге шлепнул деревянным мечом по ладони:

- Вон!

К тому времени все взрослые, которые были, разделись и принялись любиться. Кто целовался, кто уже... того самого. Я таращилась на них непонимающе. Женщины кричали, закатывали глаза. Мужчины пыхтели. Все голые, потные, все пыхтят.

Ненадолго я остановилась, наблюдая, как мужчина трудился над женщиной, стоящей на четвереньках.

Нет, это не для меня. Я буду воином, и никто не станет тыкать мне между ног этой красной палкой. Фу! Надо больше упражняться с мастером Тайге, чтоб никто не победил меня. Гадость то какая! Там же дырочка - малюсенькая, а они суют туда... Это. Больно ведь! Поэтому женщины и кричат. Но почему они позволяют? Почему Тайлин позволила? Могла ведь и Молчуна победить!

- Гадостно-то как, - пожаловалась я, когда мы уже ушли, глядя на далекое пламя костров, вдыхая аромат варящегося мяса.

Глаза у Мыша были будто туманом подернуты, и пот катился. Я толкнула его кулаком в живот.

- Ты чего?

Он вздрогнул, потупился.

- Не знаю. Щекотно там... Ну, там, - он показал на своего змея.

- Тьфу ты! - я зашагала в лес. - И ты туда же!

- Оно само, - пожаловался Мыш, догнал меня, я остановилась и сказала:

- Давай поклянемся, что мы никогда не будем делать этого. Ну, того, что они.

- Клянусь, - не раздумывая, ответил Мыш.

- И я клянусь.

Стало спокойней. Хоть Мыш меня понимает!

- Огневки - это плохо, - бормотал Мыш. - Они ж нечисть, как ацхары. Наверное, они с ними дружат. Говорят, что они могут сжечь шатер...

- Не обижай их, и ничего они не сожгут.

Мыш плохо видел в темноте, постоянно спотыкался, громко топал. Так он не только огневок распугает, но и всех жуков, и жаб. Но если ему не показать огневок, никто не поверит, что они есть! Мыш запыхтел сильнее, и мне стало казаться, что он боится леса. Даже смелые воины опасаются ночного леса. Интересно, почему? Он добрый, если с ним дружить, с ним и договориться можно. Хотелось рассказать про это Мышу, но я держала язык за зубами. Если он проболтается, взрослые подумают, что я ведьма, и могут убить, чтоб беду не накликала.

Несправедливо ведь, мужчина может быть шаманом, а женщине нельзя. Почему? Жаль, что я не могу стать мальчиком. Или могу, если найду сильного колдуна и попрошу меня изменить? Надо будет попробовать. Тогда шаман научит меня колдовству и Изначальному языку, который уже никто не помнит. Но говорят, изначальное слово творит чудеса.

Мы отошли так далеко от стойбища, что даже барабаны стихли. По старым листьям съехали с глинистого пригорка на заболоченную поляну, где мертвый дуб растопырил покрученные руки-ветки, как старое чудовище.

Шлепая босыми ногами по воде, мы добрались до замшелой кочки, забрались на нее.

- Они возле дуба были, - прошелестела я. - Луна прям над ним была. Надо ждать.

Мыш охнул и вздохнул. Зря я Мыша притащила, он сильно громкий. Огневки его увидят и не покажутся. Придется лес просить, чтоб позволил Мышу посмотреть. А что если не разрешит?

- Сиди тихо, не двигайся и не бойся, - шепнула я, подула на ладони и положила их на мох, закрыла глаза и попыталась почувствовать лес. Сначала было пусто и холодно, квакала лягушка, ухала ночная птица, в листьях на пригорке шуршала мышь. Потом что-то в голове щелкнуло, и все стихло. Нет, ночные звуки стали как будто внутри меня. Не открывая глаз, я видела, как машет ветвями огромная ель, как ветер перебирает листья осины и гнет молодой камыш. Мыш тоже был частью леса, значит, ему - можно.

Мой дубовый друг не понимал, что я делаю, да я и сама не понимала, только сейчас задумалась. Колдую? Старая Фло рассказывала, что когда колдуют, получаются чудеса. А это разве чудо? Меня просто любит лес. Или у меня такое странное колдовство? Я не могу превратить Прыща в жабу, но могу ли заставить жабу на него напасть? Или собаку?

Мыш тихонько ахнул, и я перестала думать, посмотрела на поляну другими глазами: над деревьями восходила луна, серебрила лужицы болот, где вспыхивали и гасли гнилушки.

- Пойдем отсюда, - пролепетал Мыш. - Демоны танцуют! Что если упыри полезут?

Минуту назад я была уверена, что с нами ничего плохого не случится - лес не позволит, но теперь страх Мыша передался так отчетливо, что затряслись поджилки, но я стиснула зубы, нащупала ладонь друга.

- Не бойся. Стыдно бояться, мы уже большие. Или ты - трус?

- Нет! - Мыш вперился в мертвый дуб, охваченный серебристым сиянием луны.

Его корни вылезали из земли, словно он хотел вытащить их и переползти в другое место, а черное дупло там, где ствол делился на три толстые ветки, напоминало глаз.

- Ждем, - скомандовала я и замерла. - Не двигаемся.

Мыш тоже замер. Откуда-то я знала, что двигаться нельзя - огневки испугаются. Ночь выдалась прохладная, сырая, и вскоре зубы начали выбивать дробь, руки окоченели. Рядом трясся от холода Мыш. То ли падала роса, то ли оседал туман, и его волосы покрылись водяной пылью, наша одежда стала влажной.

Вжавшись в землю, мы сидели долго, так долго, что ногу свела судорога, я закусила губу, но не шелохнулась. Зато Мыш заворочался и шепнул:

- Не могу больше. Ты уверена, что они...

- Тссс! Да.

- Но откуда...

- Молчи! Ой... смотри...

Или мне чудится, что из дупла льется золотистое сияние? Нет, не чудится. Холодея, я перевела взгляд на Мыша, округлившего глаза и разинувшего рот. Поздно отступать, надо досмотреть до конца.

Сияние все усиливалось, словно в дупле разгорался костер. Сердце в груди заходилось, воздух стал горячим и плотным. И вот появились тонкие, как нарисованные, светящиеся ручки, ухватившиеся за край дупла. Показалась каплевидная голова с огромными черными глазами, узкие плечики, и вот огневка, сидит, свесив ножки-палочки. Миг - и она парит, а вокруг нее то ли облако светляков, то ли крылья.