Шляпа, полная небес… - Пратчетт Терри Дэвид Джон

— Ну вот и все. — сказала мисс Левел, суетливо подходя с тремя чашками на блюдцах и сахарницей. — Она для вас, одна для тебя и одна для… Ох…

Сахарница выпала из невидимой руки и сахар рассыпался по столу. Мисс Левел в ужасе уставилась на него, в то время как чашка и блюдце висели, подрагивая, в воздухе без всякой видимой поддержки.

— Закройте глаза, мисс Левел! — и в голосе было что-то такое, какая-то острота или странные нотки, что Тиффани тоже непроизвольно закрыла глаза.

— Так! Вы знаете, что чашка здесь, вы можете чувстовать свою руку. — сказала госпожа Ветровоск, вставая. — Доверьтесь этому чувству! Ваши глаза не знают все факты! А сейчас, плавно поставьте чашку на стол… вооот так. Можете открыть глаза. Но вот что бы я хотела — окажите мне любезность, положите те руки, что вы можете видеть, перед собой на стол. Вот так. Хорошо. Теперь, не убирая рук со стола, подойдите к шкафчику и принесите мне вон ту голубую жестянку с печеньем, будьте так добры. Я обычно предпочитаю чай с печеньем. Большое спасибо.

— Но… я не могу этого сделать…

— Давайте опустим «Я не могу», мисс Левел. — отрезала госпожа Вестровоск. — Не думайте об этом, а делайте! Мой чай остывает!

Значит, вот еще какое бывает ведовство, думала Тиффани. Бабушка Болит так разговаривала с животными. Колдовство в голосе! Надо чередовать резкие и мягкие интонации, применять короткие команды и слова одобрения, и все время говорить и говорить, заполняя мир животных словами, так, чтобы пастушьи собаки подчинялись, а испуганные овцы успокаивались…

Жестянка с печеньем выплыла из шкафчика. Когда она оказалась около старой ведьмы, крышка открылась. Госпожа Ветровоск изящно потянулась к ней.

— Ооо, покупное печенье «К чаю», — сказала она, беря четыре печеньки и быстро убирая три из них в карман. — Какая роскошь.

— Это невыносимо тяжело! — простонала мисс Левел. — Все равно, что пытаться не думать о розовом носороге!

— Да? — сказала госпожа Ветровоск. — Что такого особого в недумании о розовом носороге?

— Невозможно о нем не думать, если кто-то сказал вам, что вы не должны думать. — объяснила Тиффани.

— Очень даже возможно. — твердо ответила госпожа Ветровоск. — Я вот совершенно не думаю о розовом носороге, могу дать вам свое слово. Мисс Левел, вы должны управлять своими мыслями. Вы говорите, что потеряли одно из своих тел? Но в конечном счете, что такое это ваше запасное тело? Одни затраты — дополнительная еда, одежда, мебель… одним словом, сплошное неудобство. Приведите свой ум в нужное состояние и мир будет вашим…

Старая ведьма наклонилась к Тиффани и прошептала:

— Как называются те штучки, что живут в море, такие маленькие и их еще едят?

— Креветки? — предположила озадаченная Тиффани.

— Креветки? Хорошо. И мир будет вашей креветкой, мисс Левел. И выгода не только в экономии на еде и одежде, от чего тоже нельзя отмахиваться в наши трудные времена; но когда люди увидят, как вы передвигаете предметы без помощи рук, они скажут: — «Вот это ведьма, так ведьма, никаких сомнений!» и они будут правы. Держитесь за это ваше умение, мисс Левел, совершенствуйте его. И подумайте над тем, что я вам сказала.

— А сейчас вам надо отдохнуть. Мы позаботимся о сегодняшних делах. Вы только напишите мне списочек и Тиффани покажет где и что.

— Ну… И правда. Я чувствую себя… какой-то надтреснутой. — ответила мисс Левел, машинально откидывая волосы от глаз своей невидимой рукой. — Дайте-ка я подумаю… Вам надо будет зайти к мистеру Амбрилу, госпоже Тюрви и поглядеть на мальчонку Раделов, а также проверить синяк миссис Тауни, отнести «Мазь Номер Пять» мистеру Дроверу, посетить старую миссис Хантер, что живет в Веселом Уголке, и… кого я еще забыла…?

Тут Тиффани осознала, что она затаила дыхание. У нее были такой ужасный день и кошмарная ночь, но то, что готовилось сорваться с языка мисс Левел, было, каким-то образом, хуже всего.

— … Ах, да, еще надо переговорить с мисс Торопыгой в Атерклифе, возможно, что после этого вам придется поговорить и с миссис Торопыгой. Еще надо будет закинуть несколько пакетов по пути, они лежат у меня в корзинке, все помеченные. И, я думаю, на этом все… Ох, нет, вот я растяпа, чуть не забыла… Вам еще придется заглянуть к мистеру Ткачику.

Тиффани выдохнула. Хотя не хотела этого делать. Она бы предпочла вообще больше не дышать, чем открыть пустую коробку перед лицом мистера Ткачику

— Ты уверена, что ты… полностью ты, Тиффани? — спросила мисс Левел и Тиффани жадно ухватилась за спасительный повод не ходить.

— Ну, я чувствую себя немно… — начала было она, но госпожа Ветровоск оборвала ее: — Она в полном порядке, мисс Левел, если не обращать внимания на отголоски. Но роителя здесь нет, я могу вас заверить.

— Правда? — спросила мисс Левел. — Я не хочу показаться невежливой, но как вы можете быть так уверены?

Госпожа Ветровоск показала вниз.

Рассыпанный сахар, кристалл за кристаллом катился по столу и запрыгивал в сахарницу.

Мисс Левел хлопнула в ладони.

— Ох, Освальд, — сказала она, вся сплошная улыбка. — ты вернулся!

Мисс Левел и, возможно, Освальд проводили их до калитки.

— Твои синие человечки за ней присмотрят. — сказала госпожа Ветровоск, когда они свернули на лесную тропинку. — Глядишь, теперь, когда она наполовину умерла, дела у нее пойдут получше.

Тиффани была потрясена. — Как вы можете быть такой жестокой?

— Когда все увидят, как она передвигает предметы без помощи рук, ее начнут хоть немного уважать. Уважение для ведьмы, это ее хлеб. Если тебя не уважают, ты не получишь ни кусочка. А наша мисс Левел особым признанием не пользуется.

Это было правдой. Люди не очень-то уважали мисс Левел. Это было правдой. Люди не очень-то почитали мисс Левел. Да, она им нравилась каким-то необъяснимым образом, но и только. Госпожа Веторовоск была права, но Тиффани хотелось, чтобы она ошибалась.

— Почему же вы с мисс Тик послали меня к ней? — спросила она.

— Потому, что она любит людей. — сказала ведьма, быстро шагая по тропинке. — Она заботится о них. Даже о тупых, неприятных и слюнявых, о безалаберных машашах с сопливыми ребятишками на руках, о бесполезных, слабоумных и о тех болванах, которые обращаются с ней, как с прислугой. Вот это то, что я называю магией — видеть все это, сталкиваться со всем этим и тем не менее, продолжать заботиться о них. Сидеть всю ночь с умирающими, облегчая им боль, успокаивая их страхи, заботясь, чтобы они благополучно перешли в мир иной… и затем, обмывать их и помогать плачущей вдове сменить и постирать постельное белье — что, позволь мне сказать тебе, работенка не для малодушных — и остаться на следующую ночь сидеть у гроба, а затем возвратиться домой и успеть отдохнуть всего лишь пять минут, потому что в дверь застучит обезумевший фермер, у которого жена рожает первенца, а акушерка не знает, что делать, и встать, взять сумку и пойти… Мы все этим занимаемся, каждый по своему, но положа руку на сердце, я скажу, что у нее это получается лучше, чем у меня. Это корни, сердце, душа и сосредоточие ведовства, вот что это такое. Душа и сосредоточие! — госпожа Ветровоск ударяла кулаком в ладонь, отчеканивая каждое слово: — Душа… и… сосредоточие!

Во внезапно наступившей тишине ее слова эхом отразились от деревьев. Даже кузнечики перестали стрекотать в траве.

— И миссис Иервиг, — пророкатала госпожа Ветровоск. — Миссис Иервиг рассказывает своим девочкам, что ведовство это космический баланс, звезды, круги, цвета и волшебные палочки и… и игрушки, всего лишь игрушки и ничего больше! — Она фыркнула. — О, я согласна, что для украшений они сгодятся — чтобы глаз отдохнул, пока ты работаешь; чтобы покрасоваться. Но начало и конец, начало и конец, это помощь людям, жизнь которых находится на краю. Даже тем, кто тебе не нравится. Со звездами легко, с людьми — трудно.

Она замолчала. И лишь через несколько секунд птицы запели снова.