Решение офицера (СИ) - Гришин Алексей

Коменданта амьенской полиции Жан знал, пару раз даже обращался с какими-то вопросами, но плотно общаться не приходилось.

Был этот достойный господин невысок, широк в талии и лыс, как бильярдный шар. С вечной улыбкой на лице и столь же веселым взглядом, он производил впечатление эдакого очаровашки.

О его добродушии и пофигизме в полиции ходили легенды. Светлой мечтой многих было оказаться у него в подчинении, поскольку, казалось, сей достойный командир вообще никогда не слышал такого слова, как требовательность. До определенных пределов, естественно — убежать из здания при нем не удалось ни одному задержанному, но вот к внешнему виду подчиненных, к болтовне на посту он проявлял поразительную лояльность.

Потому назначение Ажана его заместителем было воспринято охранниками как катастрофа, крушение всех надежд. Любая небрежность в одежде, любое замеченное им отвлечение от несения службы заканчивались для виновных дополнительными отжиманиями, приседаниями и подтягиваниями в специально оборудованном для этого зале, под которой была выделена большая комната в примыкавшем к полиции здании тюрьмы.

Кто и как пробил эти новшества, для полицейских осталось загадкой. Поговаривали, что сам господин интендант лично ходил с этим к самому графу, ну да мало ли что говорят. Главное — по три раза в неделю господа охранники под ехидные замечания коллег направлялись к Ажану на издевательства в злосчастный зал. Ходили слухи, что еще недавно в нем располагалась пыточная. И, судя по тому, с каким трудом уставшие служаки выбирались из него, традиции мучений никуда не делись.

Правда, уже через пару месяцев проходящие в здание посетители стали с уважением поглядывать на этих подтянутых, вежливых молодцов, твердый взгляд которых отбивал всякое желание шутить.

А через месяц после назначения Жана в полиции начался ремонт. Точнее, была отштукатурена и покрашена одна стена в холле, на которой золотыми буквами были выведены имена полицейских, погибших на службе. Двадцать семь человек. Поговаривали, что новый заместитель коменданта лично оплатил эту работу. Это, конечно, слухи, но с того дня и до скончания времен записи на стене добавлялись, и рядом всегда лежали две свежие гвоздики.

Глава XXV

Теплым майским утром Жан сидел в своем кабинете, мечтая скорее сдать суточное дежурство и отправиться домой отсыпаться. Уже давно даже мысленно он называл домом уютную комнату на втором этаже таверны «Прекрасная Марта».

Сама Марта, уже полгода как мадам Гурвиль, была счастлива и восторжена! Медовый месяц давно прошел, но, судя по раздававшимся по ночам охам и ахам, на энтузиазм молодых это не повлияло, и скорое появление у Леона брата или сестры было делом решенным.

Организм Жана был здоров и молод, но и нежелание украшать свою физиономию черными мушками было решительным. Теми самыми мушками, которыми народ заклеивал сифилисные язвы. Здесь это было делом обычным, но для него категорически неприемлемым. Тратить данную Богом вторую жизнь на мерзкую болезнь — не уважать ни себя, ни, главное, Его.

Выход был найден простой, хотя и не самый легкий — Жан стал больше брать ночных дежурств. Отдежурил, и день свободен, отсыпайся в свое удовольствие и без отвлекающих факторов.

Правда, в этот раз не повезло — дежурство выпало на праздник Возрождения. С незапамятных времен крестьяне в этот день пьют, гуляют и занимаются всяким непотребством, о каком в другие дни и подумать грешно. Потом им предстоит страда, работа на пределе сил, которая должна прокормить их семьи целый год. Но в этот день они гуляют.

Горожанам, да и господам дворянам, такие труды не грозили, но упустить случай оторваться под благовидным предлогом они не пожелали. Потому в дежурство Жана, как и каждый год в этот день, народ гулял столь разухабисто, что, казалось, и война не нужна, сами город спалить готовы.

Естественно, особо буйные оказались в полиции. Вон они, по камерам сидят, лежат, страдают. А как иначе? Похмелье — штука серьезная, неотвратимая, как Страшный Суд. И приговор один — надрался, страдай. Вот они под утро и приступили к искуплению. И похмелиться им никто не даст, ибо не положено. Так что горячие мольбы и проклятия заполнили коридор столь густо, что, кажется, топор можно вешать.

Надоело, но надо дотерпеть. Пусть с несчастными сменщик разбирается.

А это еще что? Дверь широко и с треском распахнулась и в здание вошел шикарный офицер с лейтенантскими нашивками. Трезвый и злой. А может злой, потому что трезвый? Ладно, изобразим вежливость. Хотя… что-то в нем знакомое… Потом разберемся, а сейчас вежливость и еще раз она самая, чтоб ее.

— Кто здесь главный? — однако, таким тоном де Комон к солдатам не обращается. Впрочем, Жан не видел маршала в полиции, поэтому…

— Я старший, лейтенант полиции Ажан. С кем имею честь?

— Лейтенант кто? Кого здесь офицером делают? А в морду не желаешь?

— Нет, господин офицер, в морду не желаю. Хотелось бы, чтобы Вы представились, — черт, определенно что-то знакомое. Если бы еще так спать не хотелось, вспомнил бы.

— Лейтенант Дезире! А может все-таки, в морду?

Мать твою, Дезире! Ну да, он и есть. Все такой же забияка, как и тогда, когда столкнулись на вступительных в клиссонскую академию. Дезире тогда пролетел, а Жан, тогда еще барон де Безье, поступил. И именно в морду Жан неплохо так съездил этому самому господину. Интересно, он помнит? Наверняка. Но узнает вряд ли. Время, седина, шрам… нет, не узнает. Тогда что же, чем могу помочь? Попробуем.

— Господин лейтенант, я вижу Ваше возмущение, но не понимаю, что случилось.

— Что случилось?! Ночью твои прихвостни задержали троих солдат из моего взвода! Какого демона! Штафирки не имеют права хватать военных! Немедленно их отпустить. А с тобой потом разберусь, Ажан. Тоже мне, лейтенант!

Вот ведь хамло! Действительно морду тебе набить, что ли? Знаешь же, что за солдатский залет отвечать придется, а орешь, словно и впрямь право имеешь. И ведь вроде неплохим парнем был, хотя уже и тогда любил нарываться. Ладно, погоди у меня.

— У нас сегодня, как видите, большой урожай. Не поможете Ваших найти? Давайте, пройдем по камерам, поищем, — Жан взял ключи и встал.

Открыли одну камеру, осмотрели, вторую… Несчастная троица бравых вояк нашлась в третьей. Грязные, облеванные, об…, в общем, ничего героического в их виде не было.

— Забирать прямо сейчас будете? Давайте только бумажку составим, как положено, и забирайте, господин лейтенант. Вы их в гарнизон прямо по городу поведете?

А вот здесь засада. Действительно, бравому офицеру через весь город вести такое… да народ засмеет, мальчишки вокруг табуном… нет, стаей виться будут. Злорадной, язвительной и крикливой. Позор, одним словом.

— Э-э-э, господин лейтенант (ого, уже господин!), может быть подержите их до вечера (с ума сойти, мы, оказывается, и на Вы можем!). Они, конечно, свиньи, но свиньи героические! Они же ваш город только недавно спасали, пока вы тут ерундой занимались.

Вот так, без зазнайства все-таки никуда.

В этот момент входная дверь распахнулась еще раз, столь же резко и громко. Но вбежал уже свой брат полицейский, запыхавшийся, но службу не забывающий. Подошел, изобразив подобие строевого шага, — уже молодец, хотя Дезире и скривился.

— Господин лейтенант, убийство. Нападение на дом барона де Витре, убиты все — жена, дети, слуги. Согласно приказу послали за Вами.

«Все, отдохнул после дежурства, — раздосадовано подумал Жан. Плюнуть бы, выматериться, хоть так отвести душу! Нельзя, порядок, ети его».

— Лейтенант, мне надо срочно отбыть. Если не возражаете, пойдемте со мной, договорим по дороге, — проговорил Жан, делая отметки в журнале дежурства — время, событие, время направления доклада де Романтену и Гурвилю, время своего выезда на место.

Хотя какой там выезд. Дом де Витре располагался в пятнадцати минутах ходьбы от здания полиции. Всю дорогу Дезире что-то говорил, но Жан пропускал его слова мимо ушей — настраивался на работу.