Рыцарь умер дважды - Звонцова Екатерина

— Речь о нескольких ножевых ранах. И едва ли у нее было время скучать.

— И все же, — напирает он. — Вы считаете, это не случайно? Я вас умоляю: наверняка грабитель, пьяница…

— Я ничего пока не считаю. — Поджимаю губы. — Но я предпочитаю превентивные меры запоздалым; этот закон я также унаследовал от отца. Приемного белого отца, дабы освободить вас от домыслов, будто у нас тут всем заправляет мой народ. Полагаю, больше вы мне…

Осекаюсь, вскидываюсь. Боковым зрением я только что уловил мимолетное движение наверху, над палубами, в венчающей судно башенке. Там кто-то ходит и, вероятно, наблюдает за нами. Слова «…не нужны» не срываются с языка. Я опять смотрю на мистера Бранденберга.

— Вы сказали, что это облегченная декоративная конструкция. Так она все-таки жилая?

Капитан-директор досадливо морщится, но, встретив мой красноречивый взгляд, после промедления кивает и даже усмехается.

— Поймали. На то вы и индеец. Конечно, в традициях бандитских историй именно наверху вы нашли бы алмазы или преступника, но там всего лишь еще одна каюта. Каюта Великого.

— Вы заявили как жилые лишь три палубы. Почему…

— Да прекратите занудствовать, — вяло обрывает он. — Буду прям и едва ли открою тайну: звезды такого уровня не любят, когда к ним вламываются, а особенно под утро и особенно законники. Мои ребята в большинстве своем просты, но он так капризен…

— А я не люблю ложь, мистер Бранденберг, — в свою очередь перебиваю я. — Даже не буду говорить о том, что наличие таких архитектурных элементов небезопасно для конструкции корабля и может помешать ему пройти по некоторым участкам Фетер. Поверю вам на слово про грамотные расчеты. Но я обязан зайти в ту каюту, посмотреть на вашего Великого. Я все равно явился бы за уточнениями, если бы мне о нем не доложили.

Я готовлюсь к долгому спору, но капитан-директор неожиданно легко сдается. Подкрутив левый ус пальцем, он кивает и резко, театрально указывает на лестницу.

— Идите, обыскивайте. Я, уж извините, подожду, пусть считает, что вы заявились сами. Знали бы его нрав…

Не слушая, я поднимаюсь на вторую палубу, затем на третью и все время стараюсь дышать глубже. Утро не зря показалось скверным, я жалею, что не поручил досмотр другим. Давно я не ощущал такого раздражения: Бранденберга слишком много, а об его откровенном расизме нечего и говорить. Я зря осадил Лэра за резкость. Она, как оказалось, была даже недостаточна.

Деревянная лестница сменяется металлической — винтовой, выводящей на крышу судна. Здесь правит речной ветер, и я зажмуриваюсь, делаю особенно жадный вдох. Затем, вновь приглядевшись к реющему флагу, убеждаюсь: звезды вышиты серебром. Они так и сверкают от того, что ткань колышется.

Сама башенка больше, чем кажется издали, нестандартной формы — правильный восьмиугольник. Иллюминаторы через один выполнены не просто из стекла, а витражами. Я кидаю взгляд вниз: Бранденберг курит сигару, грузно опершись о борт. Он задирает голову, щурится на меня и, приложив ко рту руку, напутствует:

— Вход с другой стороны, сэр! — Со словами вылетает столп дыма.

Дверь грубо сбитая, выкрашена в серый. Тишина в ответ на стук, потом створка сама лениво ползет вперед, точно ее толкнул сквозняк. Я предпочел бы не пересекать порог без приглашения, тем более зная, что хозяин здесь. Но если Великий проигнорировал мою попытку о себе сообщить, этикетом придется пренебречь. На этом странном судне плюют и на более важные вещи, вроде честности с властями. И я решительно делаю шаг.

Свет из окон выхватывает лишь отдельные участки пола, пляшет там серыми и витражными бликами. Мельтешение пятен отвлекает на несколько секунд, потом я сосредотачиваюсь на обстановке, необычной для жилой комнаты. Впрочем, выставленная посреди помещения ширма подсказывает: каюту импровизированно разбили на две половины. И, вероятно, в этой не живут.

Там, где я оказался, царствуют цепи: змеями лежат по углам, висят на крючьях. К некоторым крепятся грузы — булыжники и гири, другие напоминают скорее украшения. Идя вдоль стены, изучаю их пальцами. Останавливаюсь у особенно массивной цепи — длинной, с привешенным ядром, на котором смутно виден, кажется, русский герб. При прикосновении к металлу на коже остается масло. Цепь недавно использовали?..

— К этому чуду меня приковывают, а потом бросают на дно океана. Хотите тоже попробовать?

Голос доносится из-за ширмы. Появившийся человек задерживается в тени, затем ступает в круг света. Он обнажен по пояс; у него крепкие плечи, веснушчатая кожа и длинные, кудрявые рыжие волосы. Не могу определить возраст. Юноша? Молодой мужчина?..

— Вы — Великий? — опускаю как извинения, так и приветствия. — Вы мне нужны.

— О да, я несомненно велик в своем роде. — Мне отвечают с тихим смешком. — Это слово — способ заработать лишний доллар, подписывая игральные карты. Такое яркое… — Он поднимает жилистую руку и откидывает прядь за спину. — Но у меня есть и имя. Амбер Райз. Говорят, оно женское, но мне плевать. У солнечного света и солнечного камня [21] не может быть пола. Верно?

— Очень… приятно.

— Знаете, — приближаясь неторопливо и неслышно, мистер Райз не отводит любопытного взора, а губы растягиваются в жеманной улыбке, — я не из тех, кого радует внезапное присутствие незнакомца в спальне. Я вынужден спросить, кто вы.

Представляюсь, в очередной раз объясняю причину своего появления. Хозяин комнаты успевает за это время обойти меня по кругу, постучать ногтем по шерифскому значку и наконец развязно рухнуть на стоящую поблизости козетку. Слушая, он глядит в потолок и барабанит задранными босыми ногами по спинке своего ложа. Вдруг, перебив меня на фразе «Убита девушка», он лениво изрекает:

— О да, мисс Бернфилд, Джейн, а по-французски Жанна… Какая трагедия, какая ирония.

Я не называл ему имя. Не называл и директору, а капитан порта не посвятил циркачей в происходящее в городе. Я ощущаю легкий холод по спине и подступаю ближе. Мистер Райз как ни в чем не бывало созерцает меня снизу вверх.

— Откуда вы знаете, как ее зовут?

У него странная внешность — я отметил сразу, но сейчас обращаю детальное внимание. Черты, каждая из которых приятна по отдельности, вместе создают двоякое ощущение: лицо в чем-то женоподобно, в чем-то наоборот грубо, а желто-карие глаза могли бы принадлежать животному, например, рыси. Правда, хищники с палубы смотрят совсем не так. Их взгляд не похож на два облитых солнцем клинка.

— Откуда? — Мистер Райз снисходительно, будто я спросил несусветную чушь, поднимает бровь. — Я Великий. К тому же, если вы успели побеседовать с… — губы кривятся, — хозяином, то должны были понять суть Мистерии. Мне мог все рассказать и попугай. Ну, наш старина Эйб-предсказатель, вы его еще увидите. Большая такая облезлая птица.

В молчании я смотрю на него, надеясь, что не нужно произносить: «Сомнительно». Даже при моей укорененной в детстве вере в магию объяснение скользкое. Я уже решил послать кого-нибудь вверх по реке, выяснить, где и когда видели «Веселую весталку», насколько далеко от Оровилла она была в день смерти мисс Джейн. Рассудок, правда, тут же уточняет: зачем бы этот человек выдавал себя, будь он причастен? Он чудаковат, но не глуп.

— Значит, вы сведущи в колдовстве? — Поколебавшись, рискую сыграть в его игру. — Занятно. Может, тогда облегчите мой труд и назовете имя убийцы?

Кажется, Амбер Райз уловил насмешку и… доволен моим раздражением. Улыбка становится шире, как у ребенка, удачно нашкодившего и избежавшего наказания. Удобнее устраивая ноги на спинке козетки, он говорит:

— Я эскапист, [22] мистер Редфолл. Я сбегаю из темниц, а не сажаю в них. Но если вас вправду интересует мое мнение, — улыбка гаснет, — ищите убийцу среди близких. Бандиты чаще стреляют в спину, чем бьют в живот. Вспоротое брюхо — это либо поле битвы, либо предательство друга…