Пастыри чудовищ (СИ) - Кисель Елена

Наведаться к молодняку, спеть песенку фениксам, хохотнуть вместе со скроггами. Предложить кусочек меда в сотах запуганной койне — терпеливо поуговаривать, чтобы взяла. Не берет — тогда я оставляю кусочек и отхожу подальше. Койна Лапка расслабляет хвост, спускается с потолка, садится напротив, осторожно примеривается к меду. В общем, очень мило беседуем.

Самое важное — с больными и новичками. Сидеть, уговаривать, гладить. Чтобы понимали — их не бросят. Чтобы не боялись ночи.

Вроде как, все идут на поправку, только игольчатая волчица Ночка всё так и мается болями в желудке и рвотой. Второй день уже. Так что больше всего сижу с ней, глажу, повторяю, какая она умница-умница, самая лучшая, и что мы ей поможем.

Иногда только встаю — навестить остальных, долить воды в поилки хищникам.

Сматываюсь часа за два до рассвета. Грызи может вернуться с дежурства раньше — и тогда она мне голову открутит. Заведет это свое: «Ты сколько на бодрящем? Марш спать!»

«Глаз стража» выдыхается, и удается дремануть полтора часика. Потом подскакиваю, заправляюсь новой порцией бодрящего. Остается на донышке — надо будет попросить у Конфетки.

Уговариваю не скучать Горди — криволапого огненного лисенка, который обжился у меня во флигельке. Шнырок Арр пробегается по плечам и в знак приветствия покусывает за ухо. Интересуется, чем таким занималась. Воркую с ним, пока кормлю его и Горди.

К вольерам прибываю даже позже Грызи. Она косится на мою чересчур бодрую рожу, но молчит. Так что утро — самое обычное утро питомника, до самой «встряски».

Утренние разборы дел обычно катятся по одному и тому же маршруту, как тележка Торгаша Тодда. Только в этот раз на «встряску» черти приносят Бабника.

— Не вставайте, — и входит, вместе с запахом вчерашнего разгула и дорогого парфюма — пополам. Грохается в кресло. — Просто решил, так сказать, узнать, чем дышит вверенное мне его величеством Илаем Вейгордским заведение. Обсудить новости с подопечными. И выяснить, как здоровье зверюшек.

На последнем слове тычет пальцем в Шипелку, и даарду тут же ощетинивается. Лортен крутит головой — ищет счастье на лицах.

Счастья на лицах нет.

— Ну так что же? Чем, так сказать, дышат мои подчиненные?

Как раз сейчас — задыхаются от запаха пачулей. Пытаюсь уговорить себя, что нож в директора питомника лучше не метать. У Лортена это вроде болезни с рецидивами. Пару раз в месяц вспоминает о своей должности, начинает в дела нос совать. Лучше не мешать, пока сам не отлипнет.

Грызи хмыкает и садится читать корреспонденцию. Зависает над счетами и письмами благотворителей, пока Конфетка уверяет Лортена, что в питомнике всё очень, очень благополучно, восторги посетителей, прекрасные вольерные, милые, образцовые животные, а интересных вызовов нет, совсем нет (а то увяжется).

Закрываю глаза, уплываю в сиропное море голоса нойя. Пуховка на коленях — мелкая, мурчащая грелка. Бодрящее, видать, было просрочено — чуть не засыпаю в самом деле.

Лортен толкует о Вейгордском Душителе.

— Последнюю жертву нашли совсем недалеко — возле Эфессы!

Пятьдесят миль — не то чтобы далеко.

— Снова молодая девушка — и, говорят, на этот раз господин наш Илай Долба… э-э, Вейгордский полон решимости назначить награду. Не меньше, чем в тысячу золотниц, да.

— Поразительная щедрость, — восторгается нойя. — Но ведь за Душителя уже объявлена награда, да-да-да?

— Акантор и Корпус Законников, конечно, предлагали, но… Интересно бы знать — неужели у следствия нет настоящих зацепок? Я готов предложить любую посильную помощь, разумеется… в эти тревожные времена. Думаю, нужно будет сказать этому… законнику, этому черствому сухарю, аллегорически выражаясь — еще и лишенному малейшей изюминки!

— К вам тут законник наведывается? — оживляется Пухлик. От него несет сыром и луком. В сочетании с Лортеном — выпивка и закуска.

— Вынюхивает, — цежу я сквозь зубы. — Зануда.

Лортен разливается в тоске о жестоковыйном законнике, который не способен оценить дружеское гостеприимство и пренебрегает правилами хорошего тона, и вообще — сразу видно, черная кость, фи, грубое мужичье.

— Помешанный на крючкотворстве и дисциплине, высокомерный, спесивый, снобский… о, я как раз говорил, что опоздания недопустимы.

А я еще надеялась, что без Мясника обойдется.

Нэйш проходит в тот угол, где не заседает Шипелка, устраивается на стуле и достает блокнот. С таким видом, будто ему все задолжали крупную сумму денег.

— Ведь это же неуважение к начальству и коллегам, — продолжает Лортен, — В такие тревожные времена, когда где-то поблизости шныряет Вейгордский Душитель — частые отлучки из питомника…

Мясник малюет в блокнотике и плевать хотел на Лортена.

— …вынужден потребовать отчета, — распаляется Бабник. — Почему вы опоздали, господин Нэйш?

Секунд через пять Живодер таки снисходит ко гневу директорскому.

— Был занят. По… личной надобности.

Нос Плаксы резко бледнеет, ибо — а вдруг там женщина.

— Прикончил кого-нибудь, конечно, — фыркает под нос Пухлик.

Мясник ухмыляется гаденько.

— Если бы и так — согласись, Кейн, я едва бы стал в этом отчитываться.

— Как раз стал бы, — это уже я, — все бы дрянные подробности расписал. Все слабые точки до единой.

Живодер пожатием плечами признает мою правоту и отправляет в Бабника высверк улыбки.

— Знакомство с одним восхитительным созданием. Для коллекции.

Какой именно коллекции — спросить никто не успевает. Грызи расправляется с последним письмом.

— Лортен, если ты здесь закончил — я переброшусь парой слов насчет животных? Да? Мел, по кормежке и поведению что?

Отчитываюсь сначала по тем, кто ест худо или вообще не хочет брать корм, потом по тем, у кого хорошо, под конец — по тем, кому нужны добавки или перемена кормежки. Кратко намечаем, что и как. По поведению Грызи знает всё не хуже меня, так что болтология — для остальных. Чтобы проявляли внимание к зверю, который ведет себя как-то странно.

Потом подключается Конфетка — эта уже насчет болезней и своих эликсиров. Когда начинаем толковать насчет глистов и гнойных ран — Бабник закатывает глаза и выметается.

Гриз слушает, вставляет замечания, хмурит брови.

— С Ночкой я еще раз посмотрю, пока что слышу только резь в желудке.

Ночка — уж слишком ласковая для кербера, так и тянется к людям, оно и видно — бывшая цирковая. Мрази-циркачи морили голодом, потому хватает всё, что ей протянут. А посетителям только дай сунуть в пасть зверю какую-нибудь дрянь. Вроде перчаток, курительных трубок, амулетов или собственных конечностей.

— Если там не отравление… Нэйш, инородка возможна?

— Разумеется, — мягко доносится из уголочка. — Проблема в том, что это достаточно сложно отследить. Ну, вы знаете… до.

Молчу, наглаживаю Пуховку. Настроение ни к чёрту. Мясник в этом мастер — с утра всё как следует изгадить.

Пуховка изливается в грозное «гррррр». Плакса пошмыгивает носиком. Шипелка схватывает общий настрой и высвистывает что-то на родном наречии.

Дело дрянное — сейчас нойя начнёт щебетать.

У Конфетки своя болезнь — как только разговор на «встряске» протухает, тут же лезет оживлять со своими охами-ахами, сплетнями-песнями и рассказами о травах-зельях. У неё на этот случай тем семьсот наготовлено.

— Ах, сладенькая, но ведь кажется, мы еще не поговорили о нынешних вызовах? — и взмахивает руками, и вся колышется, и воняет чем-то удивительно сладким. — Я готова поклясться волосами Перекрестницы, что Водная Чаша нынче не молчала. И кажется, полчаса назад мы с Уной даже видели курьера — такой миленький, строгий мальчик, правда, Уна?

Когда она вообще ухитряется всё замечать от своих котлов.

Гриз говорит «Гм», а вид имеет задумчивый. Ясно, вызов есть, вызов какой-то странный, так что она уже решила брать заказ, только не знает, кого волочь с собой.

Скрещиваю пальцы в густой шерсти Пуховки.

— Что же такое могло стрястись в мирном, мирном Вейгорде, — намурлыкивает Аманда, — неужто объявился кровожадный людоед, или Хромой Министр крадёт людские сны, или вдове Олсен вновь потребовалось подлечить любимого единорога?