Война (СИ) - Дильдина Светлана

Он снова непонятно засмеялся. Тагари решил, что это все же следствие пережитого — земельным, конечно, приходилось участвовать в стычках с разбойниками, но самому Макори это никак не могло стать привычным. Да и разница велика — банда человек в десять-пятнадцать и тысячное войско.

Генерал отрядил с ним десяток своих людей, еще два небольших отряда отправил в разведку. Конь мерно постукивал подковами по мерзлой дороге, а Тагари смотрел промеж его ушей, видя перед собой будто бы карту местности. Странная тактика у молодого командира рухэй. Будто решили взять с налету, сразу не получилось — ушли совсем. Восточные кочевники так воюют, у которых вокруг степь необозримая, смысла нет где-то надолго задерживаться. Зачем У-Шен так по-глупому положил своих? Солдат у него много, конечно, мог и попробовать…

— Ниже они будут прорываться, как и боялись, — раздался над ухом голос старшего офицера. — Все-таки хотят, сволочи, добраться до срединных равнин. Не закрепиться, так хоть пограбить…

В Черностенной уже выяснилось, что с офицером этим согласны все остальные. Тагари тем не менее опасался, что скоро последует еще один удар, и распорядился усилить караулы. Но все было тихо, никто не пытался атаковать. Только одни разведчики не вернулись из дозора, углубились до самой границы с рухэй. Их следы обрывались у пропасти — но тел внизу не было, и вокруг следов не нашли.

**

Кэраи установил слежку не только за многочисленной родней Аэмара и их доверенными людьми, но и за несколькими другими семействами на всякий случай. Нэйта входили в их число. Жаль, не хватало шпионов — Айю, не говоря о брате, этим не занимался, с нуля же трудно было создать целую сеть. Лайэнэ помогла своими девушками, у которых, в свою очередь, были еще знакомые ловкие особы, но ей нельзя было доверить по-настоящему серьезное.

Хотя выводы она тоже наверняка делала: слухи о скором падении Дома Таэна ползли по городу и округе извилистым ходом дождевого червя. Почти сотню лет правили здесь его предки, их чтили в народе, и, чтобы пошатнуть эту верность, одних слухов было недостаточно. Но он и сам постарался с идеей блага Солнечной Птицы, и война сыграет на руку лишь победителям.

Все чаще думал — ты же сам этого хотел, облегчить приход Столицы сюда. Но не такой же ценой! — возражал сам себе. А иной не получится. Уже не вышло. Не будет мирного договора с Тагари — либо падение Дома, либо смерть твоего брата в бою. Тогда, если захочешь, пытайся договариваться.

Я все это знаю, говорил он незримому собеседнику. Но пока надо найти того, кто распускает слухи.

Недавно на рынке для бедноты показали запрещенную некогда в Столице пьеску про падение одного древнего князя. Кукольную — и правитель этот походил на Тагари лицом и голосом. Подумал — не с Аталина ли ветер дует? Кукольные представления начали входить в моду не так давно, в Столице года два как, а здесь — с приезда посла.

Задумавшись, сидел перед зеркалом. Смотрел на собственные черты. Лицо как лицо… как актеры делают из себя других людей? Как им вообще приходит это в голову, и откуда знают, что нужно так, не иначе? Подозвал Ариму:

— Как думаешь, за кого я лучше сойду?

— Ну, судя по вопросу, хотите податься куда-то в места не самые почтенные, — хмыкнул слуга. — Шпионов вам мало?

— Мало, — вздохнул Кэраи, — Но мне с ними все равно не тягаться. Я устал только слушать донесения: мы тут, а они там. Все равно не годимся на роль небожителей.

— Ну, одевайтесь бедным чиновником, а я солдатом пойду.

— А почему ты не в армии? Дезертир?

— Еще чего, — возмутился Ариму. — Я одноглазый! — и в подтверждение сдвинул головную повязку на половину лица. — На сей день в таких нужды не было.

— А драться-то сможешь, если что, с одним глазом? Вдруг на меня нападет кто?

— А тогда у меня второй вырастет, — нахально заявил тот, и хозяин наконец рассмеялся.

В первый раз прогулялись они впустую, и Ариму уже думал, что господин угомонился. Но тот оставил дела и потащил слугу и на второй день по окраинам города, рынкам, пристани и забегаловкам. По толчее, среди всякого сброда. Часа два ходили. Порой казался мальчишкой, сбежавшим от учителя, а порой слугу поражал холодный и настороженный его взгляд. Развлекается? Как бы не так! Но что ему надо? Ведь ясно — все это лишнее, других занятий полно.

— Это мое дело, — сказал Кэраи вечером. — Мой род, память его. Он бы мог тихо догореть, как закат, раз уж меняются времена, или вспыхнуть последний раз — но трепать его имя по балаганам я не позволю. И просто сидеть и ждать докладов… нет, даже если иное бессмысленно.

На третий день они набрели на акробатов-канатоходцев, выступавших на отведенном для актеров пятачке возле пристани. Пара десятков зрителей, из них, может, половина бросит мелкую монетку, а то и вовсе впустую старались.

Легкая одежда — сами постоянно в движении, не холодно им. Красное, черное, белое, желтое… от пестрых нарядов, увешенных лентами, рябило в глазах. Раскрашенные нарочито лица, к поясу прицеплены маски — верно, представляют и сценки. А пока лишь перебрасывались фразами, призванными рассмешить.

Ничего так было, забавно, довольно ловко кувыркались на веревке, публика веселилась, не расходилась. Шутки резали слух, Кэраи морщился, но терпел — простой народ, ему грубость близка. Но, как говорят мудрецы, смех и слезы не ведают рангов…

Один из парней якобы упал с каната, в самый последний миг ногу согнул, удержался. А другой ему бросил — что ты падаешь, олух, как Дом Таэна! — и в публике раздались отчетливые смешки.

— Сходи-ка за стражей, — тихо велел Кэраи, а сам подошел поближе, вглядываясь в тех, кто смеялся, стараясь запомнить.

Акробаты — двое молодцев под тридцать, и певица, похоже, сестра одного из них. Были сильно напуганы, когда поняли — увязли, как муха в смоле. На все вопросы отвечали более чем охотно, скороговоркой, надеясь отделаться малым. Сами не местные уроженцы, летом пришли из Окаэры, перезимовать решили в Осорэи. Выступали помаленьку, а за такие шутки им заплатили щедро — договорились на несколько представлений. Нет, не смогли бы назвать человека, он был в глубоком капюшоне, но, кажется, средних лет. Да, знали, что играют с огнем, но больно хороша была сумма — а взять и сразу сбежать не могли, им пригрозили расправой за стенами.

Почему люди такие дураки, кто бы объяснил…

Судя по всему, сказали правду — не знали того, кто им заплатил. Разумно, кто же покажется.

…А те кукольники успели исчезнуть, даже когда стража нагрянула посреди представления — видно, им помогли. Предупредили и вывели. Надо ждать, где снова появятся. Сочли ценными, не то что этих.

Ему они тем более не ценны, разве что поведали бы имя заказчика. А раз нет, то и возиться незачем больше.

Вернулся к себе, проходя мимо оставленного на столе зеркала на подставке — не убрали слуги, думали, может, понадобится; заметил в нем свое отражение. Снял, бросил серебряный овал в ящик стола.

Мерзко все-таки на душе. В Столице ни одной жизни на нем не было, впрямую, по крайней мере, а тут…

Вечером прислал Лайэнэ приглашение. Дел к ней сегодня не было совершенно, разве что пожаловаться на жизнь и на то, что их план кем-то подхвачен и развернут уже другой стороной? Жаловаться глупо, об остальном не раз говорили…

Голубая Жемчужина явилась в назначенный час — ровно с ударом гонга, отбивающего время. Всегда поражался ее точности, хотя и сам не любил опозданий. Не вошла — вплыла в комнату, будто коридор был рекой, а она — водной птицей. Тяжелый расшитый серебром шелк, мех белой лисы, капли-сапфиры качаются у висков на серебряных цепочках. Настоящая знатная дама, и фасон довольно узкого платья как у знатных дам, не распашной. Интересно, неужто она всегда одевается так? Не ко всем же является побеседовать о делах!

А она сидит на уже привычном месте подле светильника — при дыхании на груди переливается серебристый узор; улыбается уголками губ и чуть ли не изгибом ресниц, будто знает, что он думает всякую чушь…