ОСЕННИЙ ЛИС - Скирюк Дмитрий Игоревич

Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142

– Проходи, садись, – тяжело вздохнув, сказала она, кивая на лавку. – Поговорить с тобой хочу, пока брата нет.

Жуга опустился на скамью.

– Где он?

– Я его на улицу вытолкала – пусть хоть до кузницы прогуляется… – Она помолчала, дрожащими пальцами теребя косу, и вдруг повернулась к Жуге.

– Жуга, скажи, ведь ты… не со зла? – В глазах ее были слезы. – Все это – не со зла?

Жуга ответил не сразу.

– Что он тебе рассказал?

– Все… Наверное, все… – Она спрятала лицо в ладонях и заплакала. У Жуги духу не хватило ее успокаивать, и он снова промолчал. – Говорила же я ему: уедем из этой деревни… – глухо слышалось сквозь рыдания. – Кузнецкое ремесло всюду уважают, не пропали бы… так ведь нет же…

– Деревня-то при чем? – с недоумением спросил Жуга. – Хорошая деревня, и люди, вроде, как люди… Добрые. Вон, помогли мне даже бесплатно…

Ружена подняла к нему заплаканное лицо.

– Они всегда готовы помочь… если надо похоронить, – сдавленно сказала она. – Думаешь, ты первый в эту зиму приволок сюда мертвеца?!

Жуга побледнел.

– А… разве… нет?

* * *

Расчистив заметенную снегом дорожку, Збых растворил скрипучую дверь и некоторое время стоял на пороге, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку. В кузнице было пусто и холодно. Вода в бочке подернулась льдом.

Збых подошел к очагу, поворошил холодные угли, рассеянно перебрал инструмент на верстаке. Тронул недвижные мехи. Взялся было за молоток, но вздохнул и отложил его в сторону. Ощущение тяжести в руках было странное и незнакомое.

Он вышел и долго стоял, глядя, как опускается на деревню вечер, потом повернулся и посмотрел в другую сторону – на реку, на лес за рекой. Настроения работать не было. Он запахнул плотнее полушубок и направился вниз по тропинке, к темневшей во льду проруби.

Близилась ночь. Небо подернулось темной синевой, затем почернело совсем. Воздух был тих и прозрачен. Одна за другой высыпали звезды. Взошла луна, посеребрив верхушки елей на том берегу, щербатой сырной головой отразилась в воде. Мягким покрывалом заискрился снег.

Збых стоял недвижно, глядя на спящую зимнюю реку, чувствуя, как распирает грудь непонятный, неведомый доселе зуд. Голова томилась ожиданием слов. Он стоял и вспоминал.

…Жаркими пальцами пляшет костер, лижет сухие вязанки. Черным хвостом над землей жирный зловонный дым. Запах горелого мяса и след в пламени стихшего крика – в шуме толпы, в шуме толпы, в шуме толпы…

…Повозка старая ползет неспешно по дороге, плетутся сонно под ярмом усталые волы. Под солнцем пыль, и потный лоб никак не остывает. Но почему так хорошо нам ехать в никуда? Нигде подолгу не сидеть, нигде не оставаться. И рядом – милое лицо, и карие глаза…

…На снежной поляне вдруг – голос зовущий,

В просторах снегов умирающий день.

Полночные звезды и – ветер метущий,

Погасший костер и – скользящая тень…

Збых помотал головой.

– Не мое… – прошептал он еле слышно. – Все – не мое…

Он осмотрел на свои руки – широкие мозолистые ладони деревенского кузнеца. Пошевелил пальцами, хмыкнул. Откуда пришло это странное чувство поющих под пальцами струн? Он же не играл никогда ни на чем, и не знает даже, с какого конца за скрипку браться. И голова… Збых снова затряс головой. Слова. Слова. Накатывают, кружатся, теснятся…

– Збых!

Кузнец оглянулся – вниз по склону бежал Жуга. Споткнулся, упал, зарывшись носом в снег. Встал, отряхиваясь. Поднял и нахлобучил шляпу, и уже не особенно торопясь, быстрым шагом спустился к реке. Остановился рядом.

Некоторое время они молчали.

– Красиво, – совершенно неожиданно для себя, сказал вдруг Збых.

– Что? – встрепенулся Жуга.

– Красиво, говорю, – задумчиво повторил тот. Посмотрел Жуге в глаза. – Почему я раньше этого не замечал? Или… это тоже из-за рифмача?

– Все может быть… Сам ты что об этом думаешь?

Збых наклонил голову, посмотрел искоса.

– Я не думаю, я – знаю, – ледяным голосом сказал он, и вдруг, ни с того, ни с сего, начал читать:

Призрак давних эпох, навевающий сон,

Эхо стихших шагов, уходя в небосклон,

Бороздящее тьму на рассвете.

Легкий шелест листвы, рокот теплой волны,

Тишина подземелий и грозы весны -

В колыбель приходящие к детям.

Оберег и броня теплых маминых рук,

Вереница событий, друзей и подруг,

Первый враг, что понять так непросто.

Поле, лес и Луна – в облаках и в реке,

Лето, осень, весна, льдинка на языке -

Это в памяти держит подросток.

Уходящая юность, груз новых забот,

Сны, печали, усталость, кровь, слезы и пот,

Смех и горе, ответы, вопросы…

Дуновение смерти за чьей-то спиной

И любовь, что поможет остаться собой -

Так внезапно становишься взрослым.

Новый груз новостей, треволнений и бед,

Череда поражений, ничьих и побед.

Первый волос седой на макушке.

Все, что в жизни узнал уже можно забыть,

Все равно эти знания не применить -

И грустят старики и старушки.

Нет ни сна, ни печали, лишь молкнут шаги,

В воду бросили камень, погасли круги,

Только души в единое слиты.

Вновь ушел в дальний путь призрак давних эпох,

И в молчаньи холодных застывших веков

Пыль заносит могильные плиты…

Жуга слушал, почти не дыша, эти скупые сбивчивые вирши, от которых щемило сердце, и какой-то иной, нездешний холод волной поднимался в душе, и не оставалось после ничего, только один большой, неясный вопрос: почему? зачем? за что?

– Силен рифмач… – одними губами прошептал Жуга.

Збых умолк. Покосился на ремешок на запястье. Кожа под ним покраснела и чесалась.

– Жуга, – тихо позвал он.

– Что?

– Что же дальше-то будет?

– С Тобой или с Ним?

– С нами… с обоими…

Жуга не ответил. Присел возле проруби. Сгреб ладонью снег.

– Смотри, – он слепил снежок и бросил его в прорубь. С легким плеском тот исчез и показался снова еле видимым белым пятнышком под темной водой. – Вода – это, как бы, твоя душа. А снежок – его. Не плавает, не тонет… – Он умолк, а когда продолжил, голос его звучал как-то странно.

– Вода растопит снег, – говорил Жуга, не глядя на кузнеца. – Пройдет девять дней, и его душа отправится в путь. Если смешаются они, то и твоя уйдет следом… Три дня уже прошло.

Збых почувствовал, как замирает сердце. Сглотнул гулко.

– И… ничего нельзя сделать?

Жуга помолчал.

– Девять дней – огромный срок, если знать, что делать, – наконец, сказал он, рассеянно глядя в прорубь. Вода в ней быстро замерзала, и вскоре снежок окончательно вмерз. – Лед видишь?

– Ну, вижу, – согласился Збых. – И что?

– Оберег для тебя – что лед для этого снежка. Не даст растаять… – Он повернулся к Збыху. – Почему ты не сказал мне, что до Вайды было еще трое?

– Те, которые померзли? я как-то о них не подумал… А что, это важно?

– Важнее некуда, – Жуга встал и отряхнулся. – И вот что еще: кто такая бабка Ниса? В который раз о ней слышу, а ты, вроде, ничего мне про нее не рассказывал.

– Бабка Ниса? Так она ведь не в деревне живет.

– А где?

– На выселках…

– Вот как? – Жуга поднял бровь. – Ну что ж, раз так – заглянем завтра на выселки. Пошли домой. Сестра твоя извелась там вся.

Збых вздохнул и покосился на приятеля.

– Я зря ей все рассказал? – спросил он.

Жуга покачал головой.

– Пожалуй, это лучшее из всего, что ты мог бы сделать.

* * *

Изба, в которой обитала пресловутая бабка Ниса, оказалась недалеко от деревни – каких-нибудь полчаса ходьбы. То была низкая деревянная хибара, донельзя ветхая и до сих пор не упавшая лишь потому, что вросла в землю по самые окна. Воздух над щербатой кирпичной трубой был чист и неподвижен, но Збых заверил друга, что бабка почти всегда дома.

Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142