Слово наемника - Шалашов Евгений Васильевич

– Вижу, – согласился я. Не стал ходить вокруг да около и прямо спросил: – Гертруда, кто убил Уту? Ты же была в ту ночь в ее доме.

– Откуда вы знаете? – встрепенулась женщина.

– Ута сказала, что Эльза теперь живет на ферме, а ты по-прежнему вместе с ней. Так кто это был? Лабстерман? Или – тот, мордастый, с носом курносым? Ну новый капитан стражи? Кто?

– Это был Эдуард, – глухо ответила Гертруда.

– Что? – оторопел я. – Эдди?

– Он самый, – вздохнула Гертруда. Из ее глаз закапали слезы: – Мы с вами пригрели змею.

Тут Гертруда зарыдала взахлеб. Эльзя кинулась к бочонку с водой, налила кружку.

– Пей!

Глиняная кружка стучала по зубам, вода потекла мимо. Я обнял женщину за плечи, придерживая ее, а Эльза, хоть и с трудом, но сумела напоить сестру.

Когда Гертруда немного пришла в себя, она рассказала:

– В ту ночь я спала в своей комнате, на чердаке. Она расположена над нашим лучшим номером. Ну над тем, в котором вы жили, – зачем-то уточнила Гертруда. – Он самый дорогой, поэтому часто пустует. Клиентов по-прежнему мало… Не знаю почему, но в ту ночь Ута решила принять Эдди не в своей спальне, а в этом номере. Думаю, так хотел Эдди. Я знала, что Ута стала любовницей мальчика. Я, конечно, попыталась сделать ей замечание, но что толку? Сестра – хозяйка в своем доме и имеет право вести себя так, как ей заблагорассудится. Я проснулась от того, что Август открыл дверь. Услышала голоса. Ваш и других людей. Очень обрадовалась, что вы живы. Я знала, что вы не способны убить женщину («А было такое желание, было», – не стал я врать самому себе), но испугалась за Эдди. Все-таки я привязалась к мальчику.

Я кивнул, вспоминая, как Гертруда ухаживала за гаденышем, подкармливала его и даже защищала от трепки…

Гертруда жалко улыбнулась краешком рта, вытерла слезы и высморкалась в фартук, а потом продолжила:

– Когда вы ушли, Ута заплакала, а я хотела пойти утешить ее. Ну заодно и запереть двери. Но опять пришли люди. Я узнала два голоса – первого бургомистра и Эдди. Был еще третий, но его я не узнала. Ни разу не слышала. Такой… грубоватый, словно у нашего старосты. Голос начальника. Сначала говорил герр Лабстерман, а потом – Эдди. Мальчик о чем-то спросил, потом засмеялся, а потом – Ута вскрикнула. Я поняла по крику, что ее убили, испугалась, что убьют и меня. Забралась под кровать и лежала там ни жива ни мертва. Слышала, как Эдди и еще кто-то переговариваются, ходят по дому, хлопают дверями и заглядывают в комнаты. Наверное, искали меня. Но постороннему человеку трудно найти лестницу на чердак – она идет из чуланчика в кухне. Я дождалась, когда все уйдут, и лишь тогда спустилась вниз. Увидела, что сестра мертвая, а из глаза торчит ваш кинжал. Я выскочила из дома и побежала в чем была. Не знаю, как догадалась захватить старый плащ покойного зятя. Добежала до городских ворот, спряталась в канаве и сидела до тех пор, пока стража не открыла ворота. Закрылась плащом и выскочила. Только добежала сюда, как прискакали стражники и сказали, что Уту убили и вас сейчас будут арестовывать…

– Гертруда, а почему ты решила, что убийца именно Эдди? – поинтересовался я.

– Из-за его смеха. Он так нехорошо смеялся… Словно радовался.

«М-да, – мрачно подумал я. – Если убийца Эдди, зачем я убил Любека? С другой стороны, грубый и властный голос. Это его голос. Мой земляк наверняка стоял рядом и видел, как убивают женщину… Уже за одно это его можно убить».

– Юджин, теперь вы убьете Эдди? – робко поинтересовалась Гертруда.

– Убью, – кивнул я. – Только вначале я посмотрю ему в глаза и спрошу, почему он это сделал? Почему он спал с женщиной своего командира, а потом убил ее?

– Эдди не виноват в том, что спал с Утой, – заступилась за мальчишку Гертруда. – В этом возрасте мальчиков тянет к зрелым женщинам, а Ута не возражала. Напротив, она заигрывала с ним. Я говорила, что неприлично, если хозяйка кокетничает со своим работником, но она лишь отмахивалась.

– Спал – это ладно, – усмехнулся я. – Но если он ее убил, это совсем другое. К тому же Эдди свидетельствовал против меня на суде.

– А что еще оставалось делать бедному мальчику? Он убил несчастную девочку, потому что его заставили. И против вас он выступал из-за этого же. В Ульбурге очень боятся первого бургомистра, – вздохнула Гертруда. – Все ему чем-нибудь обязаны, а большинство горожан должны господину Лабстерману деньги. Юджин, когда вы были комендантом, бюргеры надеялись, что вы останетесь, а потом займете место первого бургомистра.

– Вона… – протянул я. – А откуда такие сведения?

– Ну мы же ходим на рынок. У нас есть уши, – пожала плечами Гертруда. – Мы слышали разговоры женщин – жен простых бюргеров, старшин. А потом вы пропали, и все пошло так, как прежде…

– Да уж, пропал, – усмехнулся я, посмотрев на Эльзу. – И пропасть мне помогли… Да, фрейлейн?

– Простите меня, герр Артакс, – потупилась Эльза. – Я была не в себе. Я очень хотела, чтобы вы стали мужем сестры и остались с нами. Когда узнала, что «вы» собираетесь уезжать, то побежала за ядом… Простите меня…

– Бог простит, – отмахнулся я.

– А вы?

– А вы, фройлян, простили бы человека, который пытался вас убить? Из-за которого вы попали на каторгу? – ответил я вопросом на вопрос, переходя на вы.

– Не знаю, – покачала головой Эльза. Подумав, призналась: – Нет, не простила бы.

– То-то… Впрочем, – вздохнул я. – Женщин я убиваю редко.

Двадцать лет назад

Мой десяток получил задание – закупить у пейзан продукты на весь полк. Я невольно задирал нос – не каждому молодому десятнику доверят две сотни талеров!

Только на первый взгляд закупка припасов кажется несложной. На самом-то деле отыскать еду во время войны нелегко! Конные и пешие отряды, двигающиеся туда-сюда, уничтожают на своем пути все съедобное, как саранча. Пейзане, наловчившиеся прятать зерно, сало и сыр, заламывают такие цены, что даже у самого доброжелательного драбанта возникает желание отобрать!

Но брать силой опасно. Крестьяне, взявшие в руки вилы и колья, становятся страшнее, чем вражеская армия! Поэтому толковые начальники запрещают мародерство под угрозой виселицы!

Мы наслаждались жизнью. Вместо полного панцирного облачения – кирасы и шлемы, а из оружия лишь мечи и кинжалы. Да и ехать приятнее, чем топать пешком.

Я решил выйти в «непуганые» деревни. Пришлось изрядно поплутать, пока попавшийся пейзанин не подсказал нам путь.

Мы съехали с тракта на лесную дорогу. Тяжелые армейские фуры еле-еле протискивались между деревьями, а ветки так и норовили выхлестнуть глаза. Зато – можно не опасаться засады. Кто будет устраивать засаду там, где никто не ездит?

Мучения закончились через несколько часов, когда между деревьями показались просветы. Проехав еще с десяток миль, наконец-таки узрели деревню.

Невысокие приземистые домики, раздавшиеся вширь, а не вверх (не город, земля тут недорогая!), одна-единственная немощеная улица, по которой шло стадо коров, сараи. Красота!

Я спрыгнул на землю. С удовольствием размял затекшие ноги и скомандовал:

– В одну шеренгу становись!

Подчиненные поворчали, но команду выполнили. А куда они денутся? Мы уже миновали грань, отделявшую тот момент, когда я из товарища сделался командиром. (Был у меня скандал с Недом. И что? Походил сьер де Инеда с синяками.) Либо ты сам слушаешься командира, либо командир заставляет тебя слушаться…

Пройдясь вдоль строя, осматривая внешний вид подчиненных, я важно изрек:

– Согласно уставу его величества короля Рудольфа, коему мы имеем честь служить, в непосредственной близости от населенного пункта пехота идет строем, под знаменем.

– А разве у нас есть знамя? – удивился недалекий Гуль и вытянул шею, чтобы узреть – а где оно?

– Одному десятку знамя не положено, – кротко пояснил я, вздевая глаза к небу. Гуль, бывший батрак, постоянно изводил меня своей наивностью…