Лемминг Белого Склона (СИ) - Альварсон Хаген

От сердца отлегло. Хаген сидел, как неживой, как рунный камень на кургане. Видно, многие руны можно было прочитать на его лице: Седой тихо засмеялся и наполнил чашу из кувшина.

— Пей! Это хорошее вино из Форналанда!

Хаген деревянными руками поднял череп, Арнульф — кувшин, сосуды сошлись в приветствии.

— Скёлль, — сказал Хаген. А что ещё он мог бы сказать?..

— Скёлль, — эхом отозвался морской король. И добавил, пока ученик приходил в себя, — ты всё славно и быстро придумал, и мозги у тебя работают прытко, только, будь так добр, в следующий раз дай себе труд посвятить меня в свои замыслы. А то дам по жопе. Ремнём.

— Как положено отцу, — несколько криво усмехнулся Хаген.

— Скорее уж — деду, — засмеялся Седой, — вот тебе в награду за выдумку да за честность.

И протянул юноше трубку.

— Сам я никогда не понимал, что это за дурацкая привычка, — проворчал Арнульф, пока Хаген рассматривал подарок, — но раз уж ты пристрастился, то хоть не соси всякую гадость.

— А зелья не найдётся? — осмелился Альварсон.

— Утром у годи попроси, — старик устало смежил веки, — он даст.

Они пили до глубокой ночи. Говорили обо всём на свете. Потом Арнульф ни с того ни с сего завёл хриплым голосом «Плач по Эовульфу Гутаконунгу», а Хаген ему подпевал — или подвывал, если точнее. На середине песни в комнату зашёл Тролль, мягко ступая по соломе, залез на стол и тоже начал петь. У него оказался самый лучший голос. Так и уснули: Седой — в кресле, кот — на столе, а Хаген, как верный пёс, — в ногах у господина. Он был счастлив в ту ночь.

Ватага Седого покинула Гравикен точно в срок, в первые дни осени. Мар со своими людьми отчалил чуть позже — снеке «Дюфнар» требовался ремонт. А вот Арнульфу с кораблём не повезло. Магнус Торфидсон продал ему свой драккар и сперва запросил тысячу гульденов.

— На новое судно я не скупился бы, — сказал Арнульф, осмотрев корабль, — но за твоё корыто держи двести и радуйся удаче. Больше тебе никто не даст. А ты что скажешь, Крак?

— Это не корабль, а жукоглазая коростожопина, — проворчал кормчий.

И это было ещё мягко сказано!

На выщербленном борту зеленели следы имени судна, некогда выложенные медью: «JOER», и окованный нос позеленел от меди, но больше — от наросшего мха. Драконья голова, которую ставили на нос, изображала скорее зубастую крякву, причём полголовы оказалось отколото. «Поморник» был старый, тёмный от времени. На палубе пахло плесенью и гнилой водой. Днище обросло раковинами. Посмешище! Но когда норд-вест ударил в парус — равнина китов вскипела под килем.

— Эх, не чета моему «Бергельмиру», но за двести гульденов лучше не сыскать, — сокрушённо вздохнул Арнульф. — Как полагаешь, кормчий, до Эрсея дотянем?

— На фордевинд — пожалуй, — Крак освоился с кормилом и направил струг обратно на берег, — теперь надо его вычистить и законопатить, как следует. И кэрлинг бы поменять…

— Не надо, — раздался скрипучий голос из-под кормовых шпангоутов, — у меня «старуха» крепкая, тысячу лет прослужит!

Арнульф и Крак переглянулись. Кроме них да Хагена, на борту никого не было.

— Что? — Хаген пожал плечами и ткнул пальцем под ноги Краку. — Это клабатер. Я молчал.

— Магнус не говорил, что продаёт судно с клабатером, — Арнульф заглянул под шпангоут, — а то запросил бы две тысячи.

— А так за сколько продал? — осведомился скрипучий голос.

— За двести.

— И поделом ему, дуралею! — донеслось пьяное хихиканье.

— Может, ты всё же покажешься да назовёшься, раз уж подал голос? — сварливо бросил Крак.

— Налейте пива, тогда покажусь, — потребовал клабатер.

— Пива нет, — Арнульф отстегнул от пояса флягу с можжевеловкой, поставил на палубу, — угостить, чем есть, и не обессудь.

В тот же миг Арнульф и Крак увидели, как коренастый человечек в красном засаленном платке, повязанном вокруг головы, огладил зелёную с проседью бороду и приложился к фляге.

— О, о, вот это я понимаю! — закряхтел карлик. — Тысяча благодарностей, лучший из морских королей! Давненько меня не угощали… Ёстейн Эйнауген, у вашим услугам.

— А глаз тебе кто выбил? — полюбопытствовал Арнульф.

Действительно, на синюшном лице коротышки не хватало левого глаза. Зато правый пучился, как у лягушки. Ёстейн Одноглазый сделал ещё глоток и вернул флягу Седому.

— Дела давно минувших дней, — пожал плечами клабатер, — но, кажется, этот сопляк, — ткнул в Хагена мосластым пальцем, — заметил меня раньше вас, хотя я и не снимал хульда-хёкуля. Что же, ты — скюггнирман, и плащ-невидимка тебе не помеха?

— Может, у меня отец был из альвов, — улыбнулся Хаген, — не даром же ношу такое отчество — Альварсон. А может, я уже видел клабатера. Ты знаешь Хеннинга Вихмана?

— Вихман, гм… — Ёстейн почесал затылок. — Это тот, что водил «Морского волка»?

— При мне он водил «Скеглу», — заметил Хаген.

— Что ж, мельчаем, — вздохнул Ёстейн. — Эх, помню, были деньки…

— Так Магнус не знал о тебе? — прервал воспоминания Арнульф.

— Мы с ним поругались, и он думал, что я сошёл на берег. Но что бы мне делать на берегу? Люблю я это корыто, и мне больно, что Магнус довёл его до такого состояния.

— А мне станешь служить?

— Кружка тёмного, булка с маслом, доля в добыче — и по рукам.

Эти условия, конечно, не показались Арнульфу чрезмерными. На берегу же Седой негромко заметил своему юному спутнику: ты, мол, не говорил, что обладаешь даром «второго зрения».

— А я знал? — пожал плечами Хаген.

Тогда же Кьярваля по прозвищу Плащевые Штаны выгнали из крепости и из братства. Потому что устав гравикингов запрещал приводить в Скёлльгард женщин. Чешется между ног — добро пожаловать в Эльденбю или куда ещё: в Сером Заливе росло немало красивых ив пива любого возраста на любой вкус. Но за крепостную стену — ни шагу. То ли Кьярваль забыл об этом правиле, то ли наплевал на него — во всяком случае, его застали с пригожей девицей из Эльденбю, в которой Хродгар узнал свою милую Турид. Стоял и глазел на неё в немом изумлении. Кьярваль смотрел на Хродгара с вызовом, а Турид никак не смотрела: прятала взор, сцепив пальцы и сомкнув губы, которые было так сладко целовать. Никто не решался стать меж трёх фигур, застывших в тревожном безмолвии. А потом Хродгар просто пожал плечами и пошёл в дружинный дом, повесив голову. Поговаривали, что он испугался драться с Кьярвалем, и никто не осуждал юношу: ведь Кьярваль Хёкульброк слыл одним из сильнейших бойцов на Севере, пусть и ходил в дурацких штанах. Эти широкие штаны были пошиты из чёрно-красного тартана, но между ног соединялись не швом, а фибулой — наверное, чтобы удобней было мочиться. К ним крепился широкий и длинный отрез, который обматывался вокруг пояса и перебрасывался через плечо. Многие потешались над этой одеждой, которую чаще можно было встретить на Геладах, откуда Кьярваль был родом, или в Эйреде. Многим насмешникам Хёкульброк забил в глотку их смех. Но, так или иначе, Виндрек годи изгнал его из Скёлльгарда.

— Жди нас в Эльденбю, — сказал Арнульф, — если хочешь отправиться в викинг.

— У меня вышли деньги, — ослепительно улыбнулся Кьярваль, ничуть не смущённый изгнанием, — и вряд ли кто приютит по доброте душевной. Одолжишь пару монет?

— Держи, несчастье ты клетчатое, — вздохнул Арнульф.

— А если я убегу с твоими деньгами? — приподнял бровь Кьярваль.

— С такими деньгами далеко не убежишь. А кроме того, я без труда отыщу тебя, куда бы ты ни подался. Спрошу: не видали, мол, парня в дурацких штанах?..

Кьярваль кивнул и был таков.

Когда «Поморник» отходил, Хёкульброк явился в последний миг, всё так же улыбаясь и ведя под руки двух девчонок. Турид среди них не оказалось. Впрочем, Хродгар Хрейдмарсон её и не высматривал, ничем не выказывал своих чувств и всю дорогу держал себя ровно. Так, словно дева, похитившая его сердце, была очередной сельской потаскухой, а Кьярваль Плащевые Штаны ничем не отличался от прочих соратников.