Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
— Друг мой, — сказал Гэндальф, — у вас были лошади, войны, просторное поле, а у нее, рожденной в теле девушки, дух и храбрость были не менее мужественными, чем у вас. Но она была осуждена находиться рядом со стариком, которого она любила как отца, и видеть, как он впадает в бесчестное слабоумие, и ее роль казалось ей более низкой, чем посох, на который он опирался.
Вы думаете, у Змеиного Языка был яд только для ушей Теодена? «Старый дурак! Что такое дом Эорла, как не крытый соломой сарай, где пирует банда пьяных в дым разбойников, а их отродье возится на полу с собаками!» Разве вы не слышали этих слов раньше? Их произнес Саруман, учитель Змеиного Языка. Хотя я не сомневаюсь, что дома Змеиный Язык облекал их значение в более хитрые слова. Повелитель, если бы любовь сестры к вам, если бы сознание своего долга не закрыли бы ее губ, вы многое могли бы услышать. И кто знает, что говорила она одна, во тьме, в горечи своих ночных бдений, когда жизнь казалась ей конченной, а стены спальни смыкались вокруг нее, как стены клетки пойманного дикого животного.
Эомер молча посмотрел на сестру, как бы заново переживая прошлое. Но Арагорн сказал:
— Я видел то же, что и вы, Эомер. Мало найдется в мире горестей, равных этой: видеть любовь прекрасной и отважной леди и не ответить на нее. Печаль и жалость сопровождали меня после нашей последней встречи в Дунхарроу; и не за себя боялся я, а за то, что может случиться с нею. И все же, я говорю вам, Эомер, она любит вас больше, чем меня; вас она любит и знает; а во мне она любит лишь сове воображение и надежду на славу и великие деяния, надежду на земли, далекие от полей Рохана.
У меня, может быть, хватит силы исцелить ее тело, вывести ее из темной долины. Но для чего она очнется: для надежды, забытья или отчаяния — я не знаю. И если для отчаяния, то лучше ей умереть, если только не придет другой исцелитель, более искусный, чем я. Увы! А ее деяния отводят ей место в ряду славнейших королей.
Арагорн наклонился и посмотрел ей в лицо, белое, как лилия, холодное как лед, и твердое, как ровный камень. Поцеловав ее в лоб, он тихо позвал:
— Эовин, дочь Эомунда, проснись! Твой враг ушел!
Она не шевельнулась, но все увидели, что она дышит глубже: грудь ее под белым покрывалом поднималась и опускалась. Арагорн растер снова два листка ателаса и бросил их в кипящую воду; этой водой он смочил ей лоб и правую руку, холодную и бесчувственную.
— Проснись, Эовин, леди Рохана! — снова сказал Арагорн и, взяв ее правую руку почувствовал, как к ней возвращается жизнь. — Проснись! Тень ушла и вся Тьма рассеялась!
Вложив ее руки в руки Эомера, он отошел и, проговорив «позовите ее», молча вышел из комнаты.
— Эовин, Эовин! — воскликнул Эомер, плача. Она открыла глаза и сказала:
— Эомер! Какая радость! Они говорили, что ты убит. Нет, это были лишь темные голоса в моем сне. Долго ли я спала?
— Недолго, сестра, — ответил Эомер. — Но не думай больше об этом.
— Я страшно устала, — сказала она. — Мне нужно отдохнуть. Но скажи, что с повелителем Марки. Увы! Не говори, что это был сон: я знаю, что это не так. Он мертв, как и предсказывал.
— Он мертв, — подтвердил Эомер, — и он просил перед смертью передать прощальный привет Эовин, более дорогой для него, чем дочь. Он лежит теперь в цитадели Гондора.
— Как печально! — вздохнула она. — Но это все же лучше тех темных дней, когда я думала, что дом Эорла впадает в бесчестье и станет хуже шалаша пастуха. А что с королевским оруженосцем, с невысокликом? Эомер, ты должен сделать его рыцарем Марки за храбрость.
— Он лежит поблизости в этом доме, и я пойду к нему, — сказал Гэндальф. — Эомер же останется здесь. Но не говорите о войне и о печали, пока не поправитесь. Великая радость видеть такую отважную леди возрожденной для здоровья и надежды!
— Для здоровья! — сказал Эовин. Может быть, и так. По крайней мере, пока есть пустое седло какого-нибудь погибшего всадника и есть дела, которые нужно свершить. Но для надежды? Не знаю…
Гэндальф и Пиппин пришли в комнату Мерри и застали там стоящего у постели хоббита Арагорна.
— Бедняга Мерри! — воскликнул Пиппин, подбегая к постели: ему показалось, что его друг выглядит хуже, лицо у него серое, и на нем лежит тяжесть годов печали. Неожиданно Пиппина охватил страх, что Мерри умрет.
— Не бойтесь! — сказал Арагорн. — Я пришел вовремя. Он устал и опечален, он получил такую же рану, как и леди Эовин при попытке поразить смертоносного врага. Но все это поправимо — так силен в нем дух жизни. Он никогда не забудет своего горя, но оно не затмит его сердце, а лишь научит его мудрости.
Арагорн положил руку на голову Мерри и, мягко проведя ладонью по курчавым волосам коснулся глаз и позвал его по имени. И когда аромат ателаса заполнил комнату, Мерри неожиданно очнулся и сказал:
— Я хочу есть. Который час?
— Время ужина прошло, — ответил Пиппин. — Но я постараюсь принести тебе чего-нибудь, если мне позволят.
— Позволят, — сказал Гэндальф. — Все, чего пожелает этот всадник Рохана, будет дано ему в Минас Тирите, где он будет пользоваться почетом и великим уважением.
— Хорошо! — сказал Мерри. — Тогда я предпочел бы вначале ужин, а потом трубку. — И лицо его омрачилось. — Нет, не трубку. Не думаю, чтобы я снова стал курить.
— Почему? — удивился Пиппин.
— Он умер, — медленно ответил Мерри. — Я все вспомнил. Он сказал, что ему жаль, что у него не будет больше возможности поговорить со мной о травах. Это почти дословно, что он сказал. Никогда больше не смогу я курить, не вспоминая о нем и об этом дне, Пиппин, когда он приехал в Изенгард и был так добр к нам.
— Тогда курите и думайте о нем! — сказал Арагорн. — У него было щедрое сердце, он был великий король и всегда исполнял свои клятвы. Он встал из тени для этого последнего прекрасного утра. Хотя ваша служба ему была коротка, воспоминание об этом будет почетным и радостным до конца ваших дней.
Мерри улыбнулся.
— Что ж, — сказал он, — если так считает Бродяжник, я буду курить и думать. У меня в мешке было зелье из запасов Сарумана, но что стало с ним в битве, не знаю.
— Мастер Мериадок, — сказал Арагорн, — уж если вы считаете, что я с огнем и мечом прошел через горы и королевство Гондор, чтобы приносить травы беззаботному солдату, растерявшему свои вещи, то вы глубоко ошибаетесь. Если ваш мешок не найдется, то пошлите за знатоком трав. И он скажет вам, что не знает, какие достоинства есть у травы, которую вы хотите, но что она зовется семенем западных людей на низком языке, и гелон — на благородном, и что у нее есть и другие названия, и, добавив несколько полузабытых строф, которых никто не понимает, он с сожалением сообщит вам, что этой травы нет в домах излечения, и оставит вас размышлять о различиях и языках. Точно так же поступлю и я. Ибо я не спал в такой постели со времени отъезда из Дунхарроу, и не ел с самого рассвета.
