Игрушка для дракона (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович

Хмм…да, я тоже ее уже записал в покойники. «Была»! Она лежит рядом со мной на земле, и…уже — «была».

— Дочка, дочка…как же так, а?!

Караванщик встал на колени, обхватил голову руками и застыл, как памятник, олицетворяющий горе. А у меня комок встал в горле — хотелось выть, хотелось материться и кого-нибудь прибить! Только я найду себе друзей, только лишь расслаблюсь, думая, что все будет хорошо — и у меня все это отбирают! Сука ты, Создатель! Тварь ты поганая! Ненавижу тебя! Вначале отнял Айю, семью драконов, а теперь и эту девчонку?! Она ведь так хотела детей… Дурак я. Слово держал! Сейчас хотя бы знала, что такое любовь с мужчиной, а теперь…

— Я так хотела родить тебе наследника, папа… — вдруг ясным, чистым голосом сказала девушка — Прости, что не получилось. А Роба ты не обижай, он очень хороший. И слово свое сдержал…дурак! Внучка родится, назови ее Мори, ладно? Я тебя очень люблю, папочка. И тебя, Роб, люблю. Жалко, что все так вышло. Пап…я не хочу ТАК умирать. Не хочу гнить. Ты же знаешь, ничего нет поможет…сделай ЭТО, пожалуйста.

Спина отца затряслась, он закрыл лицо руками. Потом потянулся к ножнам, висевшим справа на ремне, ухватился за рукоятку кинжала. Шелеста клинка не было слышно, это ведь не кино. Тусклое серое лезвие с рисунком-узором дамасской стали выскользнуло из своего ложа и на несколько секунд зависло в воздухе.

— Прощай, Роб! Помни меня! — сказала Мори, глядя на меня ясными, серыми глазами, и клинок пошел вниз, туда, где часто-часто подымалась и опускалась грудь девушки.

Ее слова вывели меня из ступора. Включился боевой режим, и я перехватил руку караванщика, остановив клинок буквально в сантиметре от груди девчонки.

— Не надо! — хрипло сказал я, стараясь не раздавить руку мужчины.

— Отпусти! — срывающимся голосом ответил тот, задыхаясь от слез, хрипя, душась рыданиями — Дальше…будет…хуже! Надежды нет!

— Надежда всегда есть! — я опустился на колени рядом с Мори, и левой рукой отодвинул караванщика так, что он покатился по земле, будто деревянная кукла. А сам положил руки на грудь Мори и сосредоточился.

Я не знал, что делаю — мог только догадываться. Я вспомнил, как Айя говорила, что лечебная магия сродни магии земли, той, что владеют драконы, и что те, кто овладел магией земли, могут лечить живых существ. Ведь на самом деле человек, или другое живое существо ничем не отличается от каменных статуй, или от дерева — он так же как и они сделан из маленьких частичек, которые расположены упорядочено. И лечение живых существ сродни формированию статуэток из камня — надо увидеть структуру, и разглядеть в ней ущербные, больные места. И…поправить их. Да, не все владеющие магией земли умеют лечить — для этого нужны способности, но все-таки в этом нет ничего невозможного. Главное — понять систему, и научиться ее контролировать.

Я инженер. Для меня нет ничего сложного в том, чтобы понять схему какого-нибудь прибора, прочитать чертежи, которые мне принесли. И когда в боевом режиме коснулся груди Мори, я…УВИДЕЛ. Увидел ее всю — потоки крови, которые текли по телу, увидел насос, который ее перекачивает, увидел внутренние органы. Я мог рассматривать их по отдельности, и все сразу — как схему, как контур. И само главное — я смог увидеть те места организма, которые функционировали неверно.

Что я делал, как делал, не знаю. Я ХОТЕЛ исправить, убрать то, что делает участки организма красными, будто отмеченными специальным маркером, и я ЭТО убирал. Просто желанием, просто своей волей, своим отчаяньем, зашкаливающим за самую верхнюю красную черту. Я не мог отпустить девчонку. Моего единственного друга, оставшегося в этом мире. Наверное — единственного. И моя ярость, мое отчаяние помноженное на желание спасти девочку, придавало мне силы и раздвигало границы разума.

Это длилось целую вечность — часы, дни, месяцы. Я чувствовал, как по моей спине течет ручеек пота, как болят колени, которыми я стою на чем-то жестком. А когда закончил, понял — девушка будет жить. С ней все будет нормально.

Мори спала — розовая, довольная, с улыбкой на губах. Немного похудела, щеки ввалились, а в остальном — вполне здоровая девушка без каких бы то ни было следов болезни.

Оказалось, что прошло всего…минута, две? Пять минут? Не знаю, но только отец Мори еще не успел подняться — застыл, опираясь на правую руку, и смотрел на меня не двигаясь, с выражением ярости и злобы на перекошенном лице.

Рраз! И мир стал прежним, не замедленным, застывшим, как за минуты или секунды до того. Папаша Мори прыжком поднялся с земли, перехватил в правую руку длинный, узкий кинжал и пошел на меня, явно с желанием покарать нечестивца, помешавшего ему «помочь» дочери. Из его глотки исходил низкий, хриплый рев, глаза бешеные, навыкате, зверь, да и только!

— Зачем, негодяй?! Зачем помешал?! Убью, гад! Все из-за тебя! Это ты виноват! Ты принес неудачу! Ты!

— Стоять! — резко приказал я — Она жива! И будет жить! Смотри!

Я поймал руку «папаши», которая направляла кинжал мне прямиком в солнечное сплетение, выкрутил из нее кинжал и в сердцах так запустил его в дерево, под которым лежала Мори, что клинок вошел в твердую древесину по самую рукоять.

— Смотри! — повторил я, и толкнул караванщика к девушке. Тот подлетел к ней, как мяч (надо привыкнуть соразмерять усилия в боевом режиме!), едва не упал, и застыл на дочерью, вытаращив глаза, и не в силах отвести взгляда от ее лица. Потом опустился на колени, обнял дочь поперек тела и замер так — то ли прислушиваясь, то ли боясь отпустить. Потом он отбросил одеяло, укрывавшее Мори, рывком разорвал на ней рубаху, не стесняясь ни моего присутствия, ни охранников, которые сбежались к месту происшествия и стояли, держа мечи наготове, и стал осматривать кожу девушки со всех сторон. А Мори продолжала спать, и только отмахнулась от назойливого папаши, повернувшись на бок и сказав что-то вроде: «Охренели, что ли?! Поспать не дадут! Пошли все к демонам!».

— Как?! Как ты это сделал?! — выдавил из себя караванщик, поднимаясь с земли, потом замолчал, и сделав три шага подошел ко мне и поклонился в пояс — Спасибо, Мастер! Я тебе должен. Отплачу, чем смогу! Я всегда отдаю долги!

— Мастер… — услышал я голос позади себя — А с другими так не можешь? Помоги, Светом тебя прошу! Мы заплатим! Там ребята наши…умирают! Сын мой! Племянник! Еще ребята! Помоги, Мастер! Век помнить буду!

И я пошел за Ферреном.

Пятнадцать человек. Я сумел их вытащить. Но было восемнадцать. Трое не дождались лечения. И тут я ничего не мог поделать. Каждое лечение занимает некоторое время, пусть недолгое, пусть я работал с ускорением, но все равно — время. Кроме того, каждый организм реагирует на болезнь по-своему — одни вообще не заражаются, и на Земле, во время чумных пандемий были те, кто совершенно невосприимчивы к чуме. Другие умирали за час-два. Увы, так бывает. Но все-таки большинство из заболевших выжили.

В конце лечения я уже не мог ходить. Меня трясло от слабости, я ужасно хотел есть, но не позволял себе отвлечься хотя бы на минуту. Для больных счет шел и на минуты, и на секунды. Увы, для троих времени все-таки не хватило.

Закончив дело я свалился на землю, и последнее, что сказал, прежде чем потерять сознание, это то, что мне нужно побольше еды, и лучше жареного мяса с кровью. И можно даже сырого фарша. И много питья — лучше бульона. А еще — чтобы выгрузили из фургонов все барахло, и перемыли его — до самой последней вещи. Уксусом, горячей водой, мылом — всем, что имеется в караване. И сжечь всю одежду, что была на людях во время прохода через город.

И вырубился, погрузившись в черный, без сновидений сон.

Глава 18

5 дней спустя. Тракт.

Сижу в фургоне, никого не трогаю. Меня тоже не трогают. Моришку послал нафиг, сказал, чтобы не мешала входить в транс. А если помешает — напущу на нее понос, и ей будет не только стыдно, а еще и больно.

То ли удар по башке подействовал, то ли мутация продолжается, то ли прорвалось, когда я перепугался за Мори и захотел ее вылечить, но только с тех пор я сильно продвинулся в магии земли. Ну как сильно…каменную фигурку бродить я вряд ли запущу, и даже боюсь это делать, а вот ЭТО… Сейчас буду проводить эксперимент номер два. Первый закончился полным фиаско. Я так считаю — фиаско. То, что сотворил — людям показывать нельзя, иначе начнутся вопросы и все такое.