Время созидать - Кварталова Ирина

– Ну же. Это легко.

– Для тебя – может быть, – одними губами произнес Арон.

Время ползло, а в голове было пусто, уныло, совсем безнадежно. Арон с тоской смотрел на примеры, аккуратно написанные мамой. Улитки в траве – и то интереснее!

Семь дней они уже в пути, а дорога все не заканчивается. И идут пешком, как бродяги, и даже не по тракту, а в обход! Надоело ужасно – особенно то, что теперь и не поесть вдоволь, даже молока не выпить! Сколько им еще тащиться?.. А ведь завтра канун Долгой ночи… Какая уж тут арифметика… В школе – и то на праздничное пятидневье давали выходной.

Арон со вздохом вернулся к задачке, простой, но думать совсем не хотелось. Вернее – думалось о чем угодно, но не о цифрах. А, например, о том, что будет с ним в Оррими.

Он вспоминал карту в мамином кабинете. Карта висела над столом, она была ярко раскрашена, и Арон любил ее изучать. И знал, что идут они через префектуру Тормини на восток, в провинцию Оррими, вовсе не к морю.

– О чем думаешь? – голос мамы, строгий и серьезный, разорвал тишину.

Арон мгновение помедлил, а потом выпалил:

– Я буду в Смирении?..

– Вовсе нет. – Мама посмотрела на него, выгнув бровь. От этого ее взгляда сразу хотелось зарыться в землю. – Ты станешь управлять погодой. Орден Служения примет тебя. Представляешь – ты сможешь помогать морякам и крестьянам…

Она помолчала, потом продолжила:

– Ты достаточно взрослый, чтобы понимать. У нас нет выбора, а дядюшка Рейнарт… Ведь он твой дядя! Он не сделает тебе плохо.

Арон шлепнул ладонью по земле. Под ладонь попал камешек.

– Я сбегу. Из монастыря. Если мне там будет плохо. Ты знаешь.

Мама глубоко вздохнула. Непонятно – злилась ли она, по ее лицу никогда не скажешь. А может, ей уже просто надоело слушать одно и то же… Тем лучше!

– Хорошо! Тогда ты станешь сам отвечать за свою жизнь!

– Я хотя бы правду говорю! А ты врешь!

– О чем же.

– О том, что все будет как раньше! Ничего не будет! Ни-че-го! Ты – преступница! Тебя поймают и посадят и… Ты думаешь, что я дурак? Я не понимаю, от чего и от кого мы бежим?.. Спрячешь меня в монастыре, да?

Арон так сильно ударил кулаком о ствол дерева, что сбил костяшки пальцев.

И увидел, как мама побледнела. А глаза стали совсем круглыми и такими черными, какими не были никогда.

И тогда он быстро заговорил о колониях, о которых рассказывал Саадар, и о реках, откуда золотодобытчики вымывают огромные слитки, и о землях, где нет закона Республики, и где не придется бояться «серых», и где можно разбогатеть и жить в доме гораздо большем, чем их дом в столице, и где никто не станет указывать, как жить, и…

– Хватит. Это – сказки.

Арон хотел возразить, но вдруг тяжелая ладонь легла на плечо.

– Почем тебе знать, моя госпожа?..

Рядом упала вязанка хвороста.

– На мальчишке все заживает как на собаке, – весело пророкотал голос Саадара сверху, с высоты огромного роста. – Смотри-ка, и не видно, что били!

– Зачем ты дразнишь его этими историями?.. – Мама резко встала, задев головой низкую ветку. – Когда знаешь…

– Что? Что он станет монахом?

Арон только глазами хлопал, глядя на то, как они спорят. Саадар совершенно не боялся маминого гнева.

– Я хочу, чтобы твой сын знал этот мир. Людей. Книжки и грамота – это одно. Это хорошо. Но он и сдачи дать не может правильно. При всем уважении, госпожа Элберт. – Он поклонился, обернулся к Арону и подмигнул.

Потом с улыбкой поднял грифельную дощечку и подал ее Арону.

– Заканчивайте урок.

И Саадар, усмехнувшись, сел у костра с двумя прямыми длинными палками и стал обстругивать их ножом. И Арон смотрел, как он спокойно делает это, напевая какую-то песенку, и в груди что-то странно зашевелилось, как будто бы он с Людо, только Людо теперь старше и может рассказать сто тысяч разных историй.

8

– Расскажи про Рутен, а?

Они остановились на привал у небольшого ручья, и Саадар показывал Арону, как свежевать кролика. Зверюга была тощая, не нагулявшая жиру к зиме, но Арон раздувался от гордости: его первая настоящая добыча.

– Вот так его держишь, кожа у них тонкая, видишь? И режешь вот тут, на хребте.

Он взялся за нож, надрезал шкурку. И наткнулся на Аронов взгляд, любопытный и выжидающий. Видно, вопрос свой мальчишка выдерживал в себе долго, долго думал, как бы с ним подступиться.

– Саадар?..

Сколько раз его спрашивали о войне безусые мальчишки, едва поступившие на службу великой Адрийской Республике! Спрашивали, глядя с уважением на шрамы, на до блеска начищенные мушкет и шпагу, на знаки отличия – желтые нашивки на рукаве. И сам он когда-то задавал тот же вопрос, а ему отвечали – увидишь, погоди.

Увидел. И рассказывать стало нечего – разве о таком можно рассказать?..

Он закончил сдирать шкуру, стал показывать, как аккуратно, чтобы не задеть желчный пузырь, избавиться от потрохов. Арон все ждал.

– Да что рассказывать? Война – это война, – ответил, не глядя на мальчишку. – Думаешь, красоты в ней много? Ну, если и есть какая, то я такой не видал. Все больше траншеи да грязищу. Знаешь, какая в Рутене погодка? Одни дожди, чтоб их пополам – никакие тебе колдунишки не помогут. Окопаешься вокруг крепости, ждешь, когда говнюки сдадутся. Жрать нечего. Фураж вовремя не подвозят, еды никакой. Оттого шастаешь по окрестностям, чего пожрать ищешь. А местные и так уже все отдали. Поля все перекопаны. Сами с голодухи пухнут. Ну, бывало, и конину ели, и… – Саадар махнул рукой. – Не платили, бывало, и по полгода, и по году. Нищие в столице лучше одеваются, чем мы тогда. Что, на ваших уроках о таком не рассказывали? Небось о победах только талдычат. Во славу Республики и народа ее!..

Какая была слава в том, чтобы грабить и убивать, жечь города и деревни и снова убивать?..

Арон как-то сник, ничего не ответил.

– Мне повезло, – заключил Саадар. – А отряд весь мой так под Тар-Эмисом и кормит червей. Да дело прошлое. Только вот ты меньше слушай, как другие похваляются. И вполовину того нет, о чем врут. – Саадар указал острием ножа на печень кролика. – Смотри, видишь, какая печенка красная? Значит, можно кроля есть. Главное, на печенку смотри.

Арон молча кивнул, что-то обдумывая.

Вот же – хотел бы и позабыть те дни в шестнадцатом пехотном, а любопытный мальчишка взбередил душу своими вопросами да глазищами, голодными что до еды, что до историй. Вспомнилось отчего-то, как новобранцев натаскивал: маршировать в строю, из мушкетов стрелять. Они, эти мальчишки, едва ли сильно старше Арона были и настоящего оружия никогда не видали – куда им, в их лесных деревушках! Все их оружие – вилы да мотыга.

«Когда-нибудь все войны отгремят»…

На том они тогда и закончили разговор. Арон оказался смекалистым малым – не лез больше с расспросами, но учился драться на палках и готовить на костре, свежевать добычу и управляться с ножом не в пример старательнее, чем книжной премудрости. Ершистый, упертый как баран – весь в мать. Саадар этому только улыбался: ему неожиданно понравилось возиться с мальчишкой. Госпожа Элберт как будто не возражала против их занятий, хоть и скупилась на похвалу, а все же иногда как улыбнется сыну, так Саадару и кажется, будто эта улыбка – и для него тоже.

Но в дороге они с госпожой Элберт разговаривали мало. Да разве поговоришь в пути? Шагай да шагай себе, не зевай. Можно еще песню запеть – походную, веселую – чтобы улыбнулись солдаты его маленького отряда.

Саадар шагал ходко, привычно – сколько лет в пехоте служил! – но понимал, что остальные за ним не поспевают. Поэтому ждал – терпеливо. Да и куда торопиться – все равно дойдут до Оррими рано или поздно. Да там и расстанутся.

Если они правильно рассчитали, то пути им осталось ровно половина. Хотели добраться до Оррими за два пятидневья, но по всему выходило, что не дойдут и за три, если не найдут какую-нибудь повозку.

Дорога на Оррими огибала широкий край болот в низовьях Рэо и вела на север, к диким пустошам, где кочуют только таборы зингаро. Жилье попадалось редко, от одной фермы до другой иногда приходилось целый день идти.