Ознакомительная версия. Доступно 80 страниц из 399
– Ты только глянь, – сказал он, – на этого кентавра! Узда из веревки, седло из попоны, тряпичная упряжь. Не знаю, устав святого Бенедикта Нурского дозволяет конную езду иль запрещает, чес-слово, не знаю. Но такую – должен запрещать. Просто обязан.
– Он куда-то спешил. Видно было.
– Никакое это не оправдание.
Монаха, как раньше монастырь, они услышали еще до того, как увидели. Он сидел в люпинах и, склонив голову к коленям, жалостливо плакал, всхлипывая так, что сердце разрывалось.
– Ну, ну, – проговорил с высоты седла Шарлей. – Чего зря слезы лить, фратер. Ничего страшного. Лошадка не убежала, вот она здесь. А ездить верхом ты, фратер, еще успеешь научиться. Ибо времени на это, как вижу, у тебя, братец, очень, ооооочень много.
Шарлей действительно был прав. Монах был монашком. Молокососом. Мальчишкой, у которого от рыданий тряслись руки, дрожали губы и вся остальная часть лица.
– Брат… Деодат… – всхлипнул он. – Брат… Деодат… Из-за меня… Умрет…
– Чего-чего?
– Из-за меня… Умрет… Я подвел… Подвел…
– К лекарю спешишь, что ли? – догадался Рейневан. – Для больного?
– Брат… – снова захныкал парнишка. – Деодат… Из-за меня…
– Говори складнее, фратер.
– В брата Деодата, – выкрикнул монашек, поднимая на Шарлея покрасневшие глаза, – вселился злой дух, опутал его! Вот и наказал мне брат-аббат что есть мочи… Что есть мочи гнать в Свидницу к братьям-проповедникам… За экзорцистом!
– А получше ездока в монастыре не сыскалось?
– Не сыскалось… К тому же я самый младший… О я несчастный!
– Скорее счастливый, – не улыбнувшись, проговорил Шарлей. – Поверь, скорее счастливый. Отыщи, сынок, в траве свои сандалии и беги в монастырь. Доставь аббату добрую весть, мол, милость Господня явно снизошла на вас, ибо на дамбе ты встретил магистра Бенигнуса, опытного экзорциста, коего, вне всякого сомнения, некий ангел направил в сии края.
– Вы, добрый господин… Вы?
– Беги, сказал я, что есть духу, к аббату. Извести его, что я приближаюсь.
– Скажи мне, что я ослышался, Шарлей. Скажи, что ты оговорился и вовсе не сказал того, что только что сказал?
– Это чего же? Что я выэкзерцирую брата Деодата? Ну так я его выэкзерцирую в лучшем виде. С твоей помощью, парень.
– А вот уж что нет, так нет. На меня не рассчитывай. У меня и без того достаточно забот. Новые мне ни к чему.
– Мне тоже. Зато мне необходимы обед и деньги. Обед лучше вперед.
– Наиглупейшая идейка из всех возможных глупых идей, – расценил Рейневан, осматривая залитый солнцем viridarium [180]. – Ты соображаешь, что делаешь? Ты знаешь, что грозит тем, кто прикидывается священником? Экзорцистом? Каким-то чокнутым магистром Бенигнусом?
– Что значит «прикидывается»? Я – духовное лицо. И экзорцист. Это проблема веры, а я верю. В то, что у меня получится.
– Издеваешься?
– Отнюдь! Начинай мысленно подготавливать себя к задаче.
– Нет уж, уволь. Это не для меня.
– Почему же? Ты вроде бы лекарь. Надо помочь страждущему.
– Ему, – Рейневан указал на инфермерию [181], из которой они недавно вышли и где лежал брат Деодат, – ему помочь нельзя. Это летаргия. Монах в летаргическом сне. Ты слышал, как монахи говорили, что пытались его разбудить, тыча в пятки горячим ножом? Следовательно, это нечто похожее на grand mal, серьезную болезнь. Здесь бессилием поражен мозг, spiritus animalis. Я читал об этом в «Canon medicinae» [182] Авиценны, а также у Разеса и Аверроэса… И знаю, что такое лечить невозможно. Можно только ждать…
– Ждать, конечно, можно, – прервал Шарлей. – Но почему сложа руки? Тем более если можно действовать? И на этом заработать? Никому не навредив?
– Не навредив? А этика?
– С пустым животом, – пожал плечами Шарлей, – я не привык философствовать. А вот сегодня вечером, когда я буду сыт и под хмельком, я изложу тебе principia моей этики. И тебя поразит их простота.
– Это может скверно кончиться.
– Рейневан, – Шарлей резко обернулся, – рассуждай же, черт побери, позитивно [183].
– Я именно так и делаю. Думаю – это скверно кончится.
– А, думай, что хочешь. Но сегодня, будь любезен, замолчи, ибо они идут.
Действительно, приближался аббат в сопровождении нескольких монахов. Аббат был невысок ростом, кругловат и пухловат, однако добродушной и почтенной внешности противоречила мина недовольства, стиснутые губы, а также живые и внимательные глаза, которые он быстро переводил с Шарлея на Рейневана. И обратно.
– Ну, что скажете? – спросил он, пряча руки под ладанку. – Что с братом Деодатом?
– Немощью, – гордо надув губы, сообщил Шарлей, – поражен spiritus anomalis. Это что-то вроде grand mal, серьезной болезни, описанной Авиценной, короче говоря, Tohu Wa Bohu. Следует вам знать, reverende pater [184], что все выглядит не лучшим образом. Но я постараюсь.
– Что постараетесь?
– Изгнать из одержимого злого духа.
– Так вы думаете, – наклонил голову аббат, – что это одержимость?
– Уверен, – голос Шарлея оставался довольно холодным, – что это не бегунка [185]. Бегунка проявляется иначе.
– Однако, – в голосе аббата все еще звучала нотка подозрительности, – вы же не духовные лица.
– Духовные. – У Шарлея даже веко не дрогнуло. – Я уже объяснял это брату-инфирмеру. А то, что одеваемся мы по-светски, так это для камуфляжа. Дабы ввести дьявола в заблуждение и захватить его врасплох.
Аббат быстро взглянул на Шарлея. «Ох, скверно, скверно, – подумал Рейневан. – Он далеко не глуп. Это и вправду может плохо кончиться».
– Так как же, – аббат не спускал с Шарлея испытующего взора, – вы намерены поступить? По Авиценне? А может, следуя рекомендациям святого Исидора Севильского, содержащимся в известном труде под названием… Ах, забыл… Но вы, ученый экзорцист, несомненно, знаете…
– «Etymologiae». – У Шарлея и на этот раз не дрогнуло веко. – Конечно, я использую содержащиеся в нем знания, однако это знания элементарные. Как и «Denatura rerum» того же автора. Как «Dialogus magnus visionem atque miraculorum» Цезаря Гайстербахского. И «De universo» Рабана Мавра, архиепископа Майнцкого.
Взгляд аббата немного смягчился, но было видно, что подозрения покинули его не вполне.
– Да, вы ученые, несомненно, – сказал он язвительно. – Можете это доказать. А дальше что? Сначала попро?сите накормить и напоить? И заранее заплатить?
– Об оплате и речи быть не может. – Шарлей выпрямился так гордо, что Рейневан не мог скрыть удивления. – И речи быть не может о деньгах, ибо я не купец и не ростовщик. Удовлетворюсь подаянием, весьма скромным подаянием, к тому же отнюдь не вперед, а лишь по окончании дела. Что же до еды и напитка, то напомню вам, преподобный отец, слова Евангелия: злых духов изгоняют только молитвой и постом.
Чело аббата прояснилось, а глаза помягчали.
– Воистину, – сказал он, – вижу, что с праведными и благочестивыми христианами имею я дело. И скажу вам: Евангелие Евангелием, но как же так, порадовав уши, приступить к делу с пустым животом? Приглашаю на prandium [186]. Скромный постный prandium, ибо сегодня feria sexta, пятница. Бобриные плюски в соусе…
– Ведите нас, почтенный отче аббат, – громко проглотил слюну Шарлей. – Ведите.
Рейневан вытер губы и сдержал отрыжку. Поданный с кашей бобриный плюск, то есть хвост, тушенный в густом хреновом соусе, оказался настоящим деликатесом. До сих пор Рейневан лишь слышал о таком блюде, знал, что в некоторых монастырях его ели во время поста, потому что по неизвестным и теряющимся во мраке веков причинам он считался чем-то подобным рыбе. Однако это был достаточно редкий деликатес, не у каждого аббатства были неподалеку бобриные гоны [187] и не каждый получал право на охоту. Впрочем, колоссальное удовольствие, доставленное съеденным деликатесом, портила весьма беспокойная мысль об ожидающей их задаче. «Но, – думал Рейневан, тщательно протирая миску хлебом, – того, что я съел, у меня уже никто не отберет».
