Песнь первая. Дитя Грозы - Атрейдес Тиа

Нельзя сказать, что Шу не колебалась. Ей вспомнились все детские обиды, все мечты и честолюбивые устремления, и злорадная ухмылка Ристаны нарисовалась перед её внутренним взором. Но потерять Кея, и Дайма, и Эрке с Балустой, и внезапно обретенную любовь отца… то есть не их самих, а ту радость, то счастье, которое приносит ей их любовь… И Шу выбрала.

Рональд, из своей башни наблюдающий за принцессой, но не имеющий возможности вмешаться под ехидным взором Длинных Ушей Императора, заявившегося к нему с дурацкими душеспасительными беседами, побелел от злости. Дайм же, наоборот, вздохнул с облегчением. Все три часа, что Шу провела в Закатной Башне, он сидел, как на раскаленной сковороде, бессильный ей помочь. Он наглым образом игнорировал все прозрачные намеки Рональда на его неотложные дела и назначенные встречи, и нес несусветную чушь, по образу и подобию чокнутых проповедников Светлой Райны. Он знал, что Рональд знает, зачем он сидит здесь, не спуская с Придворного Мага глаз. И ни одно сказанное ими слово не имело никакого значения. Дайм мог ещё три часа с умным видом вещать о любви, мире и всепрощении, но это ни на грош не повлияло бы на то, что сегодня он открыто объявил Рональду войну. Он и раньше не пылал к нему симпатией, и внимательно приглядывал за каждым его шагом, ища малейшего законного повода отстранить Тёмного от должности, и Тёмный прекрасно об этом знал. Но, как говорится, ничего личного. Теперь же это личное встало между ними во всей красе. Боги, кто бы мог подумать, что он станет драться с Тёмным из-за женщины! Неделю назад, скажи кто Дайму подобное, рассмеялся бы в глаза. Как всё изменилось. Дукрист совершенно точно знал, что, как только Рональд свяжется с магистром Тхемши, Имперский Конвент Магов вызовет его на ковер и устроит эпохальное разбирательство. И что его обвинят в превышении полномочий, государственной измене, и боги знают, в чем ещё. Но сейчас это не имело никакого значения. Там, в Закатной Башне, решалась судьба его возлюбленной, а, заодно, и судьба Валанты.

Принцесса же, приняв решение, почувствовала, что не ошиблась. Её переполняло счастье, и магическая мощь не пьянила её, как раньше, а дарила ясность и остроту мысли. Теперь Шу была уверена в том, что со стороны Придворного Мага последует не одна, и не десять попыток её придавить, и любыми способами отравить ей и Кею жизнь. И так же она была уверена в том, что справится со всеми его пакостями, и что теперь Рональд не решится на прямой магический поединок.

Она спокойно завершила ритуал, окропив жертвенной кровью руну, и капнув немного своей. Договорила все нужные слова, успокоила магическую энергию, привязав её к невидимому стержню посреди круга, и спустилась вниз, к ожидающим её друзьям.

Вместо эпилога

— Маэстро, а где же ваш ученик? — миловидная юная дворяночка с любопытством оглядывала музыкальную лавку господина Клайвера. В руках она держала вышитый ридикюль, чёрные влажные очи игриво стреляли по сторонам, не задерживаясь ни на старинном спинете у окна, ни на разложенных по застекленным витринам деревянных флейтах, скрипках, гитарах и прочих инструментах. Новые и старинные, тусклые и покрытые свежим лаком, простые на вид и вычурно расписанные, занимающие всё небольшое пространство, они привлекли бы заинтересованный взгляд любого музыканта. Настоящая пещера сокровищ — всё, что способно издать звук, из чего можно извлечь ритм или мелодию, — предмет сладких грёз менестрелей и бардов, солистов и оркестрантов… но очаровательная дева явно пришла не за музыкальными изысками лучшего в Суарде струнного мастера.

— Сударыня, возможно, я могу Вам чем-то помочь? — пожилой маэстро искренне забавлялся, глядя на очередную воздыхательницу своего любимого ученика. С некоторых пор его лавка стала пользоваться невероятной популярностью среди юных городских красоток. Иногда ему казалось, что четырнадцати-пятнадцатилетние девушки устроили состязание по типу Осенних Гонок, и между собой заключают пари — кому же, наконец, удастся завлечь в свои сети белобрысого пройдоху.

В домах столицы, похоже, случилась загадочная и необъяснимая эпидемия, поразившая всевозможные музыкальные инструменты. Расстраивались рояли и кларнеты (ну как может расстроиться кларнет, скажите на милость?), лопались струны мандолин и ксилофонов (где у ксилофона струны?), трескались грифы гитар и гобоев (гобоев?), выпадали клавиши клавесинов и арф (о боги, девушка, вы хоть раз в жизни арфу видели?)… И помочь безутешным девам, разумеется, мог только ученик Клайвера…

Маэстро делал серьёзное лицо, выслушивая наивные бредни, и выталкивал юношу из задней комнаты, ухмыляясь в усы и вспоминая собственные похождения в молодости. Разумеется, и в свои пятьдесят с хвостиком маэстро пользовался успехом не только как изумительный скрипач, и не один десяток благородных дам восхищался его чуткими нервными пальцами, извлекающими нежнейшие и изысканнейшие мелодии не только из струн…

В этот раз пострадала лютня — конечно, прекрасная дева оставила её дома, и не был бы маэстро так добр прислать сегодня к вечеру ученика, посмотреть колки… По крайней мере, у этой красотки хватило ума не приделать колки тромбону…

— Хилл! Иди сюда, бездельник!

Опять не придет домой ночевать, галантный наш. В успех данной конкретной девицы на ниве серьёзного охмурения синеглазого поганца Клайвер, разумеется, не верил. Она, как обычно, останется после свидания довольной, как кошка, объевшаяся сметаны, с ведром лапши на ушах, и будет хвастаться подругам, что уж её-то юный менестрель никогда не забудет.

— Сударыня, что Вам угодно?

Из задней комнаты явился Он. Гибкая фигура шестнадцатилетнего юноши, светло-золотистые волосы до плеч, лукавая обольстительная улыбка, ямочки на щеках, тонкие изящные кисти, жаркий взгляд аквамариновых глаз — маленькая прелестница, наслушавшаяся россказней подружек, потеряла дар речи, наконец узрев экзотическое чудо.

— А… вот лютня… в смысле, дома… — дева залилась румянцем, готовая упасть в обморок от восторга.

Хилл привык к такой реакции на свою внешность. Ох, и прав был Мастер, определяя его в музыканты. Разве придет кому в голову, что под видом безобидного очаровашки с гитарой прячется Призывающий Тень? Всего полгода назад Хилл вернулся из Найриссы, где прошел последние испытания, о которых не хотел бы вспоминать больше никогда в жизни. В земле Найриссы остался Угорь, неудачно наступивший на магическую нить. Не выдержал пыток и сошел с ума гордый аристократ Келм. Ласка вышел из игры на половине, предпочтя жизнь мастера-вора в Найриссе попытке продержаться в незнакомом городе трое суток без денег и друзей, прячась от всей местной Гильдии Тени во главе с двумя Призывающими, вышедшей на охоту за ним — сто золотых за голову претендента. Вместе с Хиллом вернулся в Суард Свисток, со свежим шрамом под лопаткой и еле заметной седой прядкой на виске, растерявший добрую половину своей легкости и жизнерадостности. В отличие от него, Лунный Стриж — его больше не называли Лягушонком, как в детстве, — внешне не изменился, только повзрослел немного, и завел привычку спать не с одним кинжалом под подушкой, а с парой, и перед дверью рисовать тревожную руну, благо, у него обнаружились слабенькие, но всё же, способности к магии.

Оказалось, что в мирном и спокойном городе Суарде чрезвычайно востребованы услуги Гильдии Тени. Не реже раза в месяц Лунный Стриж получал увесистый кошель золота. То внезапно случался удар у приезжего коммерсанта, то несвежими грибами до смерти объедался некий чиновник, то крайне неудачно выпадал из окна второго этажа и ломал себе шею зарвавшийся шулер. Хилл завел себе счет в Гномьем Банке, на чужое имя, разумеется, и постепенно приглядывался к торговым предприятиям на предмет выгодного вложения. Он не признавал разгульной жизни, не увлекался азартными играми, не устраивал кутежей с приятелями-музыкантами, так что всего за несколько лет профессиональной деятельности мог накопить достаточно для долгой безбедной жизни.