Времена Амирана (СИ) - Голубев Сергей Александрович

— Ну, наверное, королева-мать. А кто еще?..

— А удобно ли ее величеству направлять письмо за подписью министра? Сам-то отказался подписываться.

— Неудобно, но это пусть министр решает. Чего нам-то?.. Нам текст сочинить, а там…

— Ладно, про смерть — надо? Или лучше — в связи с неожиданным недомоганием?

— Лучше недомогание.

— Но все равно же узнают. Он же не один тут. Все в курсе. Куча народу вон, видела.

— Но, если про смерть, то надо говорить про тело, про траурную церемонию и так далее, а тут какая церемония? Какое тело?.. Хорошенькое тело, шляется, где хочет. От него не то, что слуги, стража прячется.

— Ну вот, и забрали бы его у нас.

— Да уж, поскорее бы!..

— Вот и сочиняй, чтобы поскорее. Там уж заждались, поди…

Но письмо, как ни бились, все не получалось. Ну, хоть убейся!..

***

В той части дворца, где разместили приехавшую на бракосочетание делегацию из Эрогении, в одной из комнат, сейчас тоже совещались. Гай Шильт — министр двора, ответственный за соблюдение церемониала и протокол; Лонус Де-Май — заместитель командующего лейб-гвардии, а сейчас — командир личной охраны короля; граф Феликс — один из владетельнейших сеньоров королевства, давний конфидент матушки-королевы, сердечная дружба которых началась задолго до кончины отца Геркулания. Этот приехал сюда без особых полномочий. Он просто был, что называется, глазами и ушами пожилой королевы, не пожелавшей лично присутствовать на свадьбе своего сына с представительницей этого безбожного вырождающегося Амирана. Она вообще была против этого брака. Но, увы, сын, став королем, перестал слушать свою старую матушку. А зря!..

Присутствовал на совещании и представитель Министерства иностранных дел, начальник какого-то там департамента. Пожилой, лысоватый крючкотвор, которого звали Гордонус Милль, но чьего имени никто из присутствующих так и не запомнил. Просто ни к чему. К нему, в случае необходимости, обращались: "уважаемый", этого было вполне достаточно. Его дело было помалкивать в тряпочку, а при нужде грамотно формулировать на бумаге те мысли, что возникали в головах тех, кто имел право их иметь и высказывать. Кроме того, этот самый Милль, единственный из присутствующих, да и вообще из всего состава делегации, за исключением самого Геркулания, говорил по амирански. И теперь выступал переводчиком.

Все четверо сидели за круглым столом, точь-в-точь как в легендах про древнего короля Паркура и его рыцарей. Прошло уже три дня с той ужасной ночи накануне так и не состоявшейся свадьбы, и пора было что-то решать. К сожалению, все правовые нормы государства Эрогения строились на свершавшихся когда-либо ранее прецедентах. Перед собравшимися же предстало нечто, не имевшее прецедента не только в эрогенской, но и во всей известной им истории всего известного им человечества. Поэтому, любое их решение могло быть оспорено, а его инициатор — наказан.

И сидели они, поэтому, молча, переглядываясь, пока граф Феликс, как человек самый независимый, не произнес:

— Ну, что, господа… Что делать-то будем? — Смело положив, тем самым, начало дискуссии.

***

Ратомир все эти дни был неразлучен с Геркуланием. Он был благодарен ему за то неожиданное спасение от меча Шварцебаппера. Ну, правда, может быть, Геркуланий и погорячился, прикончив взбесившегося короля Арбакора. Может быть, было бы лучше как-то иначе… Но, возможно, понимал в то же время Ратомир, в тот момент и правда никого иного выхода не было. В любом случае — что случилось, то случилось. И спасибо его новому другу за то, что он остался жив.

И он изо всех сил старался вернуть Геркуланию память, превратить его в того человека, каким он был до всех этих событий. Видя, как шарахаются от Геркулания все встречные, он уводил его в парк и там, прогуливаясь по аллеям, вел с ним беседы. Толку, правда, пока это давало мало.

— Ты помнишь, — говорил Ратомир, стараясь заглянуть на ходу в глаза Геркулания, — я говорил тебе, что ты король Эрогении?

— М-м-м… — промычал невнятно Геркуланий. То ли соглашаясь, то ли нет — не разберешь.

— Ну, Эрогения… Ну, я же тебе рассказывал, вспомни!

— Эрогения… — проговорил Геркуланий.

Ратомиру показалось, что в глазах его собеседника что-то изменилось. Он вспомнил?..

— Эрогения — остров. — Продолжал Ратомир. — Море со всех сторон. Ты помнишь море?

— Море?..

— Хочешь, я тебе покажу море? Ты увидишь и сразу вспомнишь. Хочешь?

Геркуланий взглянул на Ратомира. Тому-то явно этого хотелось, и Геркуланий кивнул. Ему было приятно доставлять Ратомиру удовольствие.

— Хорошо, — сказал обрадованный Ратомир, — сейчас пойдем, возьмем лошадей, и съездим к морю. Тебе понравится. — Добавил он с надеждой. — Ты вспомнишь!

***

Конюх, найденный Ратомиром, и приведенный к конюшне, опасливо косясь на стоящего неподалеку Геркулания, отпер ворота, зашел внутрь и, через некоторое время, вывел оттуда двух оседланных лошадей.

— Садись. — Предложил Геркуланию Ратомир.

Тот остался на месте, неприязненно глядя на этих четвероногих тварей. Те тоже вели себя неспокойно. Что-то их явно пугало.

Ратомир потянул Геркулания за рукав. Брать его за руку он, скажем так, воздерживался. Прикосновение к холодной коже было неприятно. Геркуланий сделал шаг и снова встал.

— Ты что, забыл, как это делается? Сейчас я тебе покажу.

Ратомир, пусть и слегка неуклюже, взгромоздился на лошадь. Лошадь тревожно перебирала ногами и косилась в сторону Геркулания.

— Ну, ты видел? Давай!..

Геркуланий нехотя пошел в сторону второй лошади. Та заржала и отбежала на несколько шагов. Ратомир понял, что Геркуланию нужна помощь.

— Подержи ее! — Крикнул он конюху и сам соскочил на землю.

— Ничего, сейчас все получится. Ты же великолепный наездник. Я же видел!

Удерживаемая под уздцы конюхом, лошадь стремилась вырваться и взволнованно ржала. Лицо Геркулания, подталкиваемого в спину Ратомиром, выражало крайнюю степень недовольства и отвращения.

Они сблизились. Геркуланий, взглянул на отошедшего в сторону Ратомира и положил руку на круп лошади. Лошадь даже не заржала, она дернулась и завизжала, словно ее ужалил под хвост тарантул. Она взбрыкнула, и копыто ее полетело прямо в голову Ратомиру, стоявшему несколько позади и сбоку.

Ратомир не успел даже испугаться. Вдруг он обнаружил прямо у себя под носом копыто с блестящей подковой. Копыто застыло буквально в какой-то пяди от лица. Геркуланий железной хваткой удерживал бьющуюся лошадь. Он улыбался. Он опять спас своего друга. Своего единственного друга, надежду и опору в этом гнусном мире, где он почему-то очутился.

Геркуланий сделал движение, и лошадь повалилась на бок. И Ратомир, и застывший в ужасе конюший оторопело смотрели, как Геркуланий подскочил к поверженному животному и склонился над ним. Оба боялись поверить в то, что сейчас происходило прямо у них на глазах. Геркуланий зубами перегрыз лошади горло и, урча от наслаждения, присосался к струе крови, хлынувшей из раны. Конвульсии лошадиного тела нисколько не мешали ему.

Наконец, лошадь успокоилась. Оторвался от нее и Геркуланий, страшный, с горящими глазами, по грудь измазанный кровью. Кровь стекала с его губ, его рук.

— Хорошо!.. — Сказал он и счастливо засмеялся. Какая там Эрогения, какое море — вот чего ему так не хватало!

6

Ошибся начинающий великий маг Пафнутий Харитонидус. Ошибся. Никто не позвал его к царю. Ни в первый день не позвал, ни во второй. Из дворца, правда, тоже не выгоняли. Так и сидел Пафнутий в отведенной ему комнате. От скуки его спасали только лакеи, три раза в день приносившие пожрать и выносившие горшок. Да горничная не отказалась задержаться на часок в разобранной ею же постели. Так что не совсем он был оторван от текущих событий. Кое-какая информация просачивалась.

И вот, наконец, Пафнутия посетил гость. Да, это был не весть кто — всего лишь дворцовый шут. Ну, да и — ладно. Зато с ним можно было не чиниться, разговаривать по-простому, как равный с равным. Пока — с равным!.. Ведь, если вдуматься, что такое какой-то шут супротив мага с высшим образованием? Все равно, что плотник супротив столяра.