Мартовские дни (СИ) - Старк Джерри

Совершив посолонь третий или четвертый обход покойников, ромей присел на корточки и подался вперед, разглядывая раны.

«Журавль промышляет лягушку», — сравнил Ёширо. Из открытых настежь дверей опять пахнуло резкой смесью причудливых запахов, сладких до приторности, жгучих и будоражащих обоняние. Они находились на большом складе поназади купеческого двора под названием «Вендия», где издавна торговали чужеземными пряностями. За столько лет окрестные дома и самый воздух округи насквозь пропитались диковинными ароматами. Кириамэ втягивал запахи маленькими глотками, смакуя и чуть раздувая ноздри.

Кровью совсем не пахло — ее, несмотря на два смертоубийства, толком не пролилось.

Где-то на самой границе восприятия дружинники городской стражи тычками и окриками гнали прочь взбудораженных горожан, всячески норовивших пролезть ближе и заглянуть в склад хоть одним глазком.

У молвы десятки ног, сотни глаз и тысячи ртов, на которые просто невозможно накинуть платки, сокрушенно подумалось Кириамэ. Дурная новость, покамест воплощенная только в смутные слухи, вырвалась на свободу. К вечеру о случившемся в «Вендии» прознают все, от звонаря на колокольне до младшего подручного мясника, от торговки пирожками вразнос до боярских жен. Как здесь принято выражаться, шила в мешке утаить не удалось. Оно насквозь проткнуло холстину и всем стальным острием вылезло наружу.

Гардиано распрямился, аккуратно отшагнул назад и встал обок с принцем. Сунул ладони за широкий пояс, закусил губу.

— Что поведали мертвые? — вполголоса спросил Ёширо.

— Скончались почти одновременно и совсем недавно. Может, минувшей ночью. Расстались с жизнью не здесь и не прикончили друг друга. Однако тот, кто притащил их сюда, потратил немало стараний, чтобы убедить нас в обратном, — Гай озадаченно прищелкнул языком. — Хотел бы я знать, как ему удалось незаметно проволочь через город два трупа?

— Обширные склады. Много товаров, много людей, постоянно перетаскивающих с места на место сундуки, короба и ящики, — высказал догадку нихонец. — На еще одного озабоченного приказчика с большим мешком на спине никто не обратил внимания. Он свалил свою ношу в дальнем темном углу, куда заглядывают реже, потом притащил второй мешок. Разложил из мертвецов икебану и преспокойно ушел.

— Похоже на то, — согласился Гай.

Предметы их обсуждения недвижно вытянулись на грязноватом дощатом полу. Молодой темноволосый парень в овчиной свитке мехом наружу. При жизни, наверное, был весьма недурен собой, но сейчас, с вытаращенными глазами и нелепо высунутым промеж синевеющих губ разбухшим черным языком, выглядел не ахти. Вокруг шеи парня обвивалась тонкая вощеная веревка, один конец которой намертво стиснул в жилистом кулаке боярин Осмомысл. Зоркий Гардиано высмотрел и показал Кириамэ знакомый по предыдущим жертвам след удара тонкого ножа, оборвавшего жизнь старого сыскаря.

— Если б они впрямь сцепились здесь, то раскидали все ящики и непременно привлекли своей возней внимание свидетелей, — развил мысль Гардиано. — Осмомысл, может, не утратил с годами былой хватки, но даже при внезапном нападении старикану недостало б силенок быстро и бесшумно удушить молодого здорового парня. Это совершил некто третий. Наш неведомый Зимний душегубец. Теперь у нас имеется два трупа кряду… и ни единого подозреваемого.

«Я в отчаянии», — непроизнесенные ромеем слова уплыли под потолок склада, смешавшись с пряными запахами заморских трав.

— Помимо трупов, мы также имеем дурные слухи и неизбежные тяготы с соседями, — дотошно присовокупил нихонский принц. — Вряд ли карпашский князь обрадуется тому, что его младшего сына прикончили в Столь-граде.

— Почему очередными жертвами выбраны именно эти двое? — перебил Гардиано. — Мы знаем, что княжич Радомир ушел на встречу с подругой и не вернулся. Знаем, что Осмомысл велел объявить тайный розыск княжича. Вряд ли убийца настолько всеведущ и пронырлив, чтобы прикончить главу сыскного приказа на его же рабочем месте. Значит, Осмомысл покинул сыскную избу и ушел в город. В одиночестве.

— Иначе его люди не позволили никому и пальцем его тронуть.

— Верно мыслишь. Зачем боярину срочно занадобилось в город? Может, его выманили, посулив рассказать нечто важное?

— Щур, — не оборачиваясь, окликнул Кириамэ. Белобрысый сыскной предстал, споро протолкавшись локтями сквозь цепочку стражи. Некрасивая подвижная физиономия кривилась в гримасе уныния. — Щур, можешь разузнать, куда, когда и зачем ушел ёрики Осмомысл?

— Дак вчера, под вечер уже, — не задумываясь, заявил молодой сыскарь. — К приказным воротам прибежал мальчонка, притащил некую грамотку. С печатью и устным повелением вручить только в руки боярину. Мы передали, как было велено — вдруг впрямь важное что. Боярин печать сломал, прочел и немедля захлопотал. Грамотку с собой прихватил, не могу знать, что в ней писано было. Нам велел заниматься своими делами и следом не волочиться. Мол, он сам управится. Мы все едино отрядили вдогон пару молодцев, легких на ногу. Да только куда щенкам против такого пса матёрого. Улизнул боярин, потеряли соглядатаи его в переулках Вороньей слободы. Возвернулись, ждали, пока не примчался перепуганный купец из «Вендии». Его слуги вышли спозаранку скупленный товар грузить, а наткнулись на мертвого боярина… Кремень был, не человек. Как теперь без него управимся? Царь-батюшка, конечно, иного верховода изберет, но Осмомыслу-то никто в подметки не годится… — он судорожно вздохнул. — Эхх, жизнь наша поломатая. Был боярин, и сгинул ни за что, ни про что.

«В нашу способность изловить убийцу он просто не верит», — с удручением признал Ёширо, сухо распорядившись:

— Подгоните сани или телегу. Заверните тела в холст и везите в сыскной приказ. Гардиано, ты все осмотрел? Щур, кто-нибудь известил его величество о происшествии?

— Не, — помотал остриженной в кружок головой Щур. — А надобно? Сударь принц, раз вы в царский терем невозбранно вхожи, может, окажете милость? Государь с боярином Осмомыслом давнюю дружбу водили. Огорчится батюшка Берендей, сильно огорчится. Про убиенного княжича, опять же, поведать надобно. О! — сыскной вскинул палец с обкусанным ногтем. — Чуть из башки не вылетело! На восходной окраине, у самой Молочной реки, есть постоялый двор «Черемшаник». Не первой руки, грязноватый, многолюдный. Так вот, тамошний хозяин сболтнул нашим розыскателям, якобы осенью и зимой у него останавливался молодой человек, смахивающий описанием и повадками на княжича Радомира. Снимал комнату на единую ночь, утром уходил.

— С какого ляда трактирщик счел постояльца княжичем? — оживился Гай.

— Н-ну, парень рядился небогато, зато вел себя предерзко, не в пример нашему царевичу. Знаете, как человек, с детства привыкший смотреть на всех сверху вниз, и к тому, что все вершится по первому его слову. Хозяин спрашивал с него за комнату и выпивку вдвое или втрое дороже, а гость никогда не торговался. Злато-серебро у него в кошеле не переводилось, и счета деньгам он не ведал. Руки, опять же, гладкие — ни мозолей тебе, ни царапин.

— Этот парень встречался с кем-то на постоялом дворе?

— Хозяин говорит, ага. Но только совсем не с боярской дочерью и не с женой воеводы. К Радойце наведывалась женщина из племени ромалы.

— Айша? — не выдержав, посунулся вперед Кириамэ.

— Вот неведомо, — с искренним сожалением развел руками Щур. — Корчмарь эту самую Айшу-плясунью допреж не встречал. Женщина, что приходила в «Черемшаник», куталась в шаль с розанами, лица напоказ не выставляла и споро прошмыгивала наверх. Однако хозяин приметил на ней гремучие золотые браслеты с монистами, какие обычно ромалы носят, и пестрые юбки в десяток слоев. Может, то и впрямь была Айша. Может, другая ромалы, вздумавшая окрутить княжича.

— Теперь ясно, почему они встречались в разных городах Тридевятого царства, — протянул ромей. — Княжич приезжал туда, где останавливался табор… — он торопливо подсчитал что-то на пальцах и присвистнул.

Несшие дозор стражники расступились, пропуская их к ожидающим лошадям, привязанным к жерди-коновязи. Солнце в весенне-ясном, прозрачном небе показалось Кириамэ слишком ярким, режущим глаза после полутьмы склада. Сбившиеся в кучки горожане перешептывались, охали, тянули шеи, пытаясь через плечи дозорных заглянуть внутрь. Любопытство человеческое неистребимо.