Важной статьёй расходов неожиданно стала одежда. Изваров с Олясиным, протаскав столько времени казённую униформу, взялись за подбор костюмов с энтузиазмом, но быстро упёрлись в нехватку финансов. Оделись кто во что горазд: закупили на всех неприхотливую обувь и походные плащи с капюшонами, многоразовое бельё и прочие мелочи. Кэррот не блеснул фантазией и остался верен привычной цветовой гамме: надел красно-белый дублет и серые брюки с лампасами. Не то чтобы он скучал по службе, просто сам себе нравился в красном. Окончательно утративший стремление выделяться в толпе Констанс таскал мешковатые штаны и не стеснявший движений суконный мятель бурого цвета. Батлер щеголял в типичном для гномов стёганом тёмно-зелёном кафтане, дерюжных панталонах и безразмерном берете. Даже Гуджа удалось заставить носить льняные штаны и рубаху в дополнение к его накидке из шкур и кожаной набедренной повязке. Таким образом олг «покончил с обетом безбрючия», как посмеивался любитель играться словами Олясин.
Пришло лето, тёплое, суетливое. Костик нервничал, ожидая ответа из Академии, но за неделю ему так никто и не написал. Батлер ворчал. Гудж молчал. На полях росли глобулы. У Кэррота появились приятели, целая шайка: он сдружился с бригадой молодых работников швейной мануфактуры имени Жозефины. Теперь они вместе хлебали пивцо в «Разочарованном страннике» и разучивали народные песни. Дни летели, но ничего не менялось.
Всё вдруг переменилось. Повзрослев, она наконец-то отправилась путешествовать. Дальние края подарили ей ворох ярких воспоминаний: обрывки многозначительных разговоров, диковинные дома на извилистых улицах чужих городов, чарующе свежие лица, выбеленные солнечным светом, размытые зноем цветные пейзажи. Горы, море и лес. Калейдоскоп сияющих образов.
Когда через множество дней она в смутной тревоге вернулась домой, там всё было не так, как раньше. Родные куда-то исчезли; дом пуст и заброшен. Время что-то испортило здесь. Полы покрывал вязкий мох, отсыревшие стены – мохнатая чёрная плесень. За окнами тесно стояли деревья, не пропуская внутрь солнечный свет, к стёклам плотно прижались тёмные листья. Воздух был неподвижным и затхлым.
Охваченная болезненным чувством потери, она села на край кровати в своей детской комнате. Внутри было как прежде: такое родное расшитое покрывало, резной стул с высокой спинкой возле окна, платяной шкаф тёмного дерева у противоположной стены. Шкаф Наумбии был не из тех, которые открываешь, и оттуда валятся груды мятой одежды. Нет, её платяной шкаф был продуман и упорядочен, всё лежит на своих местах.
Комната осталась узнаваемой. На стенах висели цветные картинки, и даже оконный витраж сохранился, хоть света в нём не было. Одно только зеркало на трельяже в углу оказалось разбито. Уцелевшую раму скрывал полумрак.
Рядом с ней на кровати лежала когда-то любимая кукла. Пухлая Матильда из тряпок, которую мама ей сшила однажды сама, невзначай, по наитию. Чародейством, конечно же, мама владела получше, чем ниткой с иголкой, но игрушка родилась уютная, мягкая, милая. Может, в этом и было какое-то волшебство? Обняв старую куклу, она рассеянно гладила её рукой, погружаясь в переживания. И похолодела до пальцев ног, осознав, что Матильда поглаживает её в ответ.
Она вскрикнула, держа куклу на вытянутой руке. Та забилась, внутри неё что-то ворочалось. Что-то живое, жёсткое, многоногое будто рвалось наружу из кокона. Она бросила куклу в угол комнаты и замерла, сжав ладони до боли. Вокруг сделалось тихо. Тянулись секунды.
А потом громыхнуло в шкафу. Резкий, сильный удар изнутри в дверцу тёмного дерева. Створки шкафа оказались заперты, хотя ключ от них потерялся ещё в раннем детстве. Но удары – один за другим – были так тяжелы, что доска затрещала. Шкаф со скрипом проехал немного вперёд по затёртому полу.
Она с визгом вскочила с кровати, шагнула к окну, ухватилась за спинку тяжёлого стула и со всей силой ужаса швырнула его в громыхающий шкаф…
– Тише, милая, тише. Всё хорошо, – успокаивающе говорила мама, склонившись над нею и гладя по голове. – Ты смотри – растрепалась вся, потная. А твой шкаф, бедный шкаф, он-то чем провинился? Стул, конечно, был старый… Зато мы теперь знаем, кто телекинезом спонтанным во сне занимается, а то раньше грешили на привидений.
Мама улыбалась так хорошо и тепло, что кошмары ушли за границу сознания.
– Не пугайся глупых снов, доченька. Это магия в тебе просыпается. Поначалу всегда страшно… но пускай твоя сила окажется доброй. Сладко спи до утра.
И конечно, Наумбия сразу заснула.
В колдовской лавке Шноррел царил красочный полумрак. На душе у Констанса тоже было темно – из Азиро он получил лишь шаблонное сообщение, что запрос его принят. Очевидно, бывалым волшебникам недосуг заниматься какими-то сельскими бородавками. Он успел погрузиться в тоскливые размышления, что делать дальше, когда темноволосая продавщица вполголоса обратилась к нему:
– Извините, Констанс… я смотрела на днях, что за вещь вас интересует.
– Вещь? – поперхнулся Изваров, растерявшись.
– Эти глобулы. Я могла бы вам с ними помочь.
– Вы… эксперт?
Она сжала губы.
– Я… знакома с основами биологии и геомантии. И смотрела, что это за штуки в полях. Попробую помочь, если вы не против. В конце концов, это всё же мой город.
Костик медленно закивал головой.
– Когда вы хотите попробовать… Наумбия?
– Сегодня, – выдохнула она, кладя руки на стойку. У неё были длинные тонкие пальцы с аккуратно подточенными ногтями. – Я не просто смотрела, конечно. Забрала образец ткани для изучения.
– Да, я тоже пытался. Но он быстро испортился, а я ничего не узнал…
Наумбия Шноррел молчала, вглядываясь в разноцветные ромбы и треугольники витражей. Глаза её оставались темны. Шелест книг и гудение амулетов наполняли волшебную лавку.
– Моя бабушка здорово разбирается в метаболизме. Ей сейчас нездоровится, но она подсказала, что может подействовать.
– Да, и что же?
– Сера, сода, жабий камень и купорос. И конечно, немного магии. Я ещё вчера замешала раствор, и мы можем отправиться на испытания. Всё равно покупателей мало. А вам время дорого. Пойдёмте?
– Пойдём. И спасибо большое, – невпопад прохрипел Костик.
Извозчик высадил их возле фермы, от которой до нужного поля идти было ещё полчаса. В пути они разговорились – сперва сдержанно, потом доверительнее – и даже не заметили, как перешли на ты.
– Мы с Батлером, это мой товарищ, он гном… предположили у глобул наличие длинных корней. Он считает, им нужно добраться до водоносного слоя, чтоб так быстро расти, ведь погоды довольно сухие.
– Да, резонно. И нужно, чтоб наш эликсир дотянулся до этих корней.
Констанс, тащивший в заплечном мешке увесистую бутыль с приготовленным в лавке раствором, решил уточнить:
– Как ты это сделаешь?
– Чарами на молекулярном уровне. Телекинетически заставлю раствор активнее диффундировать в клетки грибоида. Так мы быстро узнаем реакцию!
– А что делать мне?
– Ловить.
– Что?
– Кто-то должен меня поддержать, если я потеряю сознание, – объяснила Наумбия Шноррел. – Не хотелось бы вываляться в этой грязи.
– Это чернозём… поддержу, конечно. Будешь пить маниак?
– Да, придётся. Предстоит поднапрячься, без него никуда.
– А как же побочные эффекты? Нервное истощение, депрессия, психоз?
– О, я так всё время живу, – буркнула продавщица колдовских товаров. Кинула изучающий взгляд на Изварова и спросила:
– А ты маниак не употребляешь?
– Да я так, не колдую почти…
– Не колдуешь? – она подняла свои тёмные брови. – Констанс, извини меня за прямолинейность, но ты уже не совсем человек. Ты почти что волшебное существо – так мне бабка сказала, а она разбирается. Магия теперь – часть тебя, хочешь этого или нет.
– Нет, – эхом откликнулся Костик. – Не хочу, но деваться мне некуда.
– Давно это с тобой? И откуда?
– С прошлого года. Упал неудачно. Острый кератоз, взрывная оссификация тканей, – он наизусть выучил жуткие термины. – Повезло, что процесс вовремя остановили. Или не повезло…
