Хуже пребывания в Хрониках Мертвецов оказалось лишь общение с голодными Ткачами. Безумный маг описал множество вещей и явлений, который здоровый смертный ум попросту не в состоянии вообразить.
— Что происходит? Где мы? Как тут оказались?! — загалдели окружавшие меня разумные. Даже Фаниэль была выбита из колеи. Такого ей переживать не доводилось.
Близкое знакомство с датурой ни капли не способствовало адекватной реакции.
Я объяснил ситуацию. К счастью, никому не пришло в голову озадачиться, откуда я знаю то, что знаю.
— Восхитительный подарок оставил Людвиг потомкам, — фыркнула Анна. В её голосе звенела паника.
— Это не совсем ловушка, — заметил я, — Вернее, это ещё один слой защиты, который одновременно служит способом быстрой передачи знаний. Нам нужно добраться до центра магического контура, решить его загадку. Тогда нас выбросит наружу и попутно одарит сведениями, которые содержатся в книге.
— Куда идти? — спросила Лютиэна, разводя кляксами, которыми обозначались её руки, — Тут повсюду пустота. Ничего. Мы можем двигаться в одном направлении целыми днями и никуда не прийти.
— Путешествие… — протянула Кана, — А что, если тут целый мир и нас просто выбросило в пустыне? Вдруг дальше будут горы, города и целые моря?
В её голос прокралась мечтательность. Я насторожился — и отпрыгнул в сторону, избегая чернильной волны.
Мы стояли на крошечном кусочке пустоты, которую лизало чёрное море. Оно упиралось в горизонт, куда ни взгляни.
— Ч-что происходит? — пискнула Кана, — Почему мы?.. Но как?
Поднялся гвалт.
— Заткнитесь все! Замолчите! — заорал я, — Ни звука.
Не сразу, но мне удалось добиться повиновения.
— Это книга, понимаете вы? Книгу можно писать. Вы пишете книгу своим воображением. Сильное воображение может влиять на реальность дневника. Если вы как следует задумаетесь, то можете ненароком закинуть нас в жерло вулкана, в гости к племени людоедов или ещё куда-нибудь.
Все побледнели — если так можно выразиться о чернильных разводах.
Я вытянул ладонь к морю, ощущая лёгкое сопротивление бумаги. Мы ведь буквально были на бумаге. Были в бумаге. Были в книге.
Я напрягся, переписывая событие.
Море исчезло.
Мы вновь плыли в белоснежном вакууме.
— И-и-и-звините, — тихо, печально, грустно, испуганно, трусливо, нерешительно, робко, боязливо, в страхе, перебарывая слабость, отчаянно и храбро, и озадаченно, и в восхищении, со слезами на глазах и с толикой плача в голосе…
— Меньше атрибуции! — возопил я.
— … — сказала Кана и добавила, — Х-хорошо.
Я выдохнул. Любое наше действие, любая мысль, любое побуждение изменяло книжный мир, отпечатывалось в нём. Мы не столько существовали на страницах дневника, сколько писали о себе — и только так осуществляли своё бытие.
К слову об изменениях…
— Эллеферия, — позвал я. Богиня не ответила на зов, и я прошептал, — Эллеферия! Как твой наставник, я требую явиться передо мной.
Медленно возле меня соткался контур богини.
— Вы закончили с индейцами? Я не хотела… — Она запнулась, — Что происходит? Я почувствовала что-то странное, но ведь с самого утра творится что-то непонятное.
— Будь поблизости, — приказал я.
Влияние богини перемен могло пригодиться в том, что я задумал.
— Защиты, созданные по принципу книги, обладают как загадкой, которую героям нужно разгадать, так и помощником, дающим им подсказки. Это незыблемое правило подобной магии. Мы вторглись сюда, тем самым нарушив условный запрет. Это зародило начало путешествия. Теперь черёд вызвать друга-помощника. Если проще, то это содержание, или примечания, или словарь терминов — что-то в этом духе. От нас требуется призвать его.
— И что мы должны сделать? — уточнила Лютиэна.
— Сосредоточьтесь на тех образах, что я вам дал. Напрягите фантазию. Наше коллективное воздействие сделает всё остальное. Помощник материализуется в наиболее яркой форме.
— Что значит наиболее яркая форма? — спросила Ванда.
— Наша воля совокупно породит помощника, но он примет облик, который вообразят с наибольшей силой. Поэтому постарайтесь думать о ком-то крайне сообразительном и умном. Это сильно повлияет на конечное качество одушевлённой сноски.
Мои спутники закивали. По моей команде мы зажмурились. Я сосредоточился.
В исходе я ни капли не сомневался.
Я демон, который пережил мириады смертных. Потому и содержание будет таким, каким увижу его я.
А кто может быть умнее меня? Я вообразил свою копию, которая связана с книгой, является её неотъемлемой частью. Вообразил, как она касается моей ладони…
Постепенно издалека пришёл ответ.
— Антошка, Антошка, пойдём копать картошку,
Тили-тили, трали-вали,
Это мы не проходили, это нам не задавали,
Па-рам-пам-пам, Па-рам-пам-пам.
Я распахнул глаза.
Перед нашей компанией стоял, невероятно чёткий и красочный, рыжий мальчишка лет десяти. На плече он держал лопату. Лицо ребёнка покрывали веснушки.
Изучая нас, он пропел:
— Если мальчик конопат,
Разве мальчик виноват,
Что родился рыжим, конопатым?
Ощущая, что во мне поднимается волна ярости, я прошипел:
— Кто? Какой недоумок сотворил… это?!
Наступила неуютная тишина. Медленно и неуверенно Пётр поднял руку.
Глава 25
К счастью для Белавина-младшего, поблизости оказалась Лютиэна. Не будь рядом вещи, ситуация закончилась бы для него весьма плачевно.
Я сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. Не то чтобы это имело физиологический смысл в бумажном пространстве — скорее, речь о сопутствующих размеренному дыханию коннотациях. Они и успокоили меня. Так уж устроено литературное поле.
Можно работать дальше.
— Но почему Антошка? — недоумевала Ванда. Она и Кана были единственными, кроме Петра, кто был знаком с этим персонажем.
И если Кана при появлении рыжего мальчишки умилилась, то инквизиторша была порядком озадачена.
— Да просто вспомнилась книжка, которую в детстве прочитал, — оправдывался дворянин, — Там же было про убийство деда… Я несколько ночей потом не спал.
— Но-но, — предупредил Антошка, — я дедушку не бил, я дедушку любил.
Прелестно. Нашим путеводителем стал герой детской истории. Как раз то, что нужно для того, чтобы распутать паутину защиты Людвига.
Предполагалось, что овеществлённое содержание будет существенной подмогой. Я постарался представить, как это веснушачья бестия с серьёзным видом рассказывает о магических печатях. Увы, воображение пасовало.
— Перенеси нас к сердцу книги, — потребовал я у Антошки.
Уж это-то он как оглавление дневника мог обеспечить.
— Я не люблю работать, — загундел мальчишка.
Технически выбрать друга-помощника можно один раз. Изменить его впоследствии не получится, ибо он направляет дальнейшее течение истории. Это как с рекой. Можно прокопать её русло, но когда по нему побежала вода, то не стоит рассчитывать на то, что она вдруг пойдёт вспять или поперёк.
И я искренне надеялся на то, что Антошка ничего этого не знал. Иначе его не впечатлило бы то, как я схватил его за шкирку и как следует встряхнул.
— Или ты помогаешь нам, или твои клочки разлетятся по всему дневнику, — проникновенно сказал я.
Малец струхнул. Примирительно махнул лопатой, едва не зарядив себе по приплюснутому носу.
— Ладно-ладно, только поставь меня.
Я отпустил Антошку и стряхнул с его плеча пылинку. Мальчишка покосился на меня, однако ничего не сказал. Он завертел лопату в руках, и пространство, подчиняясь созданному им водовороту, свернулось — и развернулось в другом месте.
Страницу перелистнули.
