Куда улетают драконы (СИ) - Бородина Мария

Я оглядела длинный стол. Он предназначался для больших сборищ и, наверное, гармонично вписался бы в столовую богатой многодетной семьи. Но сейчас стулья сиротливо выставляли высокие спинки, словно сокрушаясь, что на них никто не сидит.

— У тебя, наверное, много друзей, — произнесла я задумчиво. — Иначе для чего тебе такой большой стол…

— У деда, видимо, было много, — сухо ответил Эриман и потянулся за куриной ножкой. — Ешь. Я хочу тебя сводить на берег, — он замолчал, а потом добавил: — Если ты захочешь, конечно.

— Я хочу, — кивнула, наконец, поймав его взгляд. — Очень хочу. Налей мне то, что будешь пить сам.

Легкая улыбка украсила его лицо. Эриман кивнул и, поднявшись, подошел ко мне со спины. Плеснул в мой бокал прозрачный напиток из бутылки с высоким горлышком и собрался уходить.

— Ты куда? — потянула его за рукав.

— Сесть возле тебя? — тихо спросил Эриман, накрыв тёплой ладонью мои пальцы.

Я робко кивнула и погладила его пальцы своими. Кровь пульсировала под его кожей так громко, что я пугалась.

— Отпустишь меня? Я перенесу приборы, — он усмехнулся, но сутулые плечи не расправил. Смотрел исподлобья, будто нашкодивший ребенок, и кусал губы. Будто безмолвно просил прощения снова и снова.

Простила ли я? Простил ли он себе? Простит ли в будущем? А я?

Я кивнула и разжала пальцы. С трудом. Я снова и снова уступала тайным желаниям. И себе. Разумом понимала, что не должна его прощать, но сердце таяло, едва видела его лицо. Едва касалась горячей кожи и встречалась с ним взглядом.

О, Боги Вездесущие, помилуйте! Дайте мне сил, дайте трезвости и выдержки. Даруйте мудрость… Потому что если всё будет продолжаться так же, я позволю ему сделать со мной что угодно!

Эриман шёл, тяжело переставляя ноги. А я ведь и не задумалась, как ему может быть плохо после моей подпитки. Взял тарелку и бокал, передвинул их к центру стола. Когда садился рядом, мне казалось, что тонкая нить напряжения сейчас засвистит и ударит по лицу наотмашь, оглушив меня. Но Эриман молчал. Сцепив зубы. Опустив взгляд.

— Ты видел когда-нибудь волчий сезон? — спросила я неожиданно. — Настоящий. С морозами, от которых кровь стынет. Со снегом, который под ногами хрустит. Холодные дни, когда небо опускается ниже и становится серым?

— Видел, но не на наших землях. В Эмпере бывал только, когда змеи выползают. А вот холод и снег встречал в городах, где вечная зима, — он наполнил мою тарелку салатом, на самый край положив кусочек курицы. Подвинул ближе закуски из овечьего сыра с томатами, украшенные кудрявой зеленью петрушки. Наполнил свой бокал и приподнял его.

— Даже не знаю, — Эриман замялся. — За проваленный экзамен не будем пить, — улыбнулся натянуто. — Спасибо, что согласилась побыть моей гостьей, — голос его дрогнул, а пальцы скрипнули по хрусталю.

Зря Эриман вспомнил об экзамене. И о провале, которого на самом деле не было! Зря напомнил, что судьбу мою вершит… Меня словно выпотрошили и наполнили битым стеклом. Стиснула бокал так сильно, что хрусталь загудел под моими пальцами. Как во сне заметила, что кончики под ногтями наливаются лиловым.

— Пожалуйста, — проговорила я вслух и спрятала глаза.

Эриман опустил голову ещё ниже, а потом вскочил.

— Ну, хватит! Я не могу чувствовать себя ничтожеством всё время. Оставлю тебя наедине с собой. Приятного аппетита! — он грохнул бокалом об стол и зашагал прочь.

Глава 16. Степень безумства

Нет, я не бросилась ему вслед. Не окликнула по имени. И даже не стала плакать. Его ярость оглушила меня так, что несколько минут я недвижимо таращилась в свою тарелку, изучая пятнышки на шкурке курицы и аппетитные изгибы луковых колец. И что я не так сделала? Косо посмотрела? Позволила себе прогневаться — тихо, беззвучно и не предъявляя претензий?! Вездесущие, имею ли я право на своё мнение?! На свои чувства?! Почему не могу хранить осколки от своей мечты: ведь последние годы лишь ею жила. И лишь она скрашивала мой мир…

Выпила залпом содержимое стакана и прокашлялась. Поднялась. Толкнула стул. Деревянные ножки взвизгнули, процарапав паркет. Ну и ладно! Ну и не нужно! Ну и… не нужен?

Нужен!

Я вылетела из столовой пулей. Горло саднило от горячего напитка, а голова кружилась так, что мир вокруг трясся в безумной пляске. По щекам бежали слёзы. Мочили губы и проникали в рот терпкой солью. Ноги заплетались в подоле платья, но мне уже было всё равно.

Решено. Уйду отсюда. Вернусь в Академию — язык доведёт — а там попрошу у Викса взаймы. А потом — лаборанткой пристроюсь: говорят, толковых студентов берут! Не возьмут лаборанткой, так уборщицей стану! Заработаю и понемногу долг отдам Виксу. А на следующий год поступлю, чего бы это мне ни стоило!

Не заметила, как ноги чудесным образом вынесли меня к выходу. Тяжёлые двери оказались открыты. Я вылетела наружу, в холодный серый вечер.

Шорох гравия под ногами заглушил биение сердца. Я ринулась через площадь и забрала влево. Порывистый ветер вздёрнул волосы и коснулся губ солёным морским дыханием. Совсем близко шумели волны. Звали, будто обещая подарить покой. Я остановилась, чтобы выдохнуть. Согнулась, сдерживая вопль, что рвался изо рта.

— Ты решила уйти? — послышался густой бас за спиной. — Не нужно пешком. Я могу отвезти тебя. Сейчас почти ночь, Арлинда.

Я задохнулась, проглотив запах морской соли. Он перебил вкус слёз и пролился в лёгкие живительной прохладой. Только теперь я поняла, что дрожу. От холода. Или от волнения.

Ветер ударил в лицо, вздыбив волосы и иссушив слёзы. Поднял краешек подола и проволок его по гравию. И горячее исступление снова вытеснило острую боль обиды. Всё, чего хотела сейчас — его рук.

— Я не хочу уезжать, — сказала, не оборачиваясь. — Я хочу остаться здесь. С тобой.

— Зачем убегала тогда?

Шорох гравия — его шаги. И тепло, что нельзя потрогать — только почувствовать — совсем рядом.

— От чего, — поправила я. — От холодного одиночества. От обиды, что никак не угаснет. От боли, которая всё ещё беспокоит. И от бессилия, — слёзы снова заскользили по щекам, оставляя горячие дорожки. — От того, что не могу вырвать из себя то, что тебя ранит. От нашего общего непонимания: одного на двоих. От страшных желаний. И от… любви.

— Я, — он хрипнул, — бесчувственный чурбан. Испортил такой вечер своей неуместной шуткой.

Тёплые руки легли мне на плечи. Эриман наклонил голову и, скользнув горячим дыханием по шее, прошептал:

— Твои злость и обида накрывают меня с головой. Придавлен ими, как тяжёлой глыбой. Но не будь так жестока — я же пытался уберечь. Я не скрываю от тебя жён, у меня нет детей. Один друг — Адонис, ты его уже знаешь. Нет любовниц и поклонниц. Не нужен мне никто! Ты же видишь, что я болею тобой с первого дня. Как ты можешь этого не видеть? Не чувствовать? И если бы я сейчас крушил мебель в кабинете и не заметил тебя из окна, ты бы просто ушла? Ты бы ушла, малышка…

Я робко шагнула назад и прижалась к его груди. Быстро, чтобы он не увидел моих слёз, развернулась и обхватила его руками. Вдохнула знакомый запах разогретой золы и пепла, и мурашки побежали по коже. И сама пеплом стала.

— Я бы ждала, когда ты найдешь меня, — прошептала обветренными губами.

— Я сошел с ума. С тобой, — заключил в кольцо своих рук и прижал к себе. Согнулся, чтобы коснуться губами моих плеч. — Я бы вечность искал, если бы пришлось. Только не уходи больше. Не уходи.

Шёлк его рубашки холодил кожу и пропитывался слезами. А я не могла поднять голову и остановить беззвучный плач. Так многое хотелось сказать, но никаких слов не хватало, чтобы вместить мои чувства. Я хотела бежать, дабы разувериться в том, что предала сама себя; но ещё больше хотела остаться. Я хотела уничтожить Эримана, но куда сильнее жаждала его покровительства и заботы. Я ненавидела его за то, что изодрал мою жизнь в клочья, но… Любила. Любила больше всех на свете. Никому никогда не отдала бы его, даже самой смерти. И безраздельно принадлежала бы ему, даже если бы ноги унесли меня на другой край Кеплера.