Силой и властью (СИ) - Ларионов Влад

Поняв, что свободен, мальчишка приподнялся, обхватил его за шею, зарылся лицом в мех и затих. На сердце сразу стало тепло и спокойно. И сквозь страх, сквозь все испытания этой ночи и порожденную ими силу Сабаар почувствовал высшее одобрение и поддержку - великая и суровая Мать даахи была довольна.

После всего, что случилось, Сабаар ждал слёз, но Лаан-ши не плакал. Брат и раньше никогда не плакал: разбивал ли нос в драке с соседскими мальчишками, обдирал ли руки, лазая по скалам, или тогда, на охоте, когда дикий кот чуть не вцепился ему в лицо. Даже когда уезжал навсегда из дома - и то не разревелся. Хотя и смеялся он тоже нечасто. Сабаар вспоминал детство и теперь легко узнавал братишку в этом юноше, уже почти взрослом вершителе, но еще таком глупом и ранимом, и радовался, что все-таки успел вовремя. И теперь можно без оглядки окунуться в чувства своего мага, позволить его силе захватить душу и течь насквозь, свободно делясь всем, до чего он так и не смог дотянуться в разлуке, вспоминать, узнавать заново и быть счастливым. И не хотелось ничего делать, ничего менять, даже просто шевелиться не хотелось - было боязно спугнуть миг полного понимания и покоя. Но Одуванчик долгого покоя никогда не любил.

- Это правда ты, - сказал он, не спрашивая, а скорее подтверждая, чтобы лишний раз убедиться.

А потом отстранился и, глядя прямо в глаза, впервые назвал по имени:

- Сабаар.

Сабаар ткнулся носом в шею мальчишки, облизал щеку и ухо, чихнул от ударивших в нос остатков дурмана и обернулся.

- Я слишком долго шел к тебе, прости.

- Это ты прости.

Лаан-ши отодвинулся, сел, опершись спиной о стену, закрыл лицо руками. Сабаар услышал стыд, такой, что брат даже смотреть на него не мог.

- За что мне тебя прощать?

- За это, - он кивнул на мертвую голову. - Ты убил, а должен был я. И не только Бораса, а и Орса тоже. Я все знаю.

Сабаар сел рядом с братом, обнял его за плечи.

- Не суди поспешно. А Бораса прости, он свое отмучился. Прости и отпусти, не ради него - ради себя. Поверь мне, он свою жизнь давно проклял, убивать его было легко.

Лаан-ши задумался, потом кивнул:

- Ради тебя, Сабаар, потому что ты так сказал. Прощай, Борас, иди с миром.

Потом повернулся и резко выбросил руку в сторону отрубленной головы. Мелькнула голубая вспышка, и голова исчезла. Лишь светлый дымок, слегка обожженная трава да в стороне - старый заляпанный кровью шерстяной плащ.

Осталось самое сложное: примирить мальчишку с отцом.

Лаан-ши слишком много бродил путями Закона, доискиваясь правды, а сегодня от него разит ведьминой метлой, и он говорит, что все знает. Видно, забрался слишком далеко, чуть не заблудился, зато все-таки нашел, что искал. Но всего-то он узнать не мог - не Аасу, слава Творящим. Зато Сабаар постарался: весь остаток ночи просидел под окном Айсинара Лена, слушая его молитвы и исповеди, а потом еще полдня рылся в архивах, хорошо хоть представлял, где смотреть. Задержался, время потерял и чуть было не опоздал к брату. Зато теперь точно знал, как и почему златокудрый сын старших родов Орбина попал на невольничий рынок.

На то, что точно такой же гордый и упрямый, как все вершители, Адалан простит Нарайна, Сабаар не надеялся, но пусть хотя бы успокоится.

- Хочешь, о твоих родителях расскажу? - тихо спросил он.

- Змеиное гнездо, а не семья, - Лаан-ши зябко поежился, - а я еще удивлялся, что от меня все шарахаются, как от чумы... немудрено.

Пока они говорили, наступило утро. Солнце заглянуло за стену замка и играло желтыми бликами в тонких по-весеннему листьях. Братья сидели на траве под стеной и совсем не замечали ни росы, ни прохладного утреннего ветра. Сабаар рассказал все, что узнал в Орбине. Адалан слушал спокойно, не перебивая и не задавая вопросов, и посторонний никогда бы не догадался, какая буря бушует в его душе. Сабаар давно закончил, а он все молчал, обдумывая услышанное. Наконец, повернулся, взволнованно потер глаза ладонями.

- Моего папочку тоже надо было прикончить.

- И нарваться на твою месть? - улыбнулся Сабаар. - Нет, Лаан-ши, я еще пожить собираюсь...

- Не смешно! - Лан злобно сверкнул глазами и отвернулся. - Отдать на расправу жену, продать сына... «Айдел лайн»! Маленькая потаскушка... встречу сволочь - спалю к тварям в бездну.

- Перестань, он все же твой отец. Сам посуди: он жил в роскоши, при власти, его растили, чтобы править богатой и сильной страной. И вон как все вышло. А «мой сладкий» - так в умгарских деревнях всех младенцев называют.

Сабаар вспомнил умгарскую потешку: «Серая кошка, уходи с дорожки. Мой малыш, мой сладкий нынче встал на ножки». И, не обращая внимания на колючий взгляд брата, снова ободряюще улыбнулся и потрепал его по плечу:

- У нас тоже детей ласкают без меры: Лапочка, Солнышко, Ягодка, Золотце... зубы и когти от этого ни у кого еще не затупились, правда же? Нарайн любил тебя, поверь, я в таких делах не ошибаюсь. Любил, но признать не мог - не мог простить Вейзам своего унижения. И отречься не мог... оттого и продал - навредить боялся. Надеялся, что вдали от его ярости тебе будет лучше. Он и сейчас тебя помнит и любит. И...

Сабаар сбросил с плеча ремень с ножнами и полупустой дорожной сумкой, вынул завернутый в холстину кинжал и протянул брату:

- ... вот, передать просил.

Золоченый кинжал тонкой работы с витой ювелирной гардой и рукоятью, отделанной голубым шелком, был необычен и редкостно красив, но Адалан даже себе не желал признаваться, как удивлен и восхищен подарком.

Сабаар все понял и не стал мучить брата загадками.

- Это кинжал Гайяри Вейза. Хорош, правда? Дар любви. Гайяри тоже все любили, как тебя.

- И что? - Лаан-ши принял нарочито-равнодушный вид и с показным пренебрежением вонзил клинок в землю. - Я теперь должен родственные чувства испытывать, что ли?

- Ты никому ничего не должен. Ты не Нарайн, не Гайяри, не Геленн и не Озавир, ты не обязан на них походить и платить за их ошибки. Ты можешь жить по-своему и быть кем захочешь.

- Ага! И поэтому ты за меч схватился? - Адалан горько усмехнулся. - Убить меня хотел?

- Не хотел я ничего!

- Как же, не хотел. Я не дурак, братец, знаю, что значит быть хаа-сар: почувствуешь во мне угрозу - убьешь. А я - чудовище, ты сам видел. Потому и дожидались тебя тут как божье благословение.

Сабаар опустил взгляд. Этих объяснений он надеялся избежать. Или хотя бы оттянуть их подольше, не вскрывать все нарывы разом. Но если Лаан-ши так хочется - что ж, он ответит. Нельзя, чтобы недоверие или ложь встали между ними.

- Не хотел. Хотел - убил бы. Боялся, что придется, что ты мне выбора не дашь. Но я бы боролся за тебя до последнего, и всегда буду бороться, хоть с магами твоими, хоть с Творящими, хоть с тобой самим, если понадобится. Между магом и его хранителем никто не встанет, даже сама Хаа тебя не тронет, если я не позволю. А вот в то, что ты не дурак, даже с трудом не верится: умные ведьмины метелки не жуют.

Теперь пришла очередь Адалану стыдиться. Конечно, хватать куцитру и пить, потеряв голову, было глупо. Но ведь помогло же! А просто так, одной только волей, он бы с разбушевавшимся пламенем не сладил: или сам бы сгорел, или сжег ползамка. А может, еще что похуже бы случилось, о чем он даже думать не хотел.

Адалан вытянул кинжал и снова стал разглядывать, лишь бы не смотреть на брата. Только сухо бросил:

- Так надо было.

- Ну да, надо, - понимающе усмехнулся Сабаар. - На трезвую-то голову ты вряд ли додумался бы отпустить меня.

- Ты убил. Я не хочу, чтобы из-за меня кто-то страдал, тем более ты.

- Убил-убил... заладил. Убил. И сто раз убью, если нужно, и тысячу. Но тебя, дурня маленького, не оставлю. Ты - моя жизнь, как не понимаешь? Моя сила, мой смысл. Я перед богами за тебя отвечаю.

- Я не ребенок уже, Сабаар, - Адалан всерьез рассердился. На то, что брат не ценит его заботы, а еще больше на то, что даже всерьез ее не принимает. - Я - первородный маг, вершитель. Не нужно меня опекать. Сам могу за себя ответить, ты же видел...