Второй легион (ЛП) - Швартц Ричард

Тот же принцип. Любой солдат знал, что сталь становиться хрупкой при низких температурах. Мечи легче ломались, когда были холодными.

Я направил все свои мысли на штырь в моей правой манжете. Я представил себе, что он пламя свечи. Как именно я делал то, что делал? Было похоже на то, будто я тяну за верёвку… Лиандра рассказывала мне о жилах из чистой энергии… Может мой скромный талант всё же не так сильно отличается от её?

— Что вы там делаете?

Армин. Моя концентрация тут же нарушилась, и я вздохнул.

— Я пытаюсь уговорить манжету. Чтобы не беспокоить вас, я делаю это тихо, — ответил я немного колко.

— Что ж, тогда продолжайте. Если мой голос способен приручить львов, тогда вам, несомненно, тоже удастся уговорить глупую манжету.

Я прикоснулся к штырю пальцем. Я ошибался, или он действительно стал холоднее? Лёд и холод. В последнее время я, воистину, повидал их достаточно. Солнце и жара, их тоже было вдоволь.

Я смотрел на штырь, с одной стороны холод, с другой жар и представил, как они чередуются, туда-сюда, туда-сюда, жар здесь, холод там, а теперь снова холод здесь, жар там… Я ощутил давление на виски, как всегда, когда поблизости творили магию, но в этот раз я был рад этому знаку.

Давление становилось всё сильнее, боль в голове возрастала, из глаз потекли слёзы, а болт, казалось, расплывается перед глазами. Воздух наполнило звонкое гудение, когда жар и холод менялись местами всё быстрее — крик измученного металла… И с треском, будто Варош выстрелил из своего арбалета, штырь сломался. Я медленно опустился на колени.

— Что там происходит! — раздался голос от двери камеры, но я был почти не в состояние поднять голову.

— Чужестранец не в своём уме! Он хрюкает, словно поросёнок! Заберите его отсюда, я хочу покоя! Прямо сейчас я пишу стихотворение об уродливых ногах твой дочери, и не хочу, чтобы мне мешали, — Армин потянул сильно за цепи, и они со звоном натянулись. Этот звон не сильно отличался от того, который был слышен, когда сломался штырь.

— Ха! — крикнул охранник. — Этим ты не сможешь бросить мне вызов. Боги одарили меня лишь сыновьями.

— Какое облегчение. Для женщины ноги были бы действительно уродливыми, но для ваших сыновей как раз впору. Благодарю вас за это вдохновение.

— Ты хочешь оскорбить меня?

— Я бы не посмел, о Отец Дубинок!

— Хорошо, смотри, чтобы так и осталось.

Я стоял на коленях и тяжело дышал.

— Что с вами? — спросил Армин.

Его голос действительно звучал обеспокоенно.

Я вытер слёзы.

— Ничего, просто я должен отдохнуть. Армин, ваши слова, воистину, острее меча, вы его режете, а он даже не замечает, — сказал я тихо.

— А вы, воистину, более великий мастер, чем можно было представить. Ваши слова могут убедить железо. Скажите мне, о, Хавальд, покоритель железа, должен ли я теперь бояться за свою душу? Буду признателен, если смогу сохранить её ещё некоторое время. Она, конечно, не такая ценная, но она у меня единственная, и я к ней привязан. Без неё я чувствовал бы себя таким мёртвым.

— Что вы имеете ввиду? — спросил я.

Я устало прислонился к стене, пытаясь восстановить силы. Я чувствовал себя так, будто весь день бежал в гору с тяжёлой ношей на плечах. Мои руки дрожали, колени тоже, а перед глазами танцевали разноцветные огоньки. Но мне удалось сломать проклятый штырь.

— То, что вы спрашиваете, даёт мне надежду, что вы не некромант, проклятый богами, бич Безымянного для наказания мира. Если вы не окаянный грабитель душ, то я охотно назову вас другом, возможно, даже господином, если вы поможете мне избавиться от этих докучливых манжет. Но если вы поедатель душ… Клянусь вам, моя душа жёсткая и огрубевшая и, наверняка, вызовет у вас боль в желудке.

— Я не некромант, можете успокоиться.

— А может вы тогда маэстро? Мастер искусства?

Я покачал головой.

— Нет, мне жаль. Это всего лишь маленький трюк.

— Ни один трюк не может быть маленьким, если с его помощью можно добиться великого! Продолжайте со штырями, потому что завтра утром нас заберут на арену. Но, возможно, было бы уместно, если бы вы действовали немного тише. Совсем чуть-чуть. На незначительную малость. Может даже без звона в конце.

— Армин, я постараюсь.

Постепенно головная боль отступила. Я отыскал в старой соломе сломанный штырь и к моему удивлению увидел, что он блестит, как будто его отполировали, словно зеркало. Край излома даже не выглядел так, будто его сломали. Казалось, будто штырь был аккуратно разрезан пополам острым лезвием; металл здесь тоже блестел, словно зеркало.

Но там, где я прикоснулся к штырю, он стал тусклым и серым. Странный феномен. Может Леандра сможет мне объяснить его. На одно мгновение меня охватил страх, что я больше никогда её не увижу.

Я изучил обе части штыря, затем целый на левой манжете. Можно ли холод и жар приблизить ещё ближе друг к другу? Может тогда будет не так утомительно?

В любом случае Лиандра права: это была тяжёлая работа. Намного проще было бы выбить штырь молотком. Если бы был молоток.

В этот раз применить мой трюк оказалось проще. Было слишком темно, чтобы чётко видеть, что происходит, но и здесь у меня создалось впечатление, будто одно место штыря начало блестеть.

— Может мне начать шуметь, мастер Хавальд? Спеть песенку, зазвенеть цепями?

Армин. Опять. Я почувствовал, как моя концентрация ускользает, остановился и глубоко вздохнул, пока ждал, когда головная боль утихнет.

— Нет, спасибо. Просто не мешайте мне. Знаете, многое может пойти не так, когда тебе мешают во время подобного занятия.

— О, — сказал Армин, а потом действительно замолчал.

В полутьме камеры я осмотрел штырь. Посередине, там, где металл казался отполированным, его охватывало кольцо, примерно шириной с толщину ногтя. Следуя внезапной мысли, я потянул за манжету. С едва слышным щелчком штырь разломался на две части.

Я был свободен. Я открыл обе манжеты, зашевелил руками и, наконец, почесал голову. Как же было приятно.

— Действительно впечатляет. В этот раз я ничего не слышал. Могли бы вы порадовать и меня и освободить от моих цепей? Вы не пожалеете.

Я с сомнением посмотрел на него.

— Вы чужестранец и не знаете здесь ни обычаев, ни нравов, ни саму страну. Если бы я был вашим слугой, я, безусловно, мог бы оказаться полезным.

— Дело не в этом, Армин. Я просто думаю… Как насчёт того, чтобы для ваших цепей я использовал молоток?

— Для этого нужен молоток, а его нет, — сказал он.

— Я уверен, где-то тут он должен валяться.

Я снова одел манжеты на запястья.

— Что вы думаете об этом предложение, господин? Вы можете себе представить, взять меня в качестве своего слуги? Разве вам не нужна помощь, вы же слепой?

— Я не слепой, Армин.

— Не слепой? Я слышал, как охранники рассказывали, что работорговец проверял ваши глаза светом. Он был уверен, что вы слепой.

— Я был слепым. Теперь больше нет.

— Хвала богам, произошло чудо в этой жалкой камере! А я присутствовал, когда это случилось… и ничего не заметил! Может вы всё-таки уберёте штыри…

— Поверь мне, с молотком будет намного проще.

Я начал петь.

— Увидел парнииишка, как стоит служаааночка, с зооолотистыми волосами, преееекрасная как солнце!

Мальчик приподнял нооожечку…

— Боги, теперь он сошёл с ума, — выдохнул Армин. — Магия выжгла его бедный мозг!

— Тихо там! — закричал охранник.

— Когда служанка увидела ноожку, у неееё закружилась голова. Так что пааарнишка взял её за руууучку…

Дверь камеры распахнулась, и в неё ворвался охранник с дубинкой наготове, собираясь нанести удар. Из-за удивления я чуть не отреагировал слишком поздно, потому что на его поясе висело ничто иное, как Искоренитель Душ!