Великая оружейница. Рождение Меча (СИ) - Инош Алана

– Ладно, доедай, а я пойду. – Оружейница поднялась, отряхнула крошки с колен. – Работать надобно.

– Эшо вшё – мне? – невнятно из-за пирожка в зубах промычала Дунава, округлив глаза. Она была вечно голодной, и оружейница при случае её подкармливала.

– Тебе, тебе, – усмехнулась Смилина. – Ешь.

Настало время для нового слоя волшбы. Ещё не слились заготовки в двенадцать пластин, и тридцать шесть стальных слоёв созревали, как эта юная кошка. Пока оружейница доставала их из кожухов, накладывала волшбу и снова запечатывала, Дунава доела пирожки, подмела лестницу, а вечером пришла, как обычно, убирать в кузне. Смилина уже отпустила всех работниц, но сама ещё задержалась.

– Тут уже – всё? Можно мести? – спросила Дунава.

– Погоди, – молвила оружейница.

– Я тогда там подожду. – Молодая кошка показала в сторону двора и повернулась было, чтоб выйти.

– Нет, оставь свою метлу и иди сюда.

Глаза Дунавы зажглись любопытством. Поставив метлу к стене, она приблизилась. Смилина приподняла её, как куклу, под мышки и усадила на наковальню.

– Ты хочешь силу Огуни, дитя? Я могу тебе её дать, – молвила она, сверля Дунаву испытующим взором. – Но чего ты с её помощью добьёшься, я уже не смогу определить. Моя стезя – кузнечное дело, твоя – каменное. Тебе придётся самой искать себе наставниц и как-то устраиваться в жизни. Тут я ничем не смогу помочь. Тебе придётся покинуть кузню и идти своей дорогой.

Дунава задумалась. В её очах можно было читать, как в раскрытой книге. Конечно, она устремилась мыслями к своей зазнобушке, недосягаемой попрыгунье. Покинуть кузню и больше никогда её не увидеть? Потерять единственную радость – возможность любоваться ею хотя бы издалека? Хотя всё равно ловить тут нечего. Вешенка – дочка самой хозяйки, великой мастерицы Смилины, а та своё сокровище кому попало не отдаст. Губы Дунавы поджались, посуровели, в остывших глазах остро блеснули искорки решимости.

– Пусть будет так, – молвила она. – Я б всё отдала за силу Огуни, только… у меня ничего нет за душой.

– Ничего и не надо, – улыбнулась Смилина, наблюдая за ходом дум юной кошки. – У тебя есть всё, чтобы быть достойной этой силы.

Бритвенно-острый нож срезал волосы покорно стоявшей на коленях Дунавы. Главная печь дышала жаром, словно живое, наблюдающее существо, и отсветы огня отражались в печальных, но решительных глазах будущей мастерицы. Лицо её разом повзрослело, юное легкомыслие в нём уступало место новообретённой твёрдости. Скользящее прикосновение огненной ладони – и её голова заблестела, а на плечо легла косица.

– Встань, – велела Смилина.

Дунава поднялась, не сводя бесстрашных глаз с ревущего пламени, поднявшегося на дыбы в печи и разинувшего голодную пасть в ожидании жертвы. Жертвой стали волосы – целая копна шелковистой красы, которую молодая кошка без сожалений швырнула в огонь.

– Прими, земная мать, новую дочь в своё лоно и даруй ей силу свою!

Уголёк Дунава проглотила со спокойной благодарностью. Вырвавшийся из её ноздрей огонь растаял в воздухе, а в зрачках плясали рыжие искорки.

– Можно, я попрощаюсь с Горой? – спросила она. – Я провела здесь без малого три года и сроднилась с этими местами… Я не задержусь долго, вскорости уйду.

– Прощайся столько, сколько тебе нужно, я тебя не гоню, – кивнула Смилина.

…Ласково шелестел дождик, ступени потемнели и влажно блестели, грустные сумерки пахли мокрой травой и свежестью. Вечерняя тишина окутала Гору: работа закончилась, мастерицы и ученицы разошлись до утра. Сосны дивились: кто тут бродит на ночь глядя? Чего им не спится? Кто днём хорошо поработал, того усталость живо погонит вечером домой. У тружениц нет ни времени, ни желания шататься под дождём без дела; значит, это могла быть только либо влюблённая парочка, либо какие-то лоботряски, которые и молота-то в руках не держали.

– Вешенка… – окликнул мягкий голос.

Дочь Смилины вздрогнула: из-за сосны шагнула молодая кошка с косицей на выбритой голове. Разглядев в ней Дунаву, девушка рассмеялась.

– Ой, я тебя не сразу признала…

– Я получила сегодня силу Огуни. – Дунава подошла ближе, не сводя пристально-нежного, улыбающегося взора с Вешенки, хотя её губы оставались суровыми.

– А можно потрогать твою голову? – Шаловливая улыбка играла на ярких устах юной красавицы.

– Ежели хочешь… – Дунава склонилась перед ней, подставляя голубоватый в сумерках череп мягкой девичьей ладошке.

Это был первый их настоящий разговор. Раньше Вешенка бегала мимо, пока уста Дунавы не решились наконец-то произнести её имя вслух. Это оказалось не так уж трудно. Зря Дунава боялась, что девушка фыркнет презрительно и пройдёт дальше, оставляя её позади с болью в сердце. Остановилась и даже улыбнулась. И погладила по голове! Не чудо ли?

– Ты какая-то новая… В тебе что-то переменилось, – заметила Вешенка, всматриваясь в лицо кошки.

– Не знаю. Мне кажется, я всё та же. – Дунава выпрямилась, снова вперив в девушку пристальный взор. Она словно желала впрок на неё насмотреться, унести с собою в памяти дорогие черты.

– Ты как будто грустная, – нахмурилась Вешенка. – Разве ты не рада, что получила силу?

– Рада, – ответила Дунава. – Но я покидаю эти места.

Теперь и на хорошенькое личико Вешенки набежала тёмная тучка, омрачив его печалью. Губы задрожали, ресницы опустились, взор растерянно блуждал от ствола к стволу, от одной каменной фигуры к другой.

– Вот как?.. Значит, я тебя больше не увижу? – чуть слышно сорвалось с её уст.

А сурово сжатые, затвердевшие от решимости губы Дунавы наконец дрогнули в подобии улыбки.

– Я думала, что ты и не заметила бы моего ухода.

В огорчённых глазах девушки колко блеснули сердитые искорки.

– Ну и глупая ты. Всё бы я заметила!.. Почему ты подошла ко мне только сейчас? Я ведь ждала… Ждала, когда ты первая заговоришь со мною. А теперь… Теперь ты уходишь… И ничего уже не будет… Никогда.

Вот и поди пойми его, девичье сердце. Почему оно всегда заключено в броню неприступности? Почему прячется в крепости, которую надо осаждать? Дунава то хмурилась, то улыбалась; бесхитростная радость то сверкала в её глазах, то тут же гасла от мысли о неизбежности разлуки. На попятную уже не пойдёшь, ничего не исправишь, не отменишь. Всё было бесповоротно решено: уход из кузни, поиск себя, обретение мастерства. Но как искать себя, если сердце осталось позади?

– А можно мне… Можно подержать твою руку? – только и смогла спросить Дунава.

Вешенка порывисто протянула ей сразу обе, и кошка трепетно и бережно, как бы не веря своему счастью, приняла их в свои – большие, рабочие. Они стояли под мелко сеявшимся дождиком – глаза в глаза; вот понемногу пространство меж ними начало уменьшаться, лица сблизились. Пушистые ресницы Вешенки сомкнулись, и приоткрытые губы готовым распуститься бутончиком протянулись к Дунаве. Та, совсем ошалевшая от своего запоздалого успеха, застыла столбом. Вешенка приоткрыла один глаз, потом второй. Увидев перед собой глуповато-влюблённое, замершее в ошеломлении лицо кошки, она досадливо вздохнула:

– Мы поцелуемся, или ты так и будешь стоять?

Дунаву словно плетью огрели. Она вздрогнула, моргнула, а в следующий миг решительно накрыла губы девушки своими. Руки Вешенки гибко поднялись и обвились кольцом объятий вокруг её шеи, а Дунава, несколько мгновений помешкав, обняла её тонкий стан и неуклюже прижала к себе. У обеих это был первый в жизни поцелуй, но вспыхнувшая молодая страсть сама подсказывала, что делать.

– Мне пора домой, уже поздно, – взволнованно дыша, прошептала Вешенка. – А ты… Иди. Счастливого тебе пути.

Со сверкнувшими в глазах слезинками она отвернулась и устремилась по ступеням вниз.

– Вешенка! – окликнула Дунава.

Девушка замерла, ёжась под дождём, но не оборачивалась. Дунава приблизилась, остановилась у неё за плечом.

– Я вернусь, Вешенка. Я должна стать мастерицей. Построить дом. Я сейчас – никто, у меня ничего нет. Твоя родительница не отдаст тебя мне… Но скоро у меня будет всё. И тогда я вернусь за тобой. Только подожди… Дождись. Для тебя я сверну горы и обращу реки вспять… Но только ежели буду знать, что ты меня ждёшь.