Странник - Резанова Наталья Владимировна

Снег падал все утро, колючий и жесткий. Глаза застилало так, что они начинали слезиться, к тому же ветер пробирал до костей. Каждый, кого в этот час дела выгнали на улицу, невольно убыстрял шаг и спешил вернуться к теплу.

Пожилой супружеской парой, зашедшей в лавку сукновала на улице Успения Богородицы, что за кафедральным собором, тоже в большей мере руководило желание погреться, а заодно и перекинуться парой слов с хозяином, а тот, не продавший с утра ни единой штуки, был рад и таким посетителям. Сухопарая горожанка уселась со вздохом на предложенный табурет, а ее супруг, разумеется маленький и жирный, завел с торговцем беседу, полную многозначительных недомолвок, подмигиваний и понимающих усмешек. В квартале все знали друг друга, и ритуал добрососедских разговоров был так же неизменен, и каждый мужчина – если, конечно, это был человек солидный, уважаемый и с достатком – должен был высказать свое мнение о наиболее важных событиях. В настоящий момент обсуждалось прибытие – или бегство – Великого Магистра в Рим, что явно уже не было новостью, и его обращение к папе о военной помощи. Оба собеседника склонялись к тому, что папа помощи не даст, потому что война всем в Лауде надоела.

Тут звякнул колокольчик на дверях, извещающий о приходе нового посетителя, и на пороге лавки появилась молодая женщина в глухом черном плаще. На ее лисьей шапке таяли осевшие снежинки.

– Добрый день, почтенные господа, – сказала она.

Те откликнулись разом:

– Бог в помощь, госпожа Адриана!

– Погодка-то, а?

– Не от обедни ли, соседка?

– Оттуда, госпожа Отта.

– Что-то тебя давно видно не было, соседка. Мы уж и с мужем говорили об этом. Не болела ли, оборони господь?

– Болеть не болела, – отвечала вошедшая, – однако и не выходила. Да и куда выходить? В своем дому всегда всего лучше, и погода нынче, как сказано…

– Постой, госпожа Адриана, – перебил ее торговец. – Сукно-то, помнишь, я тебе говорил, эйлертское? Не взглянешь ли?

– Пожалуй что взгляну.

– Эй, Ленк!

Конопатый подмастерье, обретавшийся в глубине лавки, притащил отрез плотного синего сукна и разложил на прилавке. Женщина, выпростав руку из-под плаща и стянув с нее перчатку, принялась разглядывать, гладить и мять материю, пробуя ее прочность. Пока она занималась этим, мужчины продолжили свой разговор.

– Одноухий Янг вернулся на днях из Вильмана, вместе с купцами, – говорил посетитель. – Там, рассказывает – такая уж дурная эта зима, никому нет здоровья, – что король наш болен.

– Болтают, верно… Если бы он был так уж болен, то не отослал бы к нам сына. Просто в Вильмане было моровое поветрие, вот они от злости и рады для всех болезни наплести.

– Путаешь, сосед. Не было в Вильмане мора, а был он на побережье, а в Вильмане случился пожар – спаси нас бог и от того, и от другого!

Они помолчали немного, потом суконщик, пожевав губами, заметил безо всякой связи с предыдущим:

– Странно, однако, что его величество не пожелал сделать Лауду столицей. Если уж на то пошло, мы Арвену ни в чем не уступим.

– Кнеринги испокон веков сидели в Арвене.

– Что нам Кнеринги!

– А не скажете ли, – вновь раздался голос женщины, не выпускавшей из рук материи, – не скажете ли вы мне, добрые люди, что творится у нас на улицах? Из окон ратуши вывешивают цветные полотнища, на рыночной площади сколачивают какой-то помост – это в снегопад-то, и я только что своими глазами видела, как в дом торговой гильдии вносили не меньше двух дюжин горшков с цветами, – она чуть заметно улыбнулась.

– Как, госпожа Адриана, ты ничего не знаешь?

– Слушай, соседка, дело-то какое…

– Вот что значит дома сидеть, не бывать нигде! – восторженно закричала госпожа Отта, вскакивая с табурета. – Не зашла бы сюда, так и вовсе бы все пропустила и не увидела бы всех знатных сеньоров, что сюда наедут, – принца, и графа Лонгина, и епископа Эйлертского, и других, а такого случая, может, больше в жизни и не будет!

– Погоди, не тараторь, жена. Ты, соседка, хоть и сидишь взаперти, но уж про то, что король поставил над нами сеньором своего сына и отдал Лауду ему в лен, ты, наверное, знаешь? Замок его в Гондриле, за Нижней Лаудой, но принять-то присягу от города он должен здесь, и назначено это на день святого Иоанна Златоуста, и те знатные господа и впрямь приедут.

– …а за ними все здешние потянулся, и самые захудалые изо всех замков, что есть от гор до границы. – Госпожа Отта торопилась как можно скорее возместить свое вынужденное молчание в обществе мужчин. – Да уж, будет на что поглядеть! Нам-то ни шелка, ни драгоценности не позволены, так хоть на других полюбуемся.

– Жаль только, что Вельфа Аскела не будет, – суконщик также решил внести свою лепту в набор известий. – Говорят, у него с епископом вышла ссора, или что еще… Или, говорят, он в горы ушел со своими людьми. Хотя о нем многое сейчас болтают…

– А гордиться не надо, гордиться не надо, заноситься перед людьми! Да перед какими! Я слышал, когда король в Вильмане его хотел графом сделать, он отказался. «В титулах, – говорит, – не нуждаюсь, мое дело – воевать». Ну, это к слову… Короче, весь город выберется на улицы, ненадолго, правда… Да ты и в самом деле нездорова!

– Соседка, не помочь ли?

– Нет. Ничего. – Ее дрогнувший взгляд опять стал ясным и острым. – С мороза в тепло – вот голова и закружилась. В день Иоанна Златоуста… это, значит, послезавтра… Так. О чем это я? Ах да, о сукне. Хозяин, я возьму пять локтей. Как раз получится на накидку. Пришлешь ко мне домой. Вот задаток, – она вынула из кошелька два серебряных динария.

– Я Ленка до вечера еще пришлю, – пообещал торговец, принимая деньги.

– Зачем же спешить? Я подожду. И пойду сейчас холодом подышу, авось голова пройдет…

Всю дорогу до дома Адриана еле сдерживалась, чтобы не кинуться бежать. Ей уже слышался топот погони за спиной. Маленький домик в тупичке за собором, с двумя липами у ворот не казался защитой. Она с какой-то особой яростью заперла входную дверь и, сдирая на ходу плащ, шапку и платок, прошла на кухню – самое большое помещение в доме. Села на скамейку, подперев голову руками, и явственно расслышала повторявшиеся от самой лавки в мозгу слова: «Вот и возмездие». За что, за что возмездие? Ведь они же выиграли войну! Если бы проиграли, тогда бы она, Адриана, оказалась изменницей и заслуживала бы кары, но ведь все обошлось…