Истории таверны «Распутный единорог» - Асприн Роберт Линн

Мигнариал стала быстро соображать. То, что случилось с Гансом, было ужасно. Если обо всем узнают Городские Стражи и разнесут об этом весть, трудно будет пережить это. И Мигнариал солгала снова. Это ее брат Энтелоуп, сказала она им, и они сочувственно зашумели, отпустив идти своей дорогой, а сами пробормотали что-то об этих проклятых колдунах и сумасшедших именах, которые С'данзо дал своему племени. Оба они согласились с тем, что сделают обычной обход Ужасной Аллеи и остановятся около Элекипа, внизу на улице.

Мигнариал провела Ганса еще полквартала и вошла в дом своих родителей, где они жили и держали лавку. Те спали. Толстая, надутая, как барабан. Лунный Цветок не стала спрашивать отчета и голосить на весь дом. Ее муж, неугомонный бродяга, рано ложился спать и настаивал на том, чтобы она составляла ему компанию.

Всхлипывая, дочь растолкала ясновидящую. Это так называемое млекопитающее, совместившее в себе таланты и жирное тело, которое могло выкормить восьмерых детей одновременно, село в кровати. Успокаивающим движением она дотронулась до дочери. Затем выслушала ее рассказ, слезла с кровати и приблизилась к Гансу. Мигнариал велела ему оставаться на диване в лавке.

— Это совсем не Ганс, мама!

— Конечно, нет. Посмотри на колдуна и возненавидь его.

— Во имя Тайана-Спасителя, ужасно видеть и слышать его в таком виде…

— Подай мне шаль, — сказала Лунный Цветок, снимая с Ганса его оружие,

— и завари-ка чаю, дорогая.

Лунный Цветок держала дрожащего молодого человека и тихо напевала. Она обхватила его мокрое от слез лицо и прижала к своей необъятной груди. Она развязала ему руки, взяла их и держала в своих руках, гораздо более светлых и рябых. И она напевала что-то, приговаривая тихим голосом. Дочь накинула на нее шаль и пошла готовить чай.

Лунный свет, падавший в комнату, скользил по ноге невысокого мужчины, ясновидящая сидела рядом с ним, а Ганс, все еще дрожа, постепенно засыпал. Она держала его руки в своих, пока он не успокоился и не начал дышать ровно. Мигнариал придвинулась поближе, с широко раскрытыми глазами, она знала, что мать мысленно отстраняется от них. Обмякает. Глаза ее стекленеют. Она начала бормотать что-то, большая внешне и маленькая внутренне женщина, большой котенок во время сеанса ясновидения.

— Рыжая охотничья собака? Большая, как дерево, старая, как дерево… она парит в воздухе, а с ней рядом бог, но не Ильс. Бог Рэнке, а, это цербер. Ох, Ганс не просто заколдован, он заколдован богом! А это кто? Другой бог. Но почему здесь и Тиба, у которой здесь так мало последователей? Ой!

Она дрожала, и дочь рванулась, чтобы дотронуться до нее, но удержалась.

— Я вижу Самого Ильса, он скрывает свое лицо… тень высока, как дерево, еще одна, почти такая же высокая. Тень и ее заложник? Да, но у меньшей тени нет головы, ой. Она боится, вот в чем дело, у нее нет и лица. Это Га… — я не произнесу его имени, даже если он спит. Ой, Мигни, на улице пред сельским рынком лежит труп и… ай! — Она явно с облегчением вздохнула. — Не Ганс убил ее. Кто-то другой, и Тиба парит над ней. Хм-м. Я вижу-ви… не скажу, что ви… это исчезает, уходит.

Она опять вздохнула и сидела спокойная, вся покрытая потом, тело ее с обеих сторон свешивалось со стула. И смотрела на спящего Шедоуспана.

— Он разговаривал с губернатором, родственником Императора, ты это знала, дорогая моя Мигнариал? И он снова будет разговаривать. Они не враги, наш Принц и Заложник Теней.

— Ох! — Мигнариал посмотрела на него, склонив голову набок. Лунный Цветок перехватила ее взгляд.

— Сейчас ты пойдешь спать, завтра скажешь мне, что ты так поздно делала за пределами зоны, Мигни. Ты не приблизишься снова к Гансу, понятно?

— Да, мама, — Мигнариал бегло встретила ее спокойный взгляд. — Да, мама, я поняла. — И отправилась спать.

Но Лунный Цветок не спала, она осталась рядом с Гансом. Наутро с ним было все в порядке, и она рассказала ему все, что видела. Он уже не будет таким, как раньше, она знала это — тот, кто испытал самый главный страх, столкнулся лицом к лицу с самим Лордом-Страхом. Но он был снова Гансом и уже не боялся, и Лунный Цветок была уверена в том, что через несколько часов он вновь станет щеголем. Она не заметила, что на лице его была написано выражение мрачной решимости.

В записке, оставленной на маленьком Сторожевом Посту на углу Переулка Теней и Дороги Ящерицы, говорилось, что «высокий, как дерево, цербер, прошел между вонючим рынком и кошачьим кладбищем во время пятого ночного обхода, когда тени сеют страх во все души». Записка была доставлена Темпусу, который распорядился, чтобы супрефект забыл ее содержание; поскольку он был настроен свирепо, льстец согласился и все сделал.

Оставшись один, Темпус, используя наводку своего ускользнувшего друга, вернулся к расшифровке записки. Последняя строка в ней, по-видимому, могла быть подписью — Шедоуспан. Ганс хотел встретиться с ним в укромном месте часом позже полуночи. Хорошо. Итак… где? «Вонючий рынок» мог подразумевать много мест. «Кошачье кладбище», кошачье — значит амбар? — где не только водились кошки, но куда они собирались, привлеченные мышами, которых соответственно привлекало зерно? Нет, между любым амбаром и чем-то, что можно было назвать вонючим рынком, отсутствовал проход, если не иметь в виду какое-либо зловонное место.

Что воняет больше всего? Очень просто, ответил он сам себе. Кожевники

— нет. Не глупи, сказал он сам себе, подумав. Рыба воняет больше всего другого. Хм-м. Так это рыбный рынок, внизу, на Улице Красной Глины, которую еще называли Складской Улицей. Итак, вонючий рыбный рынок и… кошачье кладбище? Он посмотрел на карту.

А-а. Это просто. Губернатора зовут Китти-Кэт-Котеночек, а склад был местом хранения. Так что это Губернаторский Склад, около рыбного рынка. Меньше квартала от Сторожевого Поста на углу Переулка Теней и Дороги Ящерицы. Мошенника Темпус покачал головой, и спустя несколько часов был уже там. Он убедился в том, что никто не собирается «помочь» ему, дважды притворился вором, чтобы последить, не идет ли кто-либо за ним по пятам. Следом никто не шел. Сморщив нос от зловонного запаха, поскользнувшись на выброшенной рыбьей голове, он решил, что здесь нужно все тщательно вычистить и посоветовать осветить это место.

— Я рад, что ты похож на себя, — произнесла тень сзади него.

— Я мечен богом, Ганс, — объяснил Темпус, не поворачиваясь и не поднимая головы. — Ты помог мне в «Единороге». Я постарался не быть замеченным здесь, чтобы не компрометировать тебя. Ты оставил записку, потому что изменил свое мнение?

— Мы заключим сделку.

— Я ценю это. Говорят, ты уже вступал в сделку с моим хозяином.

— Это так же невозможно, как ворваться во Дворец.

— Конечно, Ганс, мне поручено договориться.

— На Фермерской Тропе в западном районе рынка найдена мертвая женщина, — спокойно сказала тень. На ней была накидка цвета красной глины.

— Да.

— У нее была прогулочная трость, которая производит страшное воздействие на людей. Ее убийца забрал трость после того, как женщина применила ее к его товарищу. Он бросил его.

— Труп вора не найден.

— Она не убивает. Ее воздействие… непристойно. — Наступила пауза, тень содрогнулась! — Я видел, как это происходит. Они были в капюшонах.

— Ты знаешь, кто они такие?

— Сейчас нет. Но я могу запросто узнать. Ты хочешь заполучить эту трость?

— Да.

— Сколько этих отвратительных штук еще… используется?

— Думаю две. Один умный парень хорошо сделал, что сосчитал количество людей, выходивших из лавки с покупкой, и записал имена тех, кого знал. Так что за сделка, Ганс?

— Лучше бы мне иметь дело с ним.

— Я хотел бы, чтобы ты мне доверял. Нужно время, чтобы договориться о разговоре с ним.

— Я доверяю тебе, Темпус, так же, как ты доверяешь мне. Добудь мне от него что-нибудь в письменном виде. С подписью. Передай это С'данзо, Лунному Цветку. Это стоит мне времени, отвлекает от работы…