Гори жить (СИ) - "M.Akopov"

Цена будь здоров — под тридцать долларов в день — но желающих много. Все море пестрит головами серферов. Аренда доски дороже аренды вполне приличного жилья — это удивило Майка — однако, раз платят, значит, и удовольствия от катания на волнах получают больше, чем от лежания в номере.

Можно ли сломать доску? Трудно, но у некоторых получается, признался бизнесмен. Залог в миллион рупий служит страховкой.

«Странно, — подумал Майк. — Залоговая сумма всего в два раза выше дневной платы. О чем это говорит? О завышенной стоимости аренды! Вот оно, золотое дно! Мечта, а не бизнес: окупаемость вложений — два дня!»

Если он прямо сейчас купит десяток досок и откроет русскоязычный пункт, то через три месяца — нет, это мало, на раскрутку нужно время — через полгода его доход, при условии пятидесятипроцентной загрузки, составит…

Он уже сосчитал прибыль в рупиях, долларах и рублях, когда та его половина, которая попроще, рассмеялась; и та, что поумнее, смутилась. Он что, бизнес делать сюда приехал? Дауншифтером решил заделаться? С местными бичбоями конкурировать?

«Что за московские привычки?» — возмутился внутренний голос, и Майк не разобрал, какая из двух его половин это сказала. Но считать перестал и усилием воли заставил себя видеть только море, а думать только о правильном произношении.

Расслабившись и забыв о делах, он сидел на песке рядом со словоохотливым балийцем и терзался несовершенством своих коммуникативных способностей. Иногда лучше глазеть, чем говорить. Посмотреть есть на что! По берегу деловито снует народ в обнимку с досками — все красивые, загорелые, молодые. Им бы обниматься друг с другом, а они — дощечки носят!

Вот идет одна — девчонка девчонкой: тонкая, складная, быстрая, белые волосы ниже плеч. Ближе подходит — ой, а ведь взрослая дама: руки вон, шея, да и ноги такие… красивые, но не девичьи. Манящие! И смотрит — прямо обжигает взглядом. А запах какой божественный! Это ведь она прошла мимо его бунгало и оставила шлейф упоительных ароматов!

Майк еще раз принюхался — со стороны, надо полагать, это выглядело нелепо. Но что за роскошная женщина! О, так ей уже за тридцать?

Бичбой — они успели познакомиться, звали парня Гунтур — сообщил: эта дама, mademoiselle Juli — завсегдатай Куты. Нет, она не живет здесь постоянно. Но приезжает часто и надолго. Доской владеть так и не научилась. А вот своей красотой пользуется умело! Внимание обращает только на лучших из лучших. Посмотрела на тебя? У тебя есть шанс, дружище!

— Ей хорошо за сорок, — сказал Гунтур. — Белая женщина так хороша в этом возрасте! — причмокнул он и подмигнул новому знакомому.

Майк почувствовал, что должен бы удивиться, но уже начал обвыкаться и ничему такому не удивляется. Или, скорее, наоборот — пребывает в состоянии растущего легкого очумения и потому тоже ничему не удивляется. Зато его ощущения свежи и копилка впечатлений свободна!

Сидеть на пляже, оказывается, интересней, чем в театре. Берег моря — это всегда сцена, где каждый норовит подать себя повыгодней, а то и продать подороже. Но это только на пляжной тверди так. В воде же все по-другому. Стихия не оставляет пространства для позерства и вышибает из башки раздутую самооценку.

Майк перебирался поближе к кромке прибоя, прихлебнул кофе из здоровенного мягкого стакана и откусил кусок еще горячей булки. Красавцы и красавицы, столь картинно прогуливавшиеся по берегу, в море вовсе не выглядят уж такими хватами. Они суетятся, лежа животами на досках как на надувных матрасах; куда-то гребут, крутятся; пытаются вскакивать, как только пенистая волна поднимет их ноги и наклонит доску вперед — и знай валятся в воду!

Суету в море наблюдать интересно! Не каждому, ох, не каждому удается одним броском переместить центр тяжести на середину доски и плавно встать, пружиня на полусогнутых ногах. Да и кто встал на доску — долго ль устоит? Немногие держатся от одного глотка кофе до другого. Кое-как побултыхавшись, они выбираются на берег и с победным видом фланируют по пляжу.

«Я старался изо всех сил, — заявляют они окружающим и усталой походкой, и мокрым озябшим телом, и небрежно несомой доской, — но стихия сильней человека! Я не справился, но мое поражение равнозначно победе!» Окружающие молчаливо соглашаются с этими невысказанными словами — потому как и сами пробовали, и у самих мало что получилось…

Когда кофе кончился, булка со сладкой начинкой — тоже, Майка стало клонить в сон. Вместо того чтобы возвращаться в бунгало на завтрак, он прикрыл глаза, переместил рюкзачок под затылок и откинулся на песок. Шум океанского прибоя, говор публики и шорох шагов слились воедино и превратились в тишину…

«Океан живой!» — подумал Майк, и та его половина, что была поумнее, поразилась банальности умозаключения. Если ты договоришься с океаном — он позволит тебе взгромоздиться на макушку своей волны.

Да только вода есть вода, и ходить по ней, как известно, умели лишь двое из человеков, причем один был сын бога, а второй сподобился на несколько крохотных, но удачных шажков, перепугался собственной смелости и закономерно булькнулся. Ибо кто смертный — не ходи по воде и не летай по воздуху. Не дозволено!

Но были двое из всего пляжного многолюдья, которым, казалось, дозволено нарушать кондовые законы бытия. Майк заметил их тотчас, как открыл глаза и уселся.

Эти двое… Они стояли на воде, они летели над водой, они прыгали с волны на волну, нисколько не беспокоясь о ненадежности жидкой опоры. О, как затейлив и неповторим был их стремительный танец! Как легко они лавировали между поплавками торчащих голов, какие буруны вздымали, как изящно соскальзывали с движущихся холмов стеклянно-зеленой воды!

Один был светловолос и коротко стрижен. Он пружинил на своей, казалось, приросшей к ногам доске, а перед резкими пируэтами разводил в руки в стороны и словно отталкивался ими от воздуха.

Другой нес на голове дреды, стянутые на затылке цветными тесемками и шнурками с нанизанными бусинками. Стекляшки собирали солнечный свет и искрились огнями радужных точек, и всполохи эти метались за спиной серфингиста, то подлетая над головой, то перелетая из стороны в сторону.

Увидев этих двоих, Майк тут же позабыл и о даме точеной фигуры и неопределимого возраста, которая как будто мелькала где-то невдалеке — как бишь её? Мадемуазель Жюли, кажется? И об одушевленном океане забыл, и даже о необходимости найти туалет после потребленного кофе — так хороши были эти спротсмены.

Парни явно превосходили всех здешних серфингистов и опытом, и талантом. Они уверенно выгребали на глубину, туда, где волны только начинали бугриться над мелеющим дном; лежа на досках, поглядывали назад, стремясь безошибочно выбрать самый «мускулистый» вал; после делали несколько гребков, ловко вскакивали — и дальше мчались с водной горки так, что дух захватывало даже у зрителей!

О, как захотелось Майку стать таким же, как они! Так же легко подниматься над водной гладью; так же быстро мчать, скатываясь по бесконечному склону; так же бесстрашно позволять прибою накрывать себя — и ускользать от его удара одним стремительным движением!

Поднявшееся солнце стало припекать, и серфингисты принялись покидать море. Майку пришлось ждать час или даже больше, прежде чем у барной стойки рядом с этими двумя освободилось малюсенькое местечко.

— Парни! — сказал им Майк, надеясь на понимание своего пиджин-инглиша. — У нас в России я никогда не видел серферов, а тут — вы! Это было грандиозно! Позвольте угостить вас пивом!

— Валяй, — тут же согласился светловолосый, нисколько не смущенный корявостью услышанной речи, а парень с дредами улыбнулся. Пиво они пили привычно, говорили скуповато. По всему чувствовалось, что собственная популярность им еще нравится, и еще даже не начала надоедать.

Белокурый приехал откуда-то из Англии. Кажется, он был шотландцем, хотя внешностью более напоминал датчанина или шведа. Обладатель просоленных и оттого жестких дредов происходил из Австралии. Бали для австралийцев — вроде Подмосковья для москвичей, не считается ни заграницей, ни вообще значительным местом.