Золотой ключ. Том 2 - Роберсон Дженнифер

Над кроватью, в полукруглой нише, скрывалась икона, две свечи стояли по обе стороны от нее. Девушка потянулась к ним, чтобы зажечь, покуда последний луч заходящего солнца не погас за высокими окнами.

— Одна тебе, одна мне, — пробормотала она. — Пусть Мать и Сын смотрят на нас, как будто мы послушники в монастырской келье. Хотела бы я знать, одобряют ли они то, что видят.

— Для тебя это что-то значит?

— Даже если и значит, какая разница?

Она стала расшнуровьввать корсаж. Ее кожа матово поблескивала в полумраке и была слишком смуглой даже для Грихальва, выдавая большую, чем обычно, примесь тза'абской крови.

— Не скажу, что я именно так хотела провести четыре месяца своей жизни. Я выполню свой священный для всех Грихальва долг, но только попробуй сделать мне ребенка! — Отшвырнув корсет куда-то в угол, она добавила:

— И никаких странных штучек, понял?

Он расстегнул рубашку и аккуратно повесил ее на дверной крюк.

— Понял. Давай наконец покончим с этим.

— Какой энтузиазм!

Раздевшись до пояса, она швырнула блузу вслед за корсетом и распустила шнур, поддерживавший юбки на талии.

— Честность с первого слова — это прекрасно, особенно для людей, которых заперли вдвоем на ближайшие три ночи.

Комната напоминала монастырскую келью: кровать, умывальник, ни ковра, ни даже картины — и это здесь, в Палассо Грихальва! — только икона глядит со стены. Хорошо еще, что здесь прохладно, несмотря на необычно жаркую весну. Беленые стены в шесть футов толщиной открывались высокими восьмифутовыми окнами на север и на юг:

Слабый ветерок пошевелил шелковые сетки на окнах и слегка взъерошил волосы молодого человека, когда он выпрямился, сбросив штаны и сандалии.

— Тебе не о чем беспокоиться — от меня ты не забеременеешь. Я знаю, кто я такой.

— Какой умный мальчик — знает то, чего не знают даже Вьехос Фратос!

— Я не мальчик! — дерзко ответил он, снимая нижнюю рубашку.

— А вот это ты и должен доказать. Лично для меня сие пока не Очевидно.

Девушка произнесла эту фразу намеренно оскорбительным тоном. Но он в свои четырнадцать лет был уже достаточно взрослым, дабы понять, что ее гнев и горечь относились не к нему, и не обиделся.

Юбки упали к ее ногам. Она пинком отправила их вслед за блузой и корсетом и вытянулась на кровати, опираясь на локти. У нее оказалась прекрасная фигура: высокая грудь, тонкая талия, крутой изгиб бедер. Впрочем, большинство женщин в семье Грихальва выглядели не хуже. Она склонила набок голову на длинной шее, бывшей, бесспорно, предметом ее гордости, и спросила:

— Ты действительно так в себе уверен?

— Я знаю это всю жизнь.

— Ну, раз ты так говоришь, — пожав плечами, она легла на спину, — тогда вперед. Они просматривают простыни каждое утро. От тебя в твоем возрасте потребуется не меньше двух раз за ночь. Считается, что так лучше всего для женщины.

Когда звуки страсти стали проникать сквозь окна и отдаваться эхом в коридоре, он попытался умерить свой пыл.

Потом девушка встала, подошла к умывальнику, намочила полотенце и обтерла им тело.

— Да, ты не новичок, — заметила она. — Но тебе это как будто не нравится. Я все-таки не настолько страшная.

— По-моему, ты очень красивая.

Он повернулся на бок, чтобы посмотреть на нее, и подпер голову рукой. Она хмыкнула.

— Один совет, амико. Иллюстраторы должны рисовать все — и прекрасное, и безобразное, так что учись льстить, особенно женщинам. Начни с того, чем женщина гордится. Попрактикуешься немного и научишься узнавать это с первого взгляда. Потом переходи к тому, что она считает своим недостатком. Если ты умен, то сразу поймешь, что это, — и уж тут можешь врать как сивый мерин.

Он ухмыльнулся, принимая вызов.

— У тебя красивая шея.

— Откуда ты…

— По тому, как ты ее держишь. А еще ты носишь маленькую золотую цепочку, чтобы подчеркнуть ее длину. — Он рассмеялся. — А что касается “недостатков”, то тут мне и врать не придется. Твои груди само совершенство.

— У тебя, видно, большой опыт по части грудей, — парировала она.

— У первой моей девушки они были как перезрелые дыни. А у последней их не было вовсе.

— Неплохо, — уступила она. — Но помни, сравнения опасны. Если ты не в курсе местных интриг, то легко можешь попасть впросак.

Прополоскав полотенце, она протянула его юноше.

— Возьми, очень приятная вещь в такую жару. Откуда-то донеслись крики — низкий мужской голос срывался на дискант.

— Не так, конечно, приятно, как это. Кансальвио отлично проводит время, узнаю его голос.

Он протер себе грудь и подмышки.

— Вот будет обидно, если именно он станет иллюстратором! В одном моем ногте больше таланта, чем у него.

— Матра Дольча! Ты и в этом уверен? Откуда ты знаешь так много?

— Сразу видно, что ты живешь не в Палассо.

— Нет, — нахмурилась она. — Мы с матерью и отчимом живем за городом. А при чем тут…

— Жила бы ты здесь, ты бы слышала, что обо мне говорят.

— Ах, как трудно быть гением! — насмешливо пропела она, широко раскрыв глаза.

Он вспыхнул, но не от стыда за свое высокомерие, а от раздражения. Она еще увидит, все они еще увидят, когда конфирматтио закончится и он станет одним из настоящих иллюстраторов — подлинным Грихальва.

Девушка бросила полотенце рядом с простыней на пол. Завтра слуги заберут все это и постирают. Она устроилась в подножье кровати и, обхватив руками колени, продолжала:

— Еще один совет. Думай о себе что хочешь — быть может, ты имеешь на это полное право, — но не показывай этого Фратос. Они очень ревностно относятся к таким вещам. Когда им попадается истинный талант, они одновременно трепещут и злятся.

— Это мне уже известно, — признался он. — Но ты-то откуда знаешь о таких вещах?

— У меня есть брат. На самом деле он мой сводный брат. Мы оба — дети конфирматтио. Маме было шестнадцать, когда она родила Кабрала, и двадцать — когда появилась на свет я. Потом она вышла за мастера Хонино — у него медные рудники в Эллеоне — и взяла нас с собой. Я всю жизнь прожила вдали от Палассо и надеялась, что они забыли обо мне. А брат вернулся сюда, чтобы получить образование. Кабрал не иллюстратор — где-то здесь должна жить моя племянница, — но он все равно великий художник.

— Я уверен в этом, — вежливо сказал юноша. Слова не обманули ее.

— Ты, конечно, думаешь, что талантом обладают исключительно стерильные. В любом случае я надеялась, что его вклада в семью окажется достаточно. Но в этом году не хватило подходящих девушек, кто-то вспомнил про меня — и вот я здесь. Не повезло.

Он кивнул, понимая, что она и сейчас не хотела его обидеть.

— Нужны были четыре девушки, а подходящих здесь — только три. Мать, бабушка и тетка Тринии умерли в родах — вряд ли она сможет родить. В роду Филиппин уже три поколения не появилось ни одного иллюстратора. Что же касается Полии — эйха, скажем так: она рисует воображаемой кистью.

— Видишь, каким ты можешь быть тактичным? — поддразнила она.

— Граццо, — поблагодарил он, чувствуя, что она понемногу начинает ему нравиться. — В итоге ты здесь, выполняешь свой долг.

— Это их идея, а не моя.

Она тряхнула головой, черные волосы рассыпались по плечам.

— Если ты и впрямь так уверен в себе, как говоришь, — мне повезло. Я хочу детей только от любимого мужа, когда он у меня будет.

— Ты хочешь влюбиться, выйти замуж и только потом заводить детей? — Он поднял брови, изображая удивление. — Никогда не слыхал о Грихальва с моральными устоями торговцев!

— Можешь смеяться над чем хочешь! — отмахнулась она. — Я вынуждена была переспать с четырьмя маленькими глупыми художниками, потратить четыре месяца собственной жизни, то кувыркаясь здесь с одним из вас, то дожидаясь, пока мне подсунут следующего, и все это время они ждали затаив дыхание: а вдруг я беременна! А забеременей я, пришлось бы потерять еще год, дожидаясь, пока родится ребенок.

Он пожал плечами.