До неба трава (СИ) - Шишкин Артемий

  - Аполлинария! - человек, с хвостом петуха на голове, распахнул свои пылкие объятия. - Ты ещё жива, старая ты ведьма?!

  Староста сжала в узкую полосу губы и резко отвернула голову в сторону.

  - Вижу, вижу! Не сдохла ещё! - человек подошёл к старосте и похлопал её по плечам.

  - Вот, уговоренное, Збигнев, - староста указала на собранные за её спиной припасы.

  - Забирай оброк, и прощай до следующего месяца!

  - Ах, Аполлинария! Месяц с прошлого раза пролетел, как день! - продолжал ломаться Збигнев. - Нам так не хватало тебя! А точнее, - твоих припасов!

  Он заржал конём и махнул рукой вползающему в ворота обозу:

  - Давай, ребятушки, навались дружно! Хозяева добрые, - добрые дары приготовили!

  Староста с отвращением наблюдала, как повозка остановилась, не доезжая до сложенных мешков, и четверо "молодцов" дружно принялись стаскивать приготовленное в телегу. Один из шайки, сунув из телеги что-то себе под мышку и опасливо оглядываясь по сторонам, заскользил вдоль забора по направлению к избе знахарки. Среди разбойников также был рядившийся под человека двуехвост. Тот деловито подошёл к мешкам, и внезапно остановил уже ухвативших их удальцов. Его узкие, хитрые, цепкие глазёшки обшарили весь приготовленный оброк. Он бросил лукавый взгляд на старосту и остановил его на Збигневе:

  - Э! Сол нет, - тявкающий лисий голос резал слух. - Подавай сол!

  Збигнев приблизился к мешкам, и с мерзкой улыбкой лично взялся за подсчёты, по итогам которых он повернулся к старосте и, притворно удивляясь, продолжил паясничать:

  - Аполлинария, а соли-то и впрямь нет! Хозяйка, ты ж соль-то позабыла своим верным защитникам подать!

  - Вся соль к этим пошла, - староста кивнула в сторону двуехвоста, - с него и взымай.

  - Осалыг, друг мой, - обратился главарь к двуехвосту, - это как же так? Твои соль забрали, а нам ничего и не поведали о том?!

  - Что ты! Что ты такое молвишь! - двуехвостая тварь поддержала паясничание хозяина. - Мои сол не брали! Лжёт баба!

  - Ну как же так, староста? - бандит подошёл вплотную к тётке Полине и одной рукой приобнял её за плечи. - Соли-то нет!

  - Черноспинные соль забрали, - Аполлинария скинула руку Збигнева. - Второго дня приходили требовать.

  - Да? - играл главарь. - И с чего же это они приходили требовать? Не с того ли, что десяток своих с разбитыми черепами сыскали?

  Староста закусила губу и отвернулась.

  - Не отбирай последнее! Оставь соль людям, - Аполлинария смягчила голос, и с мольбой посмотрела на главаря. - На зиму мясо солить нечем будет. Сколь людей по весне без засола на свет выйдет?

  - Двуглав, чё с этим делать-то? - стоявшие в нерешительности с мешками в руках бандиты потеряли терпение. - Грузить, али как?

  Двуглав Збигнев, не глядя, махнул им рукой, и работа у телеги продолжилась. Он снова приобнял старосту за плечи и развернул её к дому.

  - Два старосты всегда найдут, как сговориться, - заулыбался он, подталкивая Аполлинарию. - Пойдём, тётка, чаем гостя дорогого попотчуешь.

  - Послушай, Двуглав. Некогда мне с тобою чаи распевать. Забирай положенное, и давай прощаться.

  Староста вывернулась из-под руки главаря, но тот уже, не обращая внимания на её протесты, скалясь во весь рот, направлялся к её избе. Старосте ничего другого не оставалось, как поручить Бородеду и другим людям присматривать за погрузкой, а самой поспешить за бандитом.

  Она нагнала его уже в калитке. За своим хозяином увязалась пара "шавок". Один из них, вооружённый копьём, принялся дразнить рвавшегося с привязи Листика. Сам Двуглав встал, подбоченившись, посередь двора и громко позвал:

  - Свита! А ну, глянь, кто пришёл навестить тебя!

  - Нет её, - кинулась к нему хозяйка, - с зари в лес с бабами ушла.

  - Ах, какая жалость. А может, она всё ж в избе прячется? - Двуглав уже не паясничал. - А ну, старуха, кликни сюда девку! Некогда мне по норам твоим рыскать. - Он кивнул второму своему подручному:

  - Вторяк, глянь-ка вокруг избы.

  Второй бандит стал обходить дом сбоку, и увидел сидящего на скамье и починяющего лапоть Молчана.

  - Двуглав! Поглянь, какого лешака я сыскал! - заорал он.

  Збигнев, заинтересованный воплем Вторяка, тоже подошёл взглянуть на диковинку.

  - Ого! - заржал он. - Это что за медвежий сын?

  Аполлинария схватилась за голову. Она знала, какого рожна припёрся сюда этот "червяк", и Свитку выдавать вовсе не желала. Но и встреча с Молчаном также не сулила ничего хорошего.

  - Помощник мой. Молчаном звать, - встала она между парнем и Збигневом.

  Но осторожный Двуглав и не собирался приближаться к этому богатырю, и продолжал насмехаться над ним поодаль:

  - И с чем же это он тебе помогает? Никак кур щипать? Старых и одиноких кур!

  "Шавка" главаря тоже не остался в стороне. Под дикий хохот хозяина он осмелился подойти и толкнуть Молчана в плечо. На последнего же это никакого видимого действия так и не произвело.

  - Он что у тебя, к месту присох? - ржал главный бандит. - Даже чтоб старую курицу пощипать, - всё равно прыть потребна!

  Не получивший желаемой реакции, Вторяк пнул ногой в плечо Молчана, и тот завалился назад, упёршись спиной в стену избы.

  Двуглаву быстро надоело развлекаться с неповоротливым "болваном", посему он крикнул человеку с копьём:

  - А ну, пощекочи-ка эту псину. Может, на её зов кто и выйдет?

  Остриё копья проткнуло плечо животного, и двор наполнился жалобным скулежом, переходящим в злобный, отчаянный лай. В тот же миг на крыльце появилась младица. Она прижимала руки к груди и была бледная, как снег. Девушка медленно спустилась со ступеней и пошла к собаке. Збигнев ловко ухватил её за руку и подтащил к себе.

  - Ну вот, я же говорил! Стоило только позвать хорошенько. - Он крепко сжал руку девушки и склонился над ней:

  - Так-то ты гостей дорогих встречаешь? Так-то ты за добро платишь?

  Аполлинария бросила быстрый взгляд на вновь усаживающегося на скамейку Молчана, и кинулась на защиту Свитки:

  - Не тронь её! Слышишь?! Пусти, дитя она ещё!

  Вторяк бросился ей наперерез и, схватив старосту за плечи, резко бросил её наземь. Аполлинария попыталась встать, но к её голове тут же был приставлен кривой кинжал.

  - Отдам я тебе соль! - кричала с земли хозяйка. - Отдам, сколько надо, только оставь в покое девку!

  - А вот посмотри, что я тебе в подарок привёз, - Двуглав уже не обращал никакого внимания на старосту. Он вытащил из-за пазухи малахитовую ткань и протянул её Свитке:

   - Примерь подарок, красавица. Порадуй меня.

  Девушка вырывалась из крепких рук Збигнева, как могла, но тот, скаля зубы в звериной улыбке, ещё сильнее притягивал и прижимал её к себе.

  - Всю соль отдам! Збигнев! Всю! - Аполлинария вновь попыталась встать, но её опрокинул удар ногой. - И жёлтую, и белую отдам! Только пусти её!

  В это время Свитка, рвавшаяся из лап похотника, случайно махнула рукой и смазала Двуглаву по морде.

  - Соль, говоришь?! - вскипел тот. - Даже белую соль отдашь?! Теперь только белизна её тела сможет искупить моё оскорбление!

  Збигнев в ярости рванул сарафан на Свитке. Послышался треск разрываемой ткани и пронзительный крик девушки.

  - Не желаешь по-хорошему подарок надеть?! - Двуглав махнул тканью, и та развернулась красивым расшитым платом тонкой работы. - Что ж, девка, по стыду прикроешься!

  Лежавшая на земле Аполлинария вдруг увидела, как впервые поднял голову Молчан. Она попыталась закричать и остановить его, но было уже поздно.

  Молчан только взялся за лапоть, когда услышал треск разрываемой ткани и рвущий душу девичий крик. Крик не боли, но крик страха. В его голове что-то промелькнуло, и "игла" памяти больно кольнула его нервы. Верно, он уже слышал подобный крик. Слышал, ровно перед тем, как окунуться в пустоту своей памяти. Молчан поднял голову и посмотрел, как бьётся в цепких лапах бандита с петушиными перьями Свитка в разорванном сарафане. И тут его взгляд застыл. Непочинённый лапоть выпал из рук. Казалось, время остановилось. Молчан долго смотрел и не мог отвести взора. Но вовсе не от петушиного хвоста, и даже не от белоснежной девичьей груди, потревоженной супостатом. Его взгляд застыл в болевой волне воспоминаний, прикованный к одной лишь знакомой малахитовой точке во всей чуждой ему картине этого мира. Узор плата сплетался в знакомые картины, выписывая мотивы прошлой жизни. Его жизни. Там была пожилая мать, добрый, но строгий отчим, сёстры и братья, уютная изба, большое хозяйство. И ровный, густой голос нечасто появляющегося в его жизни отца, привыкшего, чтобы все окружающие внимали силе его. Там была его служба и редкие, но очень важные и глубокие по смыслу и мудрости разговоры с отцом. Был князь. И в самой середине малахитовых воспоминаний серебряной росшитью белой лебеди с распростёртыми ввысь серпами изящных крыл была она, - княжна Асилиса. А с ней, с её нежным и звонким девичьим голосом, шепчущим струящуюся из сердца гордой птицы искреннюю любовь, было его имя.