Место встречи - Левантия (СИ) - Шутова Варвара

Арина, зашедшая стрельнуть у Лики папиросу, замерла. Яков Захарович пел редко — и только когда был очень невесел. Причем предпочитал мелодии из опер. А уж если он дошел до хулиганских песен…

— В общем, товарищи особисты, я получил пренеприятнейшее известие из Одессы. К нам едет, — Яков Захарович посмотрел на часы, — а скорее всего, уже приехала одесская банда. Страшные люди. Действительно страшные — местные бандиты их боятся. Там все — Особые. Причем не меньше тройки. Они не ради выгоды, они ради куража людей убивают и грабят. Развлекаются так. Где они будут жить в Левантии — черт их знает. Есть только портрет их главарши. Вот, любуйтесь.

Он достал фотографию женщины лет тридцати пяти, яркой брюнетки с большими глазами, тонкими губами и крючковатым носом. Дама смотрела в объектив дерзко и прямо, в душу заглядывала.

Лика сверлила глазами фотокарточку. Она побледнела, ноздри у нее дрогнули.

— Фимка Элиади! — прошипела она.

— Да, — Яков Захарович, кажется, ничего не заметил, — так и написано: Элиади Ефимия Анастасовна, она же Чума. Ну раз дама вам знакома — больше ничем помочь не могу. Только удачи пожелать. Судя по письму, она вам понадобится. Да, и еще. Хорошо бы взять живой.

Когда за Яковом Захаровичем закрылась дверь, Лика обрушилась на стул и закурила, не замечая скривившегося Шорина.

— Ты с ней знакома? — Моня заботливо плеснул в стакан коньяку и подал Лике.

— Учились вместе. Потом на войне… встречались, — Лика залпом влила в себя коньяк и запила остывшим чаем.

— По разные стороны?

— Нет, ну что ты. По одну. Но лучше бы по разные.

Лика начала свой рассказ.

Любой Особый рангом выше тройки — военнообязанный по умолчанию. Чем выше ранг — тем с более юного возраста. Тройки — с шестнадцати, драконы — с двенадцати.

Много есть дел для ведьмы на войне.

Ликина эскадрилья в бумагах именовалась «особыми частями воздушной обороны». Самолет стоит дорого. Это ценный алюминий, сталь, множество рабочих часов. Если самолет разобьется — полбеды, а вот если угонят его немцы себе — то у нас будет на один самолет меньше, а у них — на один больше. Для этого и взлетали в небо девочки Лики, выставляя заслоны. Гибли десятками, сотнями — но это самолет стоит дорого, а простая деревенская ведьмочка — так, мелочевка.

Были задачи и посложнее. Несколько раз даже сами захватывали вражеские самолеты — и вели до наших аэродромов. И в разведку летали. И картографам, бывало, помогали. Но главное — заграждение.

Ликиных девочек называли мотыльками. Потому что рядом с огромными машинами казались они невесомыми. Потому что парили. Потому, что мало кто из них жил после попадания в эскадрилью больше месяца.

Лика старалась сберечь своих девочек как могла. Снова и снова пыталась рассчитать безопасные места, отрабатывала с ними приемы… Это продлевало жизнь на дни, иногда — на недели. Не больше. Лика рычала и плакала в бессилии.

А вот у Фимы в эскадрилье порядки были иные. Ее девочки могли купить себе жизнь. И не жалкие дни, а месяцы и годы. Одни говорили, что Фимка берет золотом, другие — что привечает красивых и покорных, третьи — еще что-то придумывали… Лика не знала правды. Знала только, что вокруг Фимы постепенно образовалась компания из девушек, находящихся в эскадрилье не первый год. И ни разу не летавших в заслоне. Не обласканные Фимкой девочки погибали быстро. Очень быстро. Редко кто из них доживал до своего третьего вылета.

Не сказать, чтоб Фимины фрейлины скучали. Как только появлялась возможность «сделать красиво» — скажем, угнать немецкий самолет с ВПП, предоставив «расходному материалу» разбираться с разъяренными немцами, — за дело брались именно они. И, хотя не брезговали мародерством, получили за свои проделки достаточно наград.

Что с ними стало после войны — Лика была не в курсе.

— Значит, женская банда… Оригинально, — протянул Моня озадаченно. — И где их искать?

— Троицкая, 11, — отчеканила Лика. — У нее тетка там жила.

— Думаешь, приехала в гости к любимой родственнице?

— Почти. Она все училище мечтала, как тетка наконец-то помрет — и оставит ей свое золотишко. У нее муж ювелир был — делал какую-то неимоверную красоту по индивидуальному заказу.

— Ну и славненько, — улыбнулся Моня, — командуйте.

Арина глазом моргнуть не успела, как Лика превратилась в себя прежнюю. Растрепанная, с горящими глазами, она бегала по всему УГРО, раздавала короткие распоряжения, инструктировала рябчиков, в общем, вела бурную деятельность, заражая окружающих каким-то ликующим энтузиазмом.

Моне и Давыду же сказала коротко: «Сейчас идете выспаться. Завтра сидите тут, может, понадобитесь». Арина не успела этому удивиться, как тут же Лика заявила, что сама Арина ей понадобится на операции, пусть будет готова.

— Вот все не могу понять — если Лика будущее видит, что она всегда так туманно говорит? — Арина поймала Моню уже на выходе. Он с серьезным лицом шел выполнять команду «спать до завтра».

— Сейчас попытаюсь сформулировать, — Моня достал папиросу, — сложно это. Ничего мы на деле предсказать не можем. Ну то есть, чтоб сбылось. Но вот… Наверное, ближе всего будет — «сердцем чуем». Вот я тебе могу сказать, мол, сделай то, что скажет Лика, но что она скажет — не представляю.

— Ну я и так, в общем-то, не собираюсь с нею спорить.

— А стоило бы, — Моня бросил недокуренную папиросу. — Шорин! Пошли! Начальство сказало «баиньки» — так что будь любезен исполнять.

Арина ушла к себе, чтобы лишний раз не встречаться с Давыдом.

В катафалке Лика сидела молча. Все попытки выяснить у нее хоть что-нибудь успеха не имели. Рябчики, веселые и возбужденные, принялись трещать между собой. Кто о девушках, кто о шмотках, кто о кино. Арина сидела у окна и полусонно разглядывала улицы Левантии. Вспоминала какие-то мелочи. Как первый раз ехала на труп — и хотела на каждом перекрестке выскочить из машины — то потому, что боялась не суметь, то — чтоб похвастаться, мол, она теперь не просто так — а настоящий эксперт. Или как вон в том магазине на углу папа покупал ей ботинки. Года в три, наверное. Тоже было лето, все окна настежь — и маленькая Ирэна не долго думая выкинула туфельку за окно. «Ирэночке срочно нужны новые ботиночки, эти ей не нравятся!» — закричал папа — и повез ее в магазин. Долго выбирали новые — и купили целых три пары, потому что Арина прижала их к себе — и не давал забрать. Лучше всего

запомнился вкус новых кожаных ботиночек — чуть кисловатый и сытный. А потом папа отвез ее в фотографию — и на стене долго висела карточка, где Арина с наспех повязанным бантом сидела в окружении двух плюшевых медведей.

Сейчас вместо обувного был продовольственный, а вместо фотографии — ремонт обуви. Арина сама не заметила, как уснула. А катафалк все ехал и ехал.

— А мы не слишком долго едем? — спросила Арина, проснувшись и обнаружив за окном девятый дом по Троицкой улице.

— Ребзя, точно, час уже тут торчим! — один из рябчиков удивленно поглядел на часы. Арина пробралась к Вазику.

— Чертовщина какая-то, — вздохнул тот, — бензина нажег на год вперед, вроде еду, а пейзаж за окном не меняется.

Они услышали, как Лика громко чертыхнулась.

— Вазик, останови! — скомандовала она. — А ты сбегай к ближайшему автомату. Телефон розыска знаешь? Позови Мануэля Соломоновича, скажи — на щит наткнулись. Арин, встретишь их?

Арина пожала плечами и вышла из катафалка.

Серебристый мотоцикл Шорина показался быстро, как будто ждал неподалеку. Моня с Давыдом спешились, переглянулись.

— Барахло, а не щит. На три угла. В смысле, три бабы, простите, дамы держат, одна — за ними приглядывает. Та, которая приглядывает, — самая сильная, — Шорин говорил небрежно, но было заметно, что он сосредоточен. — Смотри, какой красивый домик напротив. Как раз подойдет.

— Вполне, — улыбнулся Моня, — Арин, ты спрашивала, как драконы работают. Сейчас есть шанс посмотреть на работу дракона своими глазами.