Закон девяток - Гудкайнд Терри

Алекс смутно понимал, что все дело в медпрепаратах; это они не позволяют сосредоточиться. Больше всего на свете ему хотелось выбраться из-под тяжкого отупляющего груза, но придумать способ, как это сделать, тоже не получалось.

Как-то раз когда он отвернулся от очередной горсти пилюль, заявив, что не желает их больше принимать, его пообещали привязать к койке ремнями и, если он не перестанет артачиться, начать вводить лекарства внутривенно.

Этого ему точно не хотелось. И еще он понимал, что не в силах бороться с угнетателями. После недвусмысленной угрозы Алекс вновь стал глотать препараты без возражений.

А ведь как хочется скинуть с себя темную обволакивающую массу, которая не дает нормально работать мыслям…

Возникало впечатление, что здесь он провел уже несколько дней. Точнее сообразить не удавалось, однако вряд ли речь шла о длительном сроке. Вроде бы еще раз заглядывал доктор, пытался о чем-то поговорить.

Если точнее, Хоффманн хотел разузнать о проблемах, о которых думал сам Алекс. Беда в том, что ни о чем думать не получалось. Тогда доктор поинтересовался, не руководят ли Алексом какие-нибудь голоса. Он спросил: какие, мол, голоса? Доктор ответил: к примеру, скажем, голос дьявола или даже людей из другого мира, которые преследуют больного, чего-то добиваются, нашептывают всякую всячину. При этом вопросе Алекс испытал чувство смутного беспокойства, но не мог взять в толк, о чем говорит врач.

Хоффманн затем ушел, добавив на прощание, что заглянет позднее и они вновь побеседуют, раз уж Алексу торопиться некуда и домой его отпустят далеко не сразу.

«Домой…» Вот он, его нынешний дом.

В подсознании что-то сверкнуло. Родной дом. Родная мать. Да, кажется, ему надо узнать, в порядке ли она…

Хотя лекарства подавляли любые эмоции, Алексу ежеминутно чудилось, что в этом месте небезопасно, а коли так, то и над матерью могла нависнуть какая-то угроза. Только что прикажете предпринять? Он был совершенно не в силах хоть как-то рассеять собственные страхи.

Распахнулась дверь, в палату скользнул кто-то очень рослый.

Узник приподнял голову и увидел забинтованную физиономию.

— Ну, как живется-можется, Алекс?

— Хорошо, — чисто механически ответил юноша и вновь уперся взглядом в пол.

— А мне нос починили. Говорят, все обойдется.

Алекс кивнул. Ему не нравилось, что вошедший человек нависает горой, однако что с этим делать, было непонятно.

— Знаешь, мне очень хотелось побыстрее вернуться к работе и узнать, как дела у пациентов. Всем известно, до какой степени я забочусь о своих подопечных.

Алекс кивнул. Этот вальяжный тон и вроде бы безобидные слова почему-то всколыхнули в нем вязкое ощущение тревоги.

— Наш уважаемый доктор сказал, что тебе пора выходить в люди. Так что отправимся сейчас в солярий. Пришло время учиться вести себя в обществе, если можно так выразиться. Тем более что отныне вокруг себя ты будешь видеть только эту компанию. Но перед выходом, так сказать, в свет я хочу, чтобы ты рассказал мне про заставу.

Алекс медленно мигнул, поднимая глаза на мужчину с забинтованным лицом.

— А?..

— Я говорю — застава. Давай-ка выкладывай.

— Я хочу… видеть мать…

— По маменьке соскучился?

— Я хочу видеть… что она в порядке…

В голове проскочило мужское имя. Генри.

Здоровяк вздохнул, затем фыркнул себе под нос.

— Ладно, прогуляемся. Посмотрим на твою мамашу. Может, оно и правильно: увидишь ее, успокоишься… Да с ней все путем, как обычно. А уж потом, Алекс, я тебе очень советую хорошенько подумать и начать отвечать на наши вопросы, ясно? Не то как бы с твоей мамулей чего не случилось ненароком.

— Я прошу… — Алексу удалось взглянуть вверх. — Не надо ее обижать…

Генри пригнулся ближе и растянул губы в улыбке.

— А уж это только от тебя зависит. Усекаешь?

По обеим сторонам пластыря на физиономии Генри виднелись припухшие синюшные глазные впадины. В голове Алекса сложилось вместе несколько логических кусочков. Кажется, это он был повинен в травме, сломал Генри нос. Но почему? Ответ упорно ускользал.

Генри взял салфетку, обтер Алексу рот.

— О’кей, пошли ее навестим.

Алекс начал медленно привставать и тут же испытал дикое головокружение. Генри сунул ему под мышку мясистую лапу, не давая упасть.

— Доктор говорит, у тебя давление ниже плинтуса, так что ножками двигай аккуратно, не то свалишься. Короче, не лезь на рожон и слушай, чего тебе говорят. С медициной шутки плохи.

С этими словами Генри саданул больному под дых.

Боль показалась какой-то далекой, но все равно Алекс сложился перочинным ножом и упал в кресло. Прикрывая живот одной рукой, он вцепился в подлокотник. Поднял лицо. Генри ухмылялся.

Санитар вздернул Алекса за шиворот, заставляя встать, и ударил еще два раза, причем сильнее.

Алекс со стоном рухнул в кресло.

— Ну что, драчун недоделанный, помашемся, а? Хочешь? — Он вновь фыркнул. — Да куда там… Одно слово, торазин. Убивает любую агрессию, понял теперь? Его специально придумали, чтобы субчики вроде тебя уже никому и никогда не могли докучать. Психопаты хреновы…

Боль оставалась на отдалении, как бы не играла роли, хотя Алекс и понимал, что ситуация ненормальная. Просто не получалось у него беспокоиться.

— Торазин подавляет агрессию до того хорошо, что ты даже не можешь разозлиться.

Генри вновь вздернул его на ноги, подтянул ближе и провел серию быстрых резких ударов в корпус. Всякий раз тело Алекса содрогалось, но он не мог упасть: Генри был очень силен и легко держал свою жертву чуть ли не на весу.

Дыхание перехватило. Алекс не мог сделать и глотка воздуха, однако оглушающий коктейль в крови не позволял реагировать.

Наконец Генри нанес последний удар. Алекс вновь оказался в кресле, держась за живот обеими руками. Подкатила рвота.

Генри тоже запыхался — залепленный нос не давал ему свободно дышать.

— Ладно, хорош пока. Пошли навестим твою мамочку. Шевелись, говорю!

Но Алекс не мог встать. Каждый вдох давался с огромным трудом. Генри раздраженно сдернул его с кресла и впечатал колено в пах. Алекс рухнул на пол, со стоном свернулся в клубок.

Пару секунд санитар удовлетворенно созерцал плоды собственного труда, затем опять заставил больного подняться, рывком развернул лицом к двери и пихнул в спину. Алекс попытался шагнуть, да только ноги отказывались отрываться от пола. Получалось лишь семенить шаркающей походкой.

В затылок ему сопел Генри.

— Ничего, дружок, привыкай! Все еще впереди.

32

Возле тяжелой двери Генри вытянул связку ключей на тросике и отпер замок. Кое-кто из медперсонала дежурного поста вскинул лицо, но, удовлетворив мимолетное любопытство, вернулся к своим занятиям.

В глубине служебного помещения несколько женщин ходили между высокими стеллажами, вынимая или вставляя на места какие-то папки с документами. За широким окном раздаточного пункта сидела медсестра, заполнявшая учетные карточки на лекарства. Две дежурные санитарки сидели за столом, попивая кофе и обсуждая домашние дела. Никто из них не удостоил Алекса взглядом, в котором читалась бы хоть искорка заинтересованности. Полнейшее безразличие.

Алекс чувствовал себя невидимкой.

Он брел по коридору, не в силах ускорить шаг, да и не испытывал никакого желания это делать. Где-то в глубине шевелилось подспудное напоминание, что творится нечто неправильное, что беспокоиться есть о чем, однако сейчас его голова была занята лишь одним простым и бесхитростным делом: Алексу полагалось семенить вслед за Генри.

Он заметил лифт и вспомнил, что пользовался им раньше, когда покидал больницу, однако ответ на вопрос, почему его заперли здесь, почему он сам стал пациентом с отдельной палатой, так и не приходил в голову. Не получалось заставить себя сосредоточиться достаточно долго, чтобы в уме смогла сложиться последовательная цепочка событий, позволяющая увидеть наконец всю картину.