— Правда? Какая еще правда?! Мы — никто!
— У тебя есть сила. — Тза'аб подошел к подушке и осторожно сел. — Иначе ты не заметил бы моего шатра. Он жестом предложил Сарио снова опуститься на ковер. — Тебе надо еще многое узнать. А потому начнем.
— Эстранхиеро, — прошептал Сарио, — почему я должен тебя слушать?
— Потому что ты похож на меня, — незатейливо ответил старик. — Верен тому, что хранится здесь и здесь. — Он коснулся лба и груди у сердца, а затем улыбнулся. — Возможно, ты — это я. Правда, я все еще жив и одновременно не могу быть двумя живыми людьми.
После долгой паузы, до отказа насыщенной изумлением и настороженностью, Сарио криво улыбнулся.
— Ты — моронно луна. Полоумный, верящий, что способен допрыгнуть до луны и сорвать ее с неба. Старик беззвучно рассмеялся.
— Так тебе нужна луна? Всего лишь жалкая луна, когда можно получить Пустыню?
— К чему ты клонишь?
— Для Аль-Фансихирро нет ничего невозможного.
— Для кого? Альфан?.. Как ты сказал?
— Аль-Фансихирро. На тайном языке это означает “искусство и волшебство”. И сейчас я даю тебе первый урок. — В глазах старика поблескивали насмешливые искорки. — Я из ордена тза'абов, священного замка. Это гораздо серьезнее, чем твои санкта и санкто.
— Что еще за орден? Если вроде санкта и санкто, мне он не интересен.
— У нас есть кое-что общее — верность, вера, пожизненное служение. Но у моего ордена другие святыни, люди и методы. — Тза'аб повернулся к ларцу, стоявшему рядом с подушкой, и скрипнул засовом. — Видишь ли, Сарио, независимо от своего возраста и происхождения человек в этом мире способен на многое. Да, я стар, художнику кажусь вырытым из земли покойником, но я вовсе не бесполезен. Я немало знаю и могу кое-чему научить. — Он приподнял крышку, и пахнуло старыми пряностями, мелькнул блестящий зеленый шелк. — Ай, но тебе придется хорошенько поработать головой, чтобы понять меня.
Старик вынул из ларца изящную кожаную тубу. Дрожь пальцев не помешала ему ловко одолеть проволочный узелок и снять с тубы колпачок, после чего с предельной осторожностью извлечь пергаментный свиток. Сарио, стоявший возле полога и готовый сбежать по примеру Сааведры, с возрастающим интересом смотрел, как тза'аб расправляет пергамент. Бережно положив его на ковер и прижав уголки резными золотыми гирьками, старик поманил гостя.
Сарио взглянул на пергамент. И обмер.
— Матра,.. Матра эй Фильхо! — Неодолимая сила любопытства заставила его опуститься на колени. — Где ты… Откуда у тебя… Матра Дольча, да неужели это возможно?!
— Для Аль-Фансихирро нет ничего невозможного. И тут Сарио наконец уловил тему узора на ковре. На пергаменте он был целиком.
— Номмо Матра эй Фильхо!
— Ай, нет, — возразил старик. — Во имя Акуюба. Но Сарио было не до чужих имен и богов. Его била крупная дрожь, необъяснимый холод пронизывал до костей, до глубины души.
— Ты хоть знаешь, что это такое?
— Страница Кита'аба, — спокойно ответил тза'аб. — Верро Грихальва, твой родич, не целиком его уничтожил.
Сарио пожирал глазами текст, узнавал знакомый почерк, — он уже читал написанные этой рукой строки, хотя впервые видел эту страницу.
"Да, не все погибло… Кое-что Верро отослал домой”.
Да, кое-что Верро отослал домой, подарил семье. С великой гордостью и благоговением старик показывал страницу Фолио, доступного только иллюстраторам Кита'аба — самого священного текста тза'абов. Жители Пустыни считали Кита'аб ключом к своему Богу, а Грихальва — ключом к постижению своего Дара.
У Сарио в горле клокотал, рвался на свободу истерический смех. Он вспомнил, как тайком читал Фолио.
"Опять я забегаю вперед”.
* * *
Гуляющего люда на улицах и площадях не убывало. Сааведра добралась до сокало Грандо, затем до фонтана перед громадой собора. По-прежнему на мраморных ярусах и в чаше кишела детвора. Решительно растолкав малышей, Сааведра забралась на парапет, наклонилась и до плеч погрузила руки в холодную воду. Не думая о намокшей одежде, она зачерпывала воду и с шумом плескала себе в лицо.
Усталости, вызванной жарой и духотой, как не бывало; влага охладила кожу, но не погасила гнев. А в чем его причина, Сааведра не понимала. Старик — всего лишь старик, что он ей сделает? Ну и пускай знает, чья кровь течет в ее жилах. Об этом всем известно, ведь она — Грихальва. Не появись в роду Грихальва дети тза'абов, его бы все равно считали опозоренным из-за тех женщин, фрейлин герцогини Хесминии, похищенных воинами Пустыни.
Нет. Дело все-таки не в похищении, а в изнасиловании, в рождении полукровок. За это потом все кому не лень — и придворные, и святоши — издевались над несчастными фрейлинами, сживали их со свету. Всего лишь две из них не наложили на себя руки. И они не только выносили и родили детей, но и приютили сирот. А потом в Палассо Грихальва всем полукровкам позволили зачинать и рожать. “Екклезия предпочитала, чтобы все обесчещенные фрейлины умерли или отправились в изгнание, бросив детей на произвол судьбы”.
По ее щекам наперегонки бежали прохладные капли. Сааведра крепко — аж костяшки пальцев побелели — держалась за парапет, волосы распустились совсем и окунулись в воду.
"И не было бы тогда чи'патрос. А может, и нерро лингвы. И не ополчилась бы против нас екклезия. И не родилась бы Сааведра Грихальва. И Сарио”.
Веки смежились, слиплись влажные ресницы. Что сейчас делает, о чем говорит старик?
— Белиссима, — прозвучало рядом. — Вы тут одна?
Она вздрогнула. Солнце резануло по глазам, но она разглядела силуэт: высокий мужчина. Разглядела и одежду: скромная рубашка с закатанными рукавами и штаны для верховой езды. — Я сама себе хозяйка.
— Тем лучше.
— Почему? — подозрительно спросила она. — Тебе от меня что-то нужно?
Он рассмеялся.
— Что может быть нужно мужчине от женщины? Она тряхнула головой, откидывая назад мокрые локоны, и ухмыльнулась, когда он отшатнулся от брызг. Торопливо смахнула со лба капли, вытерла ладонями подбородок.
— Мало ли что! Но лишь такой мужчина, как ты, будет выпытывать у молодой женщины, одна она или нет. Он снова рассмеялся, на этот раз тише.
