Магистр дьявольского культа (ЛП) - Мосян Тунсю

Цзян Чэн вскричал: «Почему ты раньше не сказал?!»

Цзинь Лин ответил: «Я не был уверен. Тот мертвец двигался очень быстро и сразу же скрылся, стоило мне войти в дом, так что я успел заметить лишь расплывчатые очертания. Но я слышал звон цепей, как на горе Дафань, поэтому заподозрил, что это Вэнь Нин. И не начни ты меня бранить прямо с порога, я бы немедленно все рассказал! И вот теперь, если он уже ушел слишком далеко, и ты не сможешь его догнать, то вини свой дурной характер, а не меня!» Он вытянул шею, пытаясь заглянуть вглубь комнаты, но Цзян Чэн был в такой ярости, что захлопнул дверь прямо перед его носом, прокричав изнутри: «Я разберусь с тобой позже! А теперь пошел прочь!»

Цзинь Лин пробурчал «Ага», после чего раздались его удаляющиеся шаги. Увидев, что Цзян Чэн вот-вот обернется к нему, Вэй У Сянь незамедлительно натянул на лицо весь калейдоскоп расстроенных чувств, начиная с «О, нет, как же так, моя тайна раскрыта!» и заканчивая «Что же теперь со мной будет, после того как обнаружили Вэнь Нина?!». Надо признать, Цзинь Лин оказался весьма умен: он понимал, что Цзян Чэн пуще всего на свете ненавидит Вэнь Нина, и использовал сие знание, чтобы сочинить такую правдоподобную ложь. Цзян Чэн же, в свою очередь, как никто другой, был осведомлен, что Старейшина И Лин и Призрачный Генерал почти всегда появлялись вместе, поэтому уже догадывался, что Вэнь Нин скрывался где-то неподалеку. Слова Цзинь Лина подтвердили его опасения, а смущенное выражение лица Вэй У Сяня окончательно убедило его. И в довесок к вышесказанному ярость туманила рассудок Цзян Чэна каждый раз, когда он слышал имя Вэнь Нина. И разве могла хоть толика сомнения возникнуть в ослепленном ненавистью человеке? Буря, бушевавшая в его груди, казалось, вот-вот с треском расколет ее пополам. Он легко взмахнул кнутом, щелкнув им подле Вэй У Сяня, и яростно прошипел сквозь зубы: «А ты по-прежнему везде таскаешь за собой своего цепного пса!»

Вэй У Сянь ответил: «Он мертв уже много лет, я тоже уже умер. Что тебе еще от нас надо?»

Цзян Чэн направил на него кнут: «И что с того? Умри он хоть десять тысяч раз, моя ненависть к нему не угаснет! Тогда он не сгинул во тьму окончательно, значит, так тому и быть! Я верну его небытие сегодня, своими собственными руками, сожгу его дотла, размелю его кости и развею прах перед твоим лицом!»

Он с грохотом захлопнул за собой дверь и направился к выходу, на ходу наказывая Цзинь Лину: «Держи ухо востро и не своди с него глаз. Не верь ни одному его слову и даже не слушай, что он говорит! Не давай ему издать ни единого звука. Если он попытается свистнуть или сыграть на флейте, заткни ему рот. Если и это не поможет, то просто отсеки его руку или отрежь язык!»

Вэй У Сянь понимал, что эти слова Цзян Чэн произнес специально для него, предупреждая любые его попытки побега. Он не брал Вэй У Сяня с собой, опасаясь, что тот найдет способ управлять Вэнь Нином. Цзинь Линь же небрежно бросил в ответ: «Да знаю я. Я в состоянии присмотреть за ним. Лучше скажи, дядя, зачем ты заперся в комнате с этим чокнутым обрезанным рукавом? Что он опять натворил?»

Цзян Чэн ответил: «Не твоего ума дело. Лучше хорошенько следи за ним. Если я вернусь и увижу, что он испарился, то точно переломаю тебе ноги, будь уверен!» Задав еще пару уточняющих вопросов об искомом месте, Цзян Чэн, взяв с собой половину адептов, отправился в погоню за мнимым Вэнь Нином. 

Через некоторое время раздался заносчивый голос Цзинь Лина: «Ты, встань там. Ты, иди вон туда. Вы, идите и охраняйте главный вход. Я сам буду за ним следить».

Никто из адептов не осмелился ослушаться. Еще спустя некоторое время дверь отворилась, и юноша просунул голову внутрь, выискивая глазами Вэй У Сяня. Тот выпрямился. Цзинь Лин приложил палец к губам, на цыпочках зашел в комнату, дотронулся до рукояти Цзы Дяня и что-то прошептал.

Цзы Дянь слушался только своего владельца, но, похоже, что Цзян Чэн позволил кнуту распознавать Цзинь Лина как хозяина. Фиолетовые молнии тотчас же погасли, и кнут превратился в серебряное кольцо с фиолетовым камнем, оказавшееся в фарфоровых ладонях Цзинь Лина.

Цзинь Лин тихо сказал: «Пойдем».

После бессмысленных приказов юноши адепты Ордена Юнь Мэн Цзян оказались беспорядочно рассредоточены по всему периметру, и двое беглецов, крадучись, выбрались из окна, затем перелезли через забор и бесшумно бросились бежать со всех ног. Когда они достигли леса, Вэй У Сянь вдруг услышал странные звуки, преследующие их. Он обернулся и едва не умер на месте: «Зачем он идет за нами?! Прогони его прочь!»

Цзинь Лин дважды свистнул, и собака тихонько заскулила, дернула острыми ушами и удрученно умчалась прочь. Юноша презрительно фыркнул: «Ты такой жалкий. Фея только выглядит грозно, но на самом деле не кусается. Это же пес-оборотень, специально натасканный рвать на части тварей. Ты, что, серьезно думал, что это обычная собака?»

Вэй У Сянь перебил его: «Погоди секунду. Как ты ее назвал?»

Цзинь Лин ответил: «Фея. Это имя».

Вэй У Сянь воскликнул: «Ты назвал пса Феей?!»

Цзинь Лин уверенно возразил: «А чему ты так удивляешься? Когда она была щенком, я называл ее Феечкой. Но сейчас она уже взрослый пес, поэтому больше я ее так не зову». 

Вэй У Сянь замотал головой: «Да нет же! Дело не в том, что она уже огромный пес!.. Кто тебя надоумил так называть собак?!» На самом деле, Вэй У Сянь уже знал ответ. Без сомнения, это был его дядя. В прошлом Цзян Чэн тоже воспитывал нескольких щенков и звал их «Жасмин», «Принцесса», «Милашка» и так далее, словно дорогих женщин в публичных домах. Цзинь Лин ответил: «Настоящие мужчины не переживают из-за такой ерунды. Да и зачем тебе это знать?! Ладно, стой. Ты оскорбил моего дядю, у тебя, верно, с головой не все в порядке, и можешь считать себя уже наполовину мертвым. А сейчас я тебя отпускаю, и мы в расчете».

Вэй У Сянь спросил: «А ты знаешь, почему твой дядя схватил меня?»

Цзинь Лин ответил: «Ага. Он думает, что ты Вэй У Сянь».

Вэй У Сянь подумал: «В этот раз он не просто «думает», он поймал именно того, кого надо». Он опять спросил: «А ты сам? Почему ты не подозреваешь, что я – это он?»

Цзинь Лин сказал: «Ты не первый, с кем дядя поступает подобным образом. И он еще никого не отпустил, даже если существовала вероятность того, что он схватил совсем не того. Но раз Цзы Дянь не изгнал твою душу, то я поверю тебе. К тому же, Вэй У Сянь ведь не был обрезанным рукавом, а ты ведь осмелился приставать даже к…»

С лицом, полным отвращения, Цзинь Лин оборвал фразу, так и не сказав, к кому же приставал Мо Сюань Юй, и замахал рукой, будто бы отгоняя мух: «Как бы то ни было, отныне и впредь ты больше никак не пересекаешься с Орденом Лань Лин Цзинь! И если ты опять примешься за старое, не вздумай путаться ни с кем из моего клана! Иначе я за себя не отвечаю!»

Завершив свою речь, Цзинь Лин развернулся и пошел прочь. Он сделал несколько шагов и вновь посмотрел на Вэй У Сяня: «Почему ты еще здесь? Уходи. Или ты ждешь, пока придет мой дядя и вновь схватит тебя? Надеюсь, ты не вообразил себе, что я рассыплюсь в благодарностях за мое спасение. Не думай, что я начну подобострастно распинаться перед тобой самыми тошнотворными словечками».

Вэй У Сянь сложил руки за спину и подошел к нему: «Юноша, в этой жизни есть два тошнотворных слова, которые человек должен научиться говорить, несмотря ни на что».

Цзинь Лин спросил: «Это какие же?»

Вэй У Сянь ответил: «Спасибо» и «Прости».

Цзинь Лин ядовито усмехнулся: «И что мне будет, если я не научусь говорить их?» 

Вэй У Сянь сказал: «Тогда рано или поздно ты произнесешь их в слезах».

Цзинь Лин глумливо плюнул в сторону, а Вэй У Сянь вдруг произнес: «Прости».

Цзинь Лин опешил: «Что?»

Вэй У Сянь продолжил: «Прости за то, что я сказал тебе на горе Дафань».

Цзинь Лину не первый раз говорили, что у него «нет матери, чтобы учить его», однако никто еще столь серьезно не просил у него прощения. Это «прости» обрушилось на него так неожиданно, что он, сам не зная, почему, вдруг почувствовал себя слегка неловко.