Пасифик (СИ) - "reinmaster"

— Ну-ну-ну, — разрешил Кальт, поблёскивая озорными льдинками глаз.

— Статистика, — произнёс он пятью минутами позже.

Короткое слово, разобранное по буквам, прозвучало как перевод слова «дерьмо» с общечеловеческого на лабораторно-дипломатический. Хаген пожал плечами. На всякий случай он заготовил ещё несколько аргументов.

— И всё на основании… чего? Анамнеза? А объём выборки вас не смутил? Вы утверждаете, что большинство моих сверхстойких оловянных солдатиков испытывало проблемы с адаптацией. Большинство, ха! Сколько карандашей побывало в моей коробке, Йорген? Можно пересчитать по пальцам. А кто из них проходил программы в Центре?

— Я поднял отчеты кураторов-наблюдателей с рабочих постов. Просто в указанный период Центр принимал рабочих только с гражданских линий, по соображениям секретности, а большинство солдатиков пришли с военных производств. Нужно смотреть личные дела. У Ульриха были проблемы с адаптацией.

— Какого рода?

— Всё то же — сон, ложная память. Мориц, да, чист. Но если мы говорим о двух видах резистентности…

— Вы говорите. Весь Райх пользуется эмпо-индексом, а техник из Индаста вдруг заявляет, что помимо него нужно изучить ещё кучу показателей. Правильно всё же лидер прихлопнул ваш университет. Есть же простая эмпо-зависимость, чем она вас не устроила?

— Например, тем, что у патрульных Рупрехта и солдатиков одинаковые эмпо-индексы, но результат-то разный. Эмпо… как хотите, но что-то не так с этим эмпо. И вообще… это же корреляция, — проговорился Хаген с простодушным презрением человека, мановением дирижёрской палочки заставляющего маршировать цифры в нужном направлении. — Я вам что угодно скоррелирую. Если потребуется.

— То есть вы допускаете подтасовку только в нужном вам направлении? Хитрый техник! Достали с потолка какую-то мутную гипотезу, дополнительно намутили воды и отправились удовлетворять любопытство за мой счёт. Когда это вы успели набраться наглости, Йорген? И главное — у кого? У Мельника?

— У вас.

— А, — сказал Кальт, слегка удивившись. — Верно. Ладно.

Они переглянулись. И опять приникли к монитору.

***

Что же я делаю?

Что же я, чёрт возьми, де…

Рубиновые часы изобразили полночь. Каникулы в «шлюзе» плавно сошли на нет. Заглянул Франц, но Кальт, не поворачивая головы, бросил: «Позже. Выйди», и Франц исчез, унося небесной красоты папку и сгусток недовольства, размером примерно с себя. «Неплохо, — одобрил Кальт. — Вы молодец, Йорген». Хаген промолчал. Вообще-то он хотел откликнуться «вуф-вуф», но вовремя припомнил винтовое замыкание, и здоровые инстинкты возобладали. Однако свежепроклюнувшийся росток техника-исследователя робко развернул первые зелёные листочки.

И всё же, что я…

Они подробно обсудили идею о влиянии Территории, сойдясь во мнениях относительно специфического и неспецифического воздействия. Раскритиковали убогое использование «песочницы» операторами «Кроненверк». Потом Кальт натолкнулся на файл, озаглавленный «всячина».

«Просто заметки, — напряжённо сказал Хаген. — Наброски, ерунда, не смотрите». Первый абзац касался возможного сходства нейроматриц «Знаки» — «Территория». Эта идея пришла к нему в одну из бессонных ночей, когда он пугливо раздвигал шторы, чтобы взглянуть на маленькую смертельную луну и плакал от тоски, прикусывая костяшки пальцев. Плакал до тех пор, пока браслет не взрывался позывными — трам-та-та-там — марша победы, и голос Илзе сообщал, что терапия вот-вот прибудет. Тогда приходилось добавлять в интонацию щебня и колючей проволоки, отвергать терапию и врать, врать… «А вот здесь-то нужен эксперимент, — Кальт постучал по монитору. — Я и сам так думал да руки не дошли. Организуйте. По всем категориям, включая нейтралов. Сказали „А“, говорите „Б“! Почему не довели до конца?»

«Хорошо», — оторопело согласился Хаген, глядя, как ловко терапист шарится в системе, делая видимыми скрытые файлы. Тик-так. Скверно, скверно.

«А это зачем? — спросил Кальт, открыв припрятанные и закомментированные черновики с данными контент-анализа интервью рабочих Пи-Эр. — Бред? Галлюцинации? Прекращайте, Йорген, это вам не нужно. Что за чушь? Вас кайрос-менеджер, что ли, укусил?» «М-м», — неопределённо сказал Хаген, раздумывая, куда бы запихнуть следующие отчёты. Микродиск? А где хранить? Он подумал о местах, куда теоретически может залезть Илзе, и смутился.

Потом он ещё немножко подумал и вдруг понял, что натворил.

— Подождите! — взбунтовался он. — Эксперимент! Вы сказали «по всем категориям»! Вы сами-то на Знаки глядели? Представляете себе летальность? Вплоть до инфарктов…

— Ну и? Матрицы-то вы получите. Сравните тоже с минусовками, с матрицами погибших солдат. Вот и докажем торопыгам из райхканцелярии, что проблема Территории намного глубже и объёмнее, чем представляется их куцым мозгам.

— Я не стану этого делать!

— Хотите загрузить Франца? Он и так будет занят. Вы мне подбросили одну любопытную мысль насчёт Сопротивления… Одну весьма любопытную… Э, э, что там опять за трагедия? Гретхен, Лизхен или Труди, м-м? Или как там её… Пометьте свою карту, и Франц её не тронет. Обещаю.

— Я сам, — сказал Хаген, глядя перед собой остановившимися, потухшими глазами. — Сам. Сам.

Станцевал. Ничего не скажешь. Дурила. Висельник.

Зубчатые колёса продолжали вращаться, перемалывая человеческий материал. «Так было, так есть и так будет». Разница состояла лишь в том, что теперь он оказался у пульта и каждым своим движением, ловким или неловким, ускорял работу чудовищного механизма.

— Шаг вперёд и два назад? Э, нет, так не пойдёт.

Тяжёлая рука легла на плечи. На этот раз её прикосновение не было неприятным. Очевидно, доктор Зима знал толк в анестезии.

***

— В следующий раз прихвачу вас с собой, — пообещал Кальт. — Вы были в Стахоле, Йорген? Там чудесно.

Он полулежал в кресле в своей любимой позе — нога на ногу, и рассеянно щурился на переливающуюся огоньками заставку-скринсейвер.

— Как прошло совещание?

— Прошло, — дремотно ответил Кальт. — Прошло да не совсем. Видите, я жду. Я жду подвоха. Наш лидер переменчив, как погода. Подует ветер, сдвинет тучи. Конечно, можно дуть с другой стороны. Но это изрядно утомляет.

«Мы ждём», — повторил про себя Хаген. Он чувствовал себя странно: оторванный от ветки лист, подхваченный воздушным потоком. Терапист как-то искривлял пространство и время. Рядом с ним на часах всегда было пять-сорок пять, даже если рубиновые цифры облачались в ночные рубашки. Рядом с ним пустота приобретала вес и форму, и следовало быть начеку, чтобы не задеть что-нибудь холодное. Рядом с ним идея подвергнуть смертельной пытке небом пару сотен человек казалась вполне себе рядовой и оправданной обстоятельствами.

— Раньше вы хотели меня убить, Йорген. Всё ещё хотите?

— А смысл? Ваше место займёт Франц.

— Моё место займут, — легко согласился Кальт. — Я готовлю… смену… А данные о моём самочувствии постоянно передаются на центральный пост. Я напичкан электроникой как промышленный робот. Чуть что… тревога… звон, гром, тарарам… Не убивайте меня, Йорген. Просто разбудите, когда… придут.

Он вздохнул и закрыл глаза. Запрокинул голову, приоткрыв шею с пересекающим её зигзагообразным шрамом — бей на здоровье.

Хочу? Вероятно, да.

Но второй раз я на это не куплюсь.

В растрёпанном, смутном состоянии души Хаген взял головоломку и, активировав нажатием на тёмный сектор, попытался равномерно распределить цвета по поверхности, не допуская появления вспышек тёплой части спектра. Как бы не так! А ведь со стороны выглядело не так уж сложно. Одновременно он постарался осмыслить происходящее и тоже потерпел неудачу: единственным выводом стало горькое признание своего идиотизма и необходимости ещё раз ускориться. Со всеми вытекающими.

Чем же он мне вломил? Силой мысли?

Или попросту — нейрошокером?

Кальт спал, скрестив руки на груди, дыхание его было мерным и бесшумным. Сон разгладил острые углы, заполнил впадины, мягким ластиком стёр пунктирные линии, пересекающие лоб; в неверном, приглушённом свете, исходящем от потолка и стен, лицо тераписта смягчилось и помолодело, хотя по-прежнему оставалось бесстрастным. Хаген наклонился вперёд, забыв про игрушку.