Тогайский дракон - Сальваторе Роберт Энтони

Бринн оглянулась и увидела, что Астамир подтаскивает к остальным одну из оказавшихся в стороне повозок. Стараясь не обращать внимания на крики раненых, она поскакала ему на помощь.

Грязное это дело, — сказал мистик, заметив расстроенное выражение на лице тогайранки.

— Я не получаю удовольствия от убийства, — призналась та и, подхватив поводья упряжки, стала ее разворачивать.

Но вдруг замерла, заметив, что Астамир смотрит ей за плечо и движением головы пытается привлечь внимание Бринн к тому, что там происходит.

Девушка обернулась: тогайранские воины окружили разбитый караван, а к ней медленно приближался Ашвараву.

— Ты неплохо сражалась сегодня, заметил он, — как и во время прошлых набегов.

— У меня были хорошие наставники, — ответила Бринн, — И я тогайранка. — Она сумела улыбнуться. — А лучше моего коня ни у кого… — Тут девушка умолкла, осознав, что предводитель бунтовщиков ее не слушает.

— Передвинешься на семь мест в строю, — небрежно бросил он. Бринн понимала, что в ответ на заявление Ашвараву должна проявить признательность и бурную радость, однако что-то в тоне предводителя ее насторожило. — После того как справишься еще с одним делом.

Он кивнул в сторону раненых бехренцев.

Девушка поняла, что от нее требуется. Ее словно наотмашь ударили по лицу. Одно дело — сражаться с противником, которого тогайранка от всей души ненавидела. Но можно ли видеть врага в истекающем кровью, беспомощном человеке?

Она перевела взгляд на Ашвараву. Тот пристально, не моргая, смотрел на тогайранку.

В поисках поддержки девушка повернулась к Астамиру и увидела, что мистик стоит, переводя взгляд с нее на предводителя бунтовщиков, словно оценивая обоих.

Мучительно тянулись мгновения.

У Бринн перехватило дыхание. Она понимала, насколько важно это испытание; понимала, что если не выдержит его, то ей нет места среди этих людей, а может, и вообще среди тогайру. Мелькнула мысль еще раз затеять спор на тему взятия пленников, но в этом вопросе их молодой предводитель не признавал каких-либо компромиссов — и был, в общем-то, совершенно прав. В отряде не было возможности содержать пленных. К тому же жизнь бехренского солдата или возницы не имела для Ашвараву ни малейшей ценности, поскольку он не мог ничего выторговать за нее ни у одного жреца-ятола.

Тогайранка снова окинула взглядом Ашвараву и его замерших в ожидании воинов, страстно желая найти достойный выход из создавшегося положения, но понимая, что, скорее всего, сделать это ей не удастся.

С окровавленным мечом в руке она подошла к одному из бехренцев — у того уже не осталось сил, чтобы умолять о пощаде или хотя бы взглянуть ей в глаза. Он тяжело дышал, и с каждым вдохом на его губах вскипали кровавые пузыри. Было ясно, что, даже согласись Ашвараву взять пленников, этому уже ничто не поможет.

В сознании всплыли слова Джуравиля о жестокости войны.

Девушка нанесла ему сильный и точный удар в сердце, разом прекратив мучения несчастного.

Когда она подошла ко второму раненому, тот поднял на нее взгляд, моливший о милосердии.

Бринн вызвала в памяти ужасную сцену гибели родителей, свидетельницей которой стала в далеком детстве, и нанесла удар, пытаясь внушить себе, что этот человек был тогда среди убийц.

И тут же пошла прочь, держа воспламенившийся по ее призыву меч на отлете, — ей хотелось как можно скорее выжечь с него следы крови.

За спиной она услышала возгласы похвалы, но героиней себя не чувствовала — более того, было ей сейчас на редкость скверно. Ашвараву смотрел на нее с одобрением…

С одобрением ли? Нет, на властном лице предводителя мятежников тогайранка прочла нечто большее. Он избрал именно ее для славного завершения столь удачного для них боя, словно вознаграждая за проявленную доблесть; и Бринн удалось, собрав всю свою волю, справиться с этой задачей. Однако теперь она готова была поклясться, что Ашвараву просто проверял ее и, возможно, хотел унизить, пусть даже только в ее собственных глазах. Что же произошло? Неужели Ашвараву только что приобрел над ней чуть больше власти?

Девушка перевела взгляд на Астамира. Тот сидел на коне, держа в поводу Крепыша. Лицо мистика выражало печаль и сочувствие, чего она, по правде говоря, не ожидала.

Бринн взяла поводья и вскочила в седло. Ее пони — тогайранке казалось, что Крепыш прекрасно понял, что здесь только что произошло, — вел себя как ни в чем не бывало. Это слегка успокоило девушку — мысль о том, что Крепыш мог бы осудить ее так, как она сама себя осуждала, была совершенно невыносимой.

— Убиты все, — доложил Вэй Атанн ятолу Гриашу в зале для аудиенций храма в Дариане. — Бунтовщики бросили убитых, а повозки, кроме одной, полностью разломанной, забрали с собой.

Все это чежу-лей произнес сухим, совершенно прозаическим тоном, словно потеря нескольких десятков солдат не имела никакого значения.

Ятол Гриаш отвел взгляд.

— Вы все сделали так, как я приказал? — спросил он.

— Да, ятол.

Сидевший рядом с Гриашем Карвин Пестль заерзал на месте и бросил на него любопытный взгляд.

— Припасы отравлены, — с довольным видом объяснил ятол. — Этому каравану пришлось достаточно долго находиться в пути, прежде чем эти смутьяны его заметили!

— Вы принесли наших людей в жертву? — изумленно спросил Пестль.

— Ашвараву глупец, но он крайне опасен, — отозвался Гриаш. — Впрочем, не исключено, что сейчас он уже мертвый глупец.

Произнося эти слова, он старался не смотреть в сторону работающих в храме рабов; все они были тогайранцами. Можно не сомневаться, что весть о вероломстве ятола Гриаша быстро распространится по степи и достигнет ушей Ашвараву; именно так и было задумано. Ятол был разочарован несообразительностью помощника. Неужели Пестль сам не мог в этом разобраться: ведь ни одно из поселений на самом деле особо не нуждалось в припасах, так с какой стати Гриаш послал целых три каравана с продовольствием?

Карвин Пестль слишком простодушен, пришел к выводу ятол, чтобы понять необходимость такой жертвы. Первые два каравана были посланы только ради того, чтобы у Ашвараву не возникло никаких сомнений по поводу третьего, который вез отравленные съестные припасы.

Откровенно говоря, третий караван и уловкой-то не был — просто в распоряжении ятола поначалу не оказалось достаточного количества такого яда, применение которого было бы необнаружимо по виду. Но и в этом все-таки заключалась хитрость, имеющая своей целью подхлестнуть уверенность Ашвараву — в собственных силах, в тупости врагов и в сведениях лазутчиков, работающих на него в Дариане. Вне всякого сомнения, в самое ближайшее время кто-то из рабов-ру, слышавших слова Гриаша, передаст сообщение об отравленных припасах тому, кто сможет донести это важное известие до главаря мятежников.

Губы ятола искривились в довольной усмешке.

Не может быть, чтобы самоуверенный смутьян не поддался на его уловку; вот тогда-то и пригодятся восемьсот прекрасно обученных солдат.

— Ты удивлен, что я предпринял против мятежников столь решительный шаг? — осведомился Гриаш, обращаясь к Пестлю.

— Нет, ятол.

— Удивлен, удивлен, не притворяйся. Тебе кажется, что куда разумнее было бы дождаться весны, когда на взбунтовавшихся ру можно будет обрушить всю мощь армии и покончить с этим делом быстро и без особого труда? — Ятол с усмешкой разглядывал молодого помощника. — Что ж, надеюсь, визит сегодняшних гостей поможет тебе лучше разобраться в моем замысле.

Он кивнул Вэй Атанну, и чежу-лей сделал знак одному из охранников, стоявших у огромных двустворчатых дверей. Тот, выглянув в коридор, дважды хлопнул в ладоши, и в зал вошли Вокс Лиен и Дахмед Блай, воины чежу-лей, возглавляющие присланные в Хасинту двадцатирядные каре.

— Ятол, — произнес Вокс Лиен с поклоном, — Мы пришли сообщить, что наша задача выполнена — припасы доставлены и распределены. Затребованное тобой восьмирядное каре сформировано из числа самых лучших наших солдат.