Меченосец - Кук Глен Чарльз

Юноша подобрал трофейный меч и взвесил его в руке. Ведь почти Добендье — мог бы пригодиться госпоже Сладе или графине в борьбе за спасение остатков Андерле. А может, свести женщин, чтобы они сообща вырастили новую счастливую жизнь на руинах старой? Цель, вполне достойная Меченосца и его нового оружия. Возможно, перед угрозой воина, столь знаменитого и жестокого, одержимые властью Мулене вынуждены будут выстроить мир, где Зухре не найдется места. Когда у наивности в руках появится такой меч, с ней придется считаться.

Целых два месяца Готфрид не вспоминал о гноме по имени Тайс Рогала. Он неспешно шел на восток и почти достиг Касалифа, где хотел задержаться и посмотреть, какую гробницу устроил миньяк для Анье и Лойды Хатсинг. Про оруженосца юноша впервые подумал, минуя ту самую пещеру, где ему повезло наткнуться и на меч, и на его хранителя. Он поднялся на ближайший холм, встревоженно осмотрел окрестности — ничего. Но ведь подозрительно уже то, что коротышка начисто выпал из памяти на такое время. Что, если Зухра так и не оставила своего избранника? Еще играет, выслав следом лакея с жадным кинжалом в руке? Может, вспомнилось о гноме лишь потому, что госпожа на мгновение отвлеклась и позволила чувству опасности проснуться?

Спускаясь, Готфрид пожал плечами: да какая, в общем-то, разница? Коли выслала — встречу, удирать не стану. Но приготовлюсь заранее.

Он посовещался немного с Алером, графом Кунео и пригоршней прочих особо сильных и мудрых душ. Что ж, если Рогала вздумает сунуться с ножом, то очень удивится. Правда, удивление будет кратким, как и остаток жизни.

Визит в царство Великих Древних пережили немногие из добытых мечом призраков — лишь сильнейшие, упрямейшие. Жаль остальных, пусть слабых и робких. С ними было не так одиноко, с ними забывались холод и грязь. Готфрид носил товарищей с собой, как и Турек Арант века тому. Не странно ли: лучший друг — тот, кто погиб тысячу лет назад, но умер дважды, защищая настоящее от прошлого. Турек Арант, мне не хватает тебя!

Но исчезнувшие души оставили свою память, и Готфрид научился заглядывать в нее, как в свою. Было бы желание, с такими познаниями он стал бы вторым Алером или Эльдрахером. Юноша ощущал себя старше выветренных склонов Савоя.

Скоро день рождения. Прошлой осенью, когда стукнуло семнадцать, было не до памятных дат в круговерти ужаса и смертей. А теперь уже восемнадцать. Быстро время прошло. Он возмужал и окреп, стал упорным, уверился в себе, разучился слушать похвалу и советы. Нет, мудрое слово всегда к месту, пожалуйста, подсказывайте и увещевайте — я все приму, но сделаю по-своему. А выживанию научу кого угодно. Еще пару лет, глядишь, и с прежнего недоросля напишут портрет рыцаря без страха и упрека, мечты барышень. Раньше был тихоня, самоуглубленный мечтатель. Такой, в общем-то, и остался, но перестал бояться мира вокруг. Он смотрел на себя прежнего, будто застывшего в далекой детской памяти, и улыбался. Меченосцу нравился тот невинный тихий подросток.

Нынешний Готфрид огрубел, слишком привык брать силой и плевать на последствия. И беды света больше не волновали его: пусть корчится, терзает себя, всегда одинаково, всегда скучно и мучительно. Какое мне дело? Этот мир стоило бы сделать лучше, но как? Быть может, он и расцветет без желающих его изменить?

Руины Касалифа поросли травой и колючим репьем, вокруг замкового холма еще громоздились кучами кости. На заброшенных полях вокруг ржавели обломки оружия и брони.

Горстка особо рачительных и предприимчивых крестьян принялась оживлять поля, пропитанную кровью землю, где плуги утыкались в осколки мечей чаще, чем в камни. Их пахари собирали — может, надеялись продать на лом?

Завидев людей, воин решил повременить с путешествием на восток. Кое-кто еще помнил прежнего мальчишку из Касалифа. Правда, нынешнему Готфриду гудермутцы не обрадовались: слишком многое слышали о его похождениях. А он дни напролет шарил по руинам либо сидел, глядя на мавзолей, выстроенный на склоне холма, и пытался оживить в памяти мертвых.

Увы, они ушли и оттуда, покинув и мир, и его душу. Лишь в сердце осталось далекое слабое эхо прежних чувств. Время от времени Меченосец подумывал: может, найти родню Лойды? Наверняка они хотели бы узнать, что с нею случилось. Но идти на поиски так и не собрался.

Однажды юноша сидел среди высокой травы с мечом на коленях, жевал стебелек, глядя на мавзолей, и вдруг услышал мягкий шелесток под чьими-то осторожными ногами. Он прислушался и сказал, не оборачиваясь:

— Тайс, добро пожаловать! Присаживайся!

Все стихло на пару секунд, затем гном двинулся шумно и плюхнулся рядом на траву.

— Учишься.

— Само собой. Я ждал тебя.

Рогала уже излечился — с обычной сверхъестественной быстротой, но глаза его так и не ожили.

Они помолчали. Меченосец рассматривал гробницу: умелые скульпторы миньяка изобразили в барельефах историю каждой из погибших девушек.

— Почему ждал? — спросил гном.

— Пришло время кинжала.

— Но Зухра отпустила тебя.

— Не отпустила, я сам ушел. А тобой она до сих пор владеет. Гордыня заставит ее отомстить.

— Думаешь, госпожа еще управляет мною? Ты ошибаешься, я свободен.

— Что-то не похоже на чистосердечное признание. Если волен теперь, что делаешь здесь, со мной?

— А куда прикажешь мне идти? Кого я здесь знаю? Что может старый калека? Осталось или увязаться за тобой, или просить милостыню. А я хоть и холуй, достоинство имею.

Что ж, воистину тысячелетняя жизнь стала для оруженосца проклятием. Потерянный во временах, без дома, без родных, и никого рядом, кроме очередного юнца, взятого в услужение Зухрой. Да и того придется собственноручно убить, когда госпожа наиграется. Но кому, кроме этого паренька, нужен слепой гном? Разве что тем, кто использует его тело, как Алер и тоалы.

— Тайс, с чего все началось? Что такое Великие Древние? Откуда они?

— Понятия не имею.

— В самом деле? Прости, но я едва ли поверю. Ты знаешь куда больше, чем желаешь рассказывать.

— Готфрид, я усталый старик. Снова и снова ворошить мою память и невежество попросту бесполезно.

— Мне необходимо понять. Я стал частью огромного, но чего именно? Хочу я разгадать и кое-что поменьше — небольшенькую тайну по имени Тайс Рогала. Ты меня озадачиваешь сильнее, чем Великие Древние.

Рогала молчал, отвернувшись, будто рассматривая мертвыми глазами руины.

— Кто ты? Что ты такое? Почему все живешь и живешь? Даже Нероде приходилось менять тела. Где появился на свет? Когда? Может, ты и не рождался так, как рождаются люди? Что тебя связывает с Зухрой?

— Столько вопросов… Оставь меня в покое!

— Не оставлю. Покоя на этой земле давно нет. Я потерял все самое дорогое, мою жизнь крутили и ломали, меня гнали туда, куда я по своей воле никогда бы не пошел. Мой мир разрушен, и я хочу знать почему!

— Уже ничего не изменишь.

— Говори!

— Черт побери, ты еще хуже Аранта! На что уж был настырный, лез и лез! Уймись!

— Начни с Зухры.

Гном вздохнул.

— Ладно, ладно. Раз тебе житья нет, слушай: госпожа существует на самом деле. Она была когда-то человеком, обычной женщиной. Ее семья, обладавшая магической силой, зашла слишком далеко в ее освоении и стала могущественней, чем Нерода в бытность королевой Соммерлафа. Ненасытность их и погубила. Древние продержались куда дольше прочих охотников за силой и мощью, но в конце концов судьба настигла и их. Теперь они спят, запрятанные в неведомой глуби, но их сны могучи. Иногда они касаются мира, и тогда он меняется. Наша реальность откликается, а спящим и невдомек, что их грезы искажают чужую явь. Им, ставшим Великими, мир представляется игральной доской.

— Я видел их бодрствующими.

— Нет, это только сны. Если бы Зухра появилась здесь, ты бы встретил простую женщину. Обычную мать и хозяйку, любящую одеться в лазурное и аквамариновое, чтоб казаться загадочнее. У нее зеленые глаза, она любит духи с ароматом моря, иногда вплетает нить водорослей в свои каштановые волосы. И говорит с придыханием — так, что в голосе слышится шепот волн. Она актриса, очень талантливая, но всего лишь человек.