Наследие. Трилогия (ЛП) - Джемисин Нора Кейта

Гемид обменялся взглядом с человеком рядом с собой и только потом заговорил:

— Вы, леди Йейнэ, должны понять, что когда дело начато, не так-то просто остановить то, что уже пришло в движение. Нам понадобится время, чтобы обсудить ваш… приказ.

— Естественно, — отозвалась я. — Обсуждайте. У вас десять минут. Я подожду.

— Да что ж… — Это сказал другой мужчина — помоложе и покрупнее тех двоих.

Один из тех, о ком я сразу подумала, — агент родственничков. Он смотрел на меня, как на какашку, которая приклеилась к подошве башмака после похода на рынок.

— Благородный Гемид, я надеюсь, вы не станете придавать значения этим смехотворным требованиям?

Гемид свирепо вытаращился на него, однако его молчаливый упрек не оказал воздействия на крикуна. Тот вскочил из-за стола и подошел ко мне — с враждебными намерениями. Каждую даррскую женщину учили, чего ждать от ведущего себя так мужчины. Они используют тот же прием, что и крупные животные, к примеру собаки — вздыбливают шерсть и рычат. Только чаще всего за таким рычанием ничего не последует, угроза — призрачна, а сила женщины заключается в том, чтобы понять, действительно ли ей угрожают или просто топорщат шерсть на загривке и издают устрашающие звуки. Пока этот человек не представлял настоящей угрозы, но это могло измениться с минуты на минуту.

Он встал передо мной, спиной к своим товарищам, и уткнул в меня палец.

— Вы только гляньте на нее! Да им, наверное, пришлось писца звать! Без него кто бы доказал, что эта девка выползла из места между ног шлюхи из рода Арамери!

— Риш! — рявкнул Гемид. — Ну-ка сядь!

Но названный Ришем человек не обратил внимания на его слова. Он развернулся ко мне спиной — и угроза вдруг стала абсолютно реальной. Я заметила это по тому, как он перенес вес тела — его рука выдвинулась к правому боку.

Он хочет ударить — неожиданно. У меня есть одно мгновение, чтобы решить — отскочить или выхватить кинжал и…

И тут, в этот убывающий миг, мощь вокруг меня сгустилась в злое облако, мгновенно затвердевшее в острое стекло.

*

Экая сложная метафора. А ведь времени, чтобы метафорами думать, совсем не оставалось. А метафора сложная. Я должна была бы понять, что что-то не так, но не поняла.

*

Риш резко развернулся. Я стояла не двигаясь — готовилась принять удар. В трех дюймах от моего лица кулак Риша соскользнул с чего-то, чего никто не видел, а когда соскользнул, раздался громкий клацающий звук. Словно камень ударил о камень.

Риш отдернул руку — испугался. Удивился — ну как же, девку не удалось на место поставить. Он воззрился на свой кулак — на нем, прямо на костяшках пальцев, вдруг появилось черное, блестящее острыми гранями пятно. Я стояла близко и сразу заметила, что кожа вокруг пятна пошла волдырями, словно бы запекаясь на сильном огне. Однако ее не жгло, а морозило — я чувствовала дыхание холода. Что холод, что огонь — эффект один и тот же, плоть увядала и отваливалась кусками, как обгорелая, но под отслаивающейся кожей проявлялось не голое мясо, а камень.

Я так и не поняла, почему Риш так долго молчал и смотрел на свою руку.

Но потом он все-таки закричал.

И все мужчины в зале разом зашевелились. Кто-то отскочил от стола, едва не перевернув кресло. Двое других бросились Ришу на помощь. Гемид двинулся было тоже, однако что-то глубинное, возможно инстинкт самосохранения, вдруг пробудилось в роскошно одетом человеке рядом с ним — он взял Гемида за плечо и остановил. И поступил мудро, как выяснилось, потому что первый из подбежавших к Ришу — тот самый, в токской одежде — схватил беднягу за запястье, тщась понять, что происходит.

А черное пятно росло, оно расползлось на всю кисть, и она превратилась в кристалл в форме сжатого кулака. Только кончики пальцев еще оставались розовыми — живой плотью, но и их поглощал камень. Прямо на моих глазах. Обезумевший от боли Риш принялся отбиваться от токца, а тот попытался удержать его кулак — и дотронулся до окаменевшей руки. И тут же отдернул свою, будто камень ожег его нестерпимым холодом, — и я увидела, что по ладони Тока тоже расползается черное пятно.

А ведь это не простое стекло, подсказала мне еще не парализованная ужасом часть разума. И не кварц — потому что слишком красивая, слишком блестящая. Безупречные грани ярко сверкали — ни дать ни взять, настоящий бриллиант. Бриллиант. Вот во что превратились их тела! Черный бриллиант — самый дорогой, самый редкий камень из всех существующих!

Ток закричал от боли. Ему вторили еще несколько голосов.

И только я стояла неподвижно, не изменившись в лице и молча наблюдая за происходящим.

*

Зря он решил меня ударить… И он получил по заслугам! Зачем замахнулся?

А тот, кто бросился ему на помощь? Что он заслужил?

Они все — враги. Все они — враги моего народа. Зря они… они не должны были… О боги. Боги!

Ночного хозяина невозможно контролировать, детка. Его можно лишь спустить с поводка. А ведь ты попросила его не убивать…

*

Мне нельзя выказывать слабость.

Так что пока двое мужчин вопили от боли и корчились в муках, я молча обошла их и приблизилась к столу. Гемид смотрел на меня — его лицо перекосилось от злости и изумления.

А я сказала:

— Можете обдумывать мой приказ столько, сколько понадобится.

И развернулась, чтобы уйти.

— П-подожди.

Гемид все-таки выдавил это из себя. Я замерла — стараясь не смотреть на тех двоих. Риш более чем наполовину обратился в алмаз, камень расползался по его руке и груди, пожирал ногу, тек вверх по шее. Он лежал на полу и не кричал — нет, только монотонно и тоненько подвывал. Возможно, горло уже окаменело… Другой тянулся к товарищам, умоляя дать ему меч, чтобы отсечь руку. Молоденький воин — видимо, из Гемидовых наследников, уж очень лица похожи, — обнажил клинок и осторожно двинулся вперед, но другой схватил его за плечо и оттащил в сторону. Мудрое решение — вокруг двоих бьющихся в конвульсиях мужчин посверкивали на полу черные осколки, не более зернышка размером. Риш бился в агонии, колотил рукой, и от окаменевшей плоти брызгами разлетались алмазики. Ток припал на здоровую руку, большой палец дотронулся до осколка. И тут же почернел.

— Прекрати это, — пробормотал Гемид.

— Я это не начинала.

Он быстро выругался на родном языке:

— Да проклянут тебя боги — хватит! Останови это! Ты… ты чудовище!

И тут я расхохоталась. Правда, совсем не оттого, что мне стало весело. Наоборот, я была себе противна. Но менчей не понять.

— Я — Арамери, — отрезала я.

Кто-то из умиравших вдруг замолк. Я развернулась. Оказалось, молча лежал не Ток — тот еще вопил на пределе легких, а чернота ползла вниз по спине. Вокруг рта Риша все закаменело — да и нижняя половина лица тоже обратилась в черный бриллиант. Туловище чернота не тронула — хотя постепенно сползала по второй ноге. Возможно, пожрав все нежизненно важные органы и части тела, она остановится, и человек выживет. Сойдет с ума, непоправимо покалечится — но не умрет. В конце концов, я же попросила Нахадота никого не убивать.

Я отвела глаза. А то ненароком вырвет — и они поймут, что я не такая уж непреклонная Арамери.

— Поймите меня правильно, — проговорила я.

Ужас, заполонивший сердце, изменил мой голос — тот стал низким и гулким, не таким писклявым, как раньше.

— Если смерть этих двоих спасет мой народ — эти люди умрут.

Я наклонилась, опершись ладонями на стол:

— А если для спасения моего народа мне понадобится убить всех, кто сейчас находится в этой комнате — и в этом дворце, то знай, Гемид, я обреку их на смерть без малейших колебаний! И ты бы на моем месте поступил точно так же.

Он не отрывал взгляда от Риша. А потом посмотрел на меня, и в глазах мелькнуло отвращение. И боязливое понимание — он все-таки уразумел, что имеет дело с Арамери. А может, к ненависти ко мне примешивалось еще и отвращение к самому себе? Что, если он поверил? В то, что он бы на моем месте поступил так же? Потому что он именно так бы и сделал. Да все бы так сделали — это я теперь точно знала. Мы, смертные, пойдем на что угодно, лишь бы защитить близких.