Тень сумеречных крыльев (СИ) - Лепехин Александр Иннокентьевич

Все это время изящные пальцы Юлии сжимали его руку. Девушка словно пыталась передать низенькому, смешному Иному часть своих сил, поддержать, выказать сочувствие и сопереживание. Теперь, когда сказанное отзвенело на стылом воздухе, она отпустила чужое запястье и выпрямилась, тряхнув собранными в пучок волосами.

– А я устала. Просто устала. – В голосе звучали деланая легкость и беспечность. – Шлялась себе по времени из края в край, смартфоны чужие воровала, конец всего наблюдала – раз эдак тысячу, не меньше. И в режиссерской версии, и в театральной… – Она нервно рассмеялась и тут же закашлялась. – Значит, говорите, мертва? Тогда давайте просто закончим все это. Устала я. Отдохнуть – вот мое желание.

Эльза кивнула. Внимательно наблюдавший Тахина-Кан негромко хлопнул в ладоши, привлекая внимание.

– Мое желание тебе известно, Сила Сумрака. Я хотел бы увидеть Птицу. Я не хотел бы, чтобы она гневалась на своих детей. И на всех остальных. – Морщинки пробежали по его лицу ловчей сетью с резвыми рыбками темных глаз в ней. – Мир не распался на части, когда Птица ушла. Пусть он останется целым, если она вернется.

Эльза кивнула еще раз.

Все это время Ольгерд пытался не дать Олегу окончательно потерять сознание и осесть обратно на холодный асфальт. Фазиль, за время разговора поймавший парня под вторую руку, шептал какие-то лечебные заклинания, но все они растворялись в тлеющей ауре Обвальщика. На лице целителя проступало отчаяние – редкий, редчайший гость.

Но когда индеец закончил, Олег открыл глаза.

– Лизка… – просипел он еле слышно. – Давай не дури. Я не знаю, что ты там исполняешь… Может, и вправду. Граждане колдуны, я заблудился в ваших долбаных чудесах. – Он усмехнулся, но уже не зло, а изможденно. – Лиз, если так можно… – кашель, тяжелое дыхание, – если можно… Вернись ко мне. Будь со мной. Вот мое желание.

И замолчал, запрокинув голову.

Над набережной потянул пронзительный, совсем не пражский ветер.

* * *

«Удивительное дело, – думала Ада, оглядываясь по сторонам. – Я так боялась этого города. Так сгибалась под гнетом воспоминаний. Так тряслась, когда переступала порог Танцующего дома. И что теперь?»

«А теперь, – ответил ей кто-то ироничный, умудренный, с тонкой грустинкой в голосе, – ты стоишь на одной из его площадей. И переживаешь за парня, который зарезал троих Иных – в одном только Воронеже. И за сестру этого балбеса, которая чуть не сбросила тебя с крыши. И не понимаешь, что делать дальше».

Она поморщилась от особо назойливого дуновения, прижалась к Виктору и с удовольствием нырнула под опустившуюся на плечи руку. Рука была, к слову, раскаленной: перевертыш догадался подстегнуть метаболизм, чтобы не замерзнуть без куртки.

– Скажи, а чего ты сама желаешь? – губы магички шевельнулись, опередив мысль. Она еще успела удивиться: «Это я сказала? Да, я. И что, я действительно хочу это знать?»

«Да, хочу».

Эльза плавно обернулась на голос. Так мог бы двигаться робот – экономно, равномерно, без рывков и заминок. Чтобы подчеркнуть свою искусственность, дистанцироваться мертвому от живых.

– Я не желаю. Я делаю. – В голосе зазвучало что-то действительно замогильное, словно в стальной коробке перекатывались ледяные осколки. – Исполняю чужие желания. Так устроена эта сущность. Так…

Она замолкла. Зажмурилась. Часто и неглубоко задышала, подергиваясь и чуть ли не пощелкивая, как сломанная заводная кукла. Потом застыла.

Медленно, широко распахнула глаза.

– Я бы хотела жить. Не оказаться жертвой вампира. Не быть вместилищем страшной, непостижимой Силы. Не становиться поводом к тому, чтобы древняя надмировая тварь проделывала себе окошко в хитрозамкнутых слоях бытия – через моего брата. Но сейчас… – Она снова дернулась, изогнулась, распрямилась обратно и уставилась на Олега. – Сейчас я знаю, что не все желания исполнимы. Даже самые заветные. И если я могу кому-то помочь – я это сделаю. От всего сердца, которого у меня больше нет.

Ольгерд, умница, предостерегающе поднял руку, продолжая нежно обнимать Обвальщика.

– Если что. Если это имеет значение. У меня никаких желаний – нет. У нас нет никаких желаний, – поправился он. – Верно говорю?

– Абсолютно согласен, коллега, – пропыхтел заметно побледневший Фазиль. – Женя?

– Ноль целых ноль десятых, – подтвердила волшебница из Воронежа. – Вась? Ва-а-ась?

Оборотень промолчал. Лишь выразительно замотал головой и отвернулся. Его поддержал Вик, похлопав волка по плечу:

– Что, у меня есть она. – Ада в подтверждение поцеловала перевертыша в щеку, а тот продолжил: – У нее есть я. С прошлого раза у нас ничего не изменилось. И вот эти бравые парни, – он ткнул растопыренной пятерней в сторону Инквизиторов, – я уверен, тоже решительно ничего не хотят.

«Бравые парни» угрюмо насупились, но забормотали нечто невнятно-согласное. По их лицам опытный физиогномист мог бы с отчетливой достоверностью провидеть монументальные пачки отчетов, объяснительных и докладных, которые лягут в самые тайные, самые глубокие архивы самой секретолюбивой организации на планете. Но в данный момент каждый из них осознавал: «Делай только то, что ты должен сделать, и то, что ты не можешь сделать никак иначе».

– Значит, шестеро, – слабо улыбнулась Эльза. С нее сполз весь этот «потусторонний» флер, и теперь она выглядела так, как и должна была – не слишком живая девочка-подросток, почему-то торчащая посреди весенней Праги в одних бриджах и топике. Эхом откликнулся Тахина-Кан:

– Шестеро. Как и было предсказано.

– Как предсказано, – грохотнул издалека Адир. Цадик, покосившись назад и немножко наверх, вздохнул и сам взял стоявшую рядом Юлию за руку.

– Как предвидено, – посмотрела та на бескуда, а потом протянула ладонь Никлаусу.

– Как предначертано. – Епископ осторожно пожал тонкие пальцы, а затем с беспокойством посмотрел на будто бы окончательно вырубившегося Олега.

Возникла пауза. Впрочем, недолгая. Обвальщик разлепил губы, провел по ним кончиком синеющего языка и сказал:

– Бл… С-с-ска… Идите вы все в… Лизка, что бы ты ни делала – давай. Сделай это сейчас.

Ада ощутила внутри щекотку. Та зародилась где-то под легкими, вкралась в них подлой, шаркающей походочкой и растопырила там свои длинные, назойливые пальцы. Через мгновение магичка поняла, что это смех. Она сжала губы, надула щеки, но не смогла удержаться. Раздалось неприличное фырканье – и тут всех словно прорвало.

Вик, притягивая к себе любимую женщину, ржал как конь – совершенно забыв о том, что он вообще-то собака. Женя размахивала руками и закатывалась совершенно по-девчоночьи, мотая косой. Ольгерд и Фазиль несолидно гоготали, хлопая друг друга по плечам и утирая слезы. Василий согнулся в три погибели и безуспешно ловил спадающую с бедер куртку. Инквизиторы постанывали, пытаясь щадить свои синяки и переломы.

Казалось, все они потеряли счет времени. Равно как и связь с окружающим миром. Был только смех, один только смех – и ничего, кроме смеха.

Посреди этого безумия Аде вдруг вспомнились строчки из одной потрясающей книги: «Когда Бог засмеялся, родились семь божеств на управление миром; когда захохотал, стал свет; когда снова захохотал, стала вода, а на седьмой день Божьего смеха стала душа». А еще на секунду показалось, что перед ней стоит невысокий бородатый мужчина в светлом хитоне. Стоит – и улыбается. Это видение ожгло ее, протянулось поперек спины, словно розга. Она с шумом втянула воздух, остановилась и осмотрелась вокруг.

Олега больше не было.

Не было и Эльзы. Исчезла Юлия вместе с Цатогуа, пропал Тахина-Кан, канул Никлаус. Вокруг переставали смеяться и приходили в себя Иные – Светлые, Темные, Серые; воронежцы, красноярцы, пражане.

А вместо тех, кто растаял в порывах дурманящего и безжалостного весеннего ветра, на поребрике из бордюрного камня сидел воробей. Самый что ни на есть обычный, бурый с рыжиной и в черной манишке. Такие стаями подкарауливали любителей стрит-фуда в парках и скверах, будили ценителей утреннего сна своим дружным гомоном и не упускали случая потроллить неспешных, вальяжных голубей, воруя у тех пшено прямо из-под клюва. В общем, птица как птица.