Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
Хейдин начал сосредоточивать свои мысли на уже знакомых ему образах. Он попытался во всех подробностях припомнить разговор с Зарятой прошлой ночью. Непонятно почему, но разговор этот вспоминался плохо, мысли все время мешались, сбивались, теряли связь друг с другом. А потом в сознание Хейдина вдруг вошел образ, совершенно не связанный с мальчиком.
Хейдин увидел грифа. Эти птицы всегда вызывали у него отвращение. Когда-то ортландец повидал их немало. Появление грифа в небе всегда было дурным знаком; эта птица словно предчувствовала чью-то смерть. А этот гриф и вовсе был особенный. Будто кто-то глянул на Хейдина янтарными глазами мерзкой птицы, и это был взгляд существа, с которым лучше не встречаться никому и никогда. От этого взгляда Хейдина пробрал озноб.
Рука Заряты стала нестерпимо горячей. Хейдин с тревогой посмотрел на лицо ребенка, но оно было спокойным, только веки чуть подергивались, будто Зарята видел сон. Хейдин пощупал лоб мальчика – он был такой же горячий, как и рука. Кроме того, ортландцу показалось, что рубцы от ожогов, изуродовавших лицо мальчика, стали тверже.
Борясь с тревогой, он снова попытался сосредоточиться. Взгляд его был прикован к лицу Заряты, мысли были о мальчике, рука касалась запястья ребенка.
– Зарята! – мысленно позвал Хейдин. – Зарята, ответь, что с тобой?
Гриф. Черные крылья закрыли на миг солнце, потом птица исчезла. Хейдин явственно услышал топот копыт. Кто-то едет сюда. Друг или враг?
– Зарята, ты меня слышишь?
Ему вдруг показалось, что из-под век мальчика сверкнула ослепительная зеленая искра, совсем такая же, как свечение каролитового перстня.
Мальчик не отвечал. Неестественный сон был слишком глубок.
– Это не просто испуг, – прошептал Хейдин.
– Что ты говоришь, душа моя? – спросила Липка.
– С ним что-то происходит.
– Он умирает? – Липка испуганно посмотрела на Хейдина. – Ты думаешь, он умирает? Да?
– Я не знаю.
– Ты должен знать. Он ведь из твоего мира, я знаю. И ты пришел сюда за ним.
– Я не знаю, что с ним творится. И я вижу грифа. Большую черную птицу. Этот гриф видит нас.
– Ты пугаешь меня?
– Ничего не бойся, – Хейдин обнял Липку, поцеловал в губы. – Пока я жив, я смогу защитить и тебя, и его.
– Ты сейчас пытаешься вернуть ему сознание?
– Я пытаюсь понять, что происходит.
В сознании Хейдина опять ярко промелькнул образ грифа. А потом Хейдину стало страшно. Во рту пересохло, ноги вдруг ослабели. Потому что гриф опять посмотрел прямо на него. И этот взгляд не был взглядом птицы.
– Зарята! – позвал Хейдин. – Что это все значит?
Ночь. Ветер. Обрывки облаков несет над землей вместе с клубами снега. И ужас, который летит на черных крыльях вместе с тучами. Белое и черное. Белый снег и черные тучи. Белый конь и черный гриф в небе. Черный всадник с белым лицом.
– Нет! Нееееет!!!
– Хейдин! Что ты, Хейдин? Что с тобой? Ты увидел что-то?
Ортландец очнулся. Кошмар исчез. Зарята мирно спал, и каролит в перстне больше не светился.
– Я понял, Липка. Это не сон. Мальчик пытается спрятаться.
– Я не понимаю, любый мой. От кого он прячется? Почему?
– Ему угрожает опасность. Нам надо немедленно бежать отсюда.
– Бежать? – Липка провела рукой по щеке Хейдина. – А на кого я хозяйство оставлю? Может, тебе померещилось просто?
– Нет. Тебе можно остаться тут. Опасность грозит Заряте, может быть, мне. Я увезу его в безопасное место.
– А где оно, такое место?
– Проклятье, ты права! – Хейдин стиснул кулаки так, что хрустнули суставы пальцев. – Почему Медж мне ничего не сказал? Я не знаю, как ему помочь.
– Не волнуйся. Ты слишком много вчера пережил. Это просто болезнь. Я вылечу Заряту.
– Хотел бы я тебе верить.
– Я женщина, – Липка сверкнула глазами, – а женщины обладают великой властью.
– Ты самая лучшая женщина из всех, – Хейдин подкрепил свои слова долгим поцелуем.
– Ты защитил меня, сокол мой. Защитишь и его!
– Защищу, моя соколица.
Липка вернулась к своим травам. Хейдин посмотрел на Заряту, еще раз попробовал мысленно поговорить с ним.
– Хотя бы скажи мне, что это за всадник! – вопрошал Хейдин. – Кто он, откуда, кто его послал? Почему ты так боишься его? Я вижу опасность, я чувствую ее, но не знаю, что мне делать. Ты молчишь, принц. Не молчи, ответь мне. Сейчас наши жизни зависят от того, что ты скажешь.
Ничего. Молчание. Потом – пустота. И странный образ; будто взгляд ребенка, смотрящего из укрытия.
– Принц, ты спрятался, так?
Я никогда не смогу больше с ним поговорить, подумал Хейдин. Я напрасно теряю время. Осталось только надеяться на то, что произойдет нечто, о чем я пока даже не подозреваю. А пока я буду делать то, для чего был послан в этот мир. Я буду защищать принца. Даже если бедняжка никогда больше не проснется. Даже если гриф уже распростер над ним свои крылья. Ведь он назвал меня своим отцом. И это уже не игра.
Глава седьмая
Метель на мгновение стихла, потом замела вновь. Руменика терпеливо ждала, когда старик даст ей знак ехать за ним, а пока куталась в шубу, пытаясь согреться. Здесь, на открытом месте, ледяной ветер был настоящей пыткой.
Из Торжка они выехали на рассвете и до полудня ехали все время на север, расспрашивая встречных про Чудов Бор. Никто не мог толком объяснить им, как и куда ехать. Солнце уже было над верхушками деревьев, когда им наконец повезло. Они обогнали на дороге крестьянина, правившего санями. Крестьянин оказался жителем выселка по соседству с Чудовым Бором.
– Чудов Бор? А как же, знаем! – сказал мужик. – В другой раз проводил бы, а вот нынче не в ту сторону еду. Это к Игнач-кресту надобно ехать. Аккурат верст пятнадцать по тракту.
– Тут одна деревня с таким названием?
– Одна, мил человек, одна-единственная. Поезжайте на закат по тракту, так и доберетесь еще до сумерек. Только с тракта не съезжайте, потому как можете в полынье оказаться. Топей здесь шибко много. Сейчас еще можно проехать, а как ледоплав [36] начнется, одна дорога – на лодке или по тракту…
Они сделали так, как сказал крестьянин. Тракт вел их через лес, но и тут они встречали людей. Несколько раз Руменика и Акун обгоняли группы сбегов с санями и волокушами, груженными спасенной рухлядью. Люди настороженно косились на чужеземцев. Прямо среди леса неожиданно возникали перед глазами крошечные деревушки – пять-шесть домов, окруженных плетнями или бревенчатым тыном, до самых окон засыпанных снегом. Стаи ворон, облюбовавших высокие сосны по обочинам дороги, встревоженно каркали при приближении всадников.
– Акун! Ты вправду так сделаешь?
– Что?
– Вернешься в Торжок? – Руменика от самого города намеревалась задать этот вопрос, но решилась только теперь.
– Никто не может знать своего будущего, – уклончиво ответил Акун.
– Это не ответ!
– Я дал воеводе слово. Но, может быть, священная Триада избавит меня от необходимости его сдержать.
– С каких пор ты стал таким скрытным, Акун?
– Я всегда был таким.
Они проехали лес и теперь пересекали обширную плоскую равнину, насквозь продуваемую ветром, от которого не защищали ни шубы, ни толстая кожа туник. Тракт совершенно замело, и лошади шли с трудом. Акун выругался; вчера, казалось, зима уже собралась уходить, уступая место весне, сегодня же разразилась нешуточная метель. Однако поворачивать обратно не имело смысла.
– Пока холод не усилился, надо ехать, – сказал старый милд Руменике. – Я поеду вперед. Иди за мной след в след. Не сворачивай в сторону. Если провалишься в топь, я не успею тебя вытащить. Даже если вытащу, в мокрой одежде ты замерзнешь насмерть за пять минут.
– Ободрил, старый хрен! – шепнула Руменика, когда Акун пустил коня вперед.
