Время проснуться дракону - Ганькова Анна

А вот мать, в отличие от нее, ровным характером не славилась. Она встречала загулявшуюся дочь и потакающего ее выходкам мужа, стоя посреди комнаты, уперев кулаки в бока и готовая дать бой:

– И долго это будет продолжаться, а-а?! Она будете мотаться по Лесу целыми днями, а ты ее покрывать? Ладно, она, но ты-то взрослый разумный человек, чем думаешь?! – выдала с ходу гневную тираду мать, стоило только Льнянке с отцом ступить через порог.

– Не человек, а эльф, – мягко поправил ее отец. – Успокойся, родная. Все совсем не так, как ты думаешь. Девочка… – попытался он начать объяснения, но, не готовая так быстро сдавать свои позиции жена, его прервала:

– Не передергивай разговор, Асморель! Льняна совсем от рук отбилась! Сегодня утрепала в Лес, даже ничего не сказав! Мы и поняли-то, что она уж там давно, а не у речки, когда коты рыбу из брошенного ведра по всему двору растащили! Я трав набрала на рассвете, хотела разобрать вместе с ней, объяснить, показать кое-что… а она и учиться-то ничему, видно, не хочет!

– Ма-ам… – тихонько позвала девушка. Ей вдруг так тоскливо стало от того как она представила, что вот так в соре и расстанутся они с матерью навсегда.

И плакать захотелось, аж в носу защипало…

– А ты молчи пока, я с тобой позже разберусь! – не стала слушать та.

Понимая, что если ничего не сделать сейчас, то жена еще долго может вот так отчитывать их с дочерью за все проступки и промахи, что совершили они за последние несколько зим – эльф подошел к ней и крепко обнял. Та, немного потрепыхавшись в его руках, через пару минут затихла и обмякла.

Льнянка стояла и смотрела на родителей, стараясь впитать и запомнить их образ таким – вместе, обнимающими друг друга с любовью и заботой. Среднего роста мама, в объятиях по-эльфийски высокого и крепкого отца, казалась совсем маленькой и хрупкой. Она что-то жалобно бормотала, уткнувшись ему в грудь, а он, положив подбородок ей на голову, нежно утешал. Их волосы, длинные гладкие зеленоватые отца и буйные блестящие каштановые кудри матери, перепутались, глуша мамины возгласы и папин шепот.

От такого трогательного зрелища отделаться одним щекотаньем в носу Льнянка не смогла – слезы, уже не спрашивая разрешенья, побежали по щекам.

Тут в дом вошла бабушка. Она, как всегда не склонная поддаваться пустым бурным эмоциям, пока ее дочь распекала зятя и внучку, успела уже кучу дел переделать: молоко с вечерней дойки процедить и разлить по крынкам, все убрать – что в погреб на сметану да сливки, что на простоквашу в чулан. И вот теперь, намыв подойник во дворе, она с чистым ведром вернулась в дом, а тут: дочь с зятем обнимаются и шушукаются, не обращая внимания, что ребенок их стоит в двух шагах и рыдает взахлеб! Пришлось Масляне брать дело в свои руки:

– Что здесь происходит? – громко спросила она.

Вытирая подолом слезы и глядя на неохотно размыкающих объятия родителей, ответила бабуле Льнянка:

– Время пришло – я ухожу.

– Это правда? – строго посмотрела та на зятя.

– Угу, – только кивнул головой эльф, подтверждая слова дочери.

– Да, не уж-то?!! – воскликнула на это бабушка, сопровождая свои слова таким несвойственным для нее жестом, как взмах руками, заканчивающийся хлопком по бедрам, типа: « Ах – ты батюшки!».

Но она быстро «подобрала» эмоции и стала опять собранной и уверенной в себе, такой привычной для Льняны бабулей:

– Делаем все, как договаривались?

«Да у них, видать, давно уж обговорено это дело!» – услышав эти слова, пораженно догадалась девушка, но долго раздумывать ей не дали – родные подхватили и закружили ее спешными делами.

Мать, смахнув слезы с прозрачных зеленых глаз, кинулась наверх, в свою комнату, и мигом принеслась обратно, со стопкой чужой одежды. А бабуля, начерпав горячей воды из котла над очагом, кинула в таз какой-то травы и потянула Льнянку зачем-то мыть еще чистую голову.

Как оказалось, волосы ей не мыли, а красили. А одежда в руках матери была не чужой, а Льнянкиной… теперь.

Мать подшивала ее, то и дело, прикладывая к ней, то мужские штаны, то рубаху, и тихонько всхлипывала:

– Мы ж думали, что ты постарше будешь…

Через пару часов этих всеобщих энергичных приготовлений к дальней дороге и неопределенному будущему, Льнянка, наконец-то, смогла разглядеть результат в сотворенном отцовской рукой зеркале.

«Странно… как-то…» – думала она, всматриваясь в свое, в полный рост отражение. Если в юбке, корсажике и расшитой блузке она выглядела стройной и гибкой, то в крестьянской мешковатой мальчишеской одежде – худой и нескладной. А крашенные в бурый цвет да к тому же обрезанные до плеч волосы, делали ее нежную белую светящуюся кожу, доставшуюся от эльфийских предков, болезненно блеклой.

В общем, вместо очень симпатичной девушки из зеркала на нее смотрел невзрачного вида подросток, общего у которого со старой Льнянкой были только глаза. И то, от жуткого цвета волос, они, на знаком вроде лице, казались еще более светлыми и прозрачными.

Мать, тем временем, собирала дорожный мешок. Большой, добротный, из крепкой холстины, с широкими удобными лямками. Он тоже, что уже неудивительно, оказался в приготовленных для Льнянкиных странствий вещах.

– Смотри сюда, – говорила она, закладывая в него вещи, – здесь еще смена исподнего и верхней одежды, да теплый сюртук на вечер. Большего не кладу – купишь потом, по надобности. Может и не крестьянскую одежду, носить станешь. Вот пояс, его не кладу – на себя одевай. В него золотые да серебреные монеты зашиты, мелкую медь в кошельке держи, – деловито давала указания мама:

– Вот еще чулочки, цветочными феями вязанные – там таких не найдешь: одни из цветов дикой розы – это для красоты, мож где и в женское платье нарядишься, а две пары из шерсти фавнов, самые, что ни на есть теплые, – с этими словами мать отступила в сторону, давая дорогу бабушке, которая с полными руками пакетиков и мелких склянок, стала закладывать их в мешочек, перечисляя:

– Это от жара, это от боли, это кровь остановить… – потом махнула рукой и со словами: – Сама разберешься – кладу только то, с чем ты знакома, – сгребла все разом, затянула мешочек и уложила его в сумку.

Затем достала из кармана фартука перстень со светлым, как их «семейные» глаза, изумрудом, потерла его фартуком и одела на палец внучке. Тот, немного поерзав, плотно облепил пальчик новой хозяйки – как тут и жил!

– Это чтоб твою человеческую магию усилить – слаба, да и не образована ты еще. Да и оберег он сильный – его чей, еще моя прабабка заговаривала, – и, обождав пока перстенек пристроится, обмотала его длинной белой тряпочкой, такой же, что порезы и раны мужикам деревенским бинтовала.

– Его, конечно, снять с тебя не просто будет, но так – от греха подальше, чтоб лихих людей не искушать – пояснила она, и, не удовлетворенная приметной белоснежной чистотой повязки, зацепила у очага немного золы и втерла ее в ткань.

Тут настала очередь отца свою заботу проявить:

– Лук со стрелами не даю – кто его знает, как там дело повернется? Может и нельзя будет до поры до времени уменье свое проявить. Так что я тебе вот что приготовил… – он протянул дочери небольшие ножны с выглядывающими оттуда резными костяными рукоятями.

Та достала один квилон, покрутила его в руках, подкинула, примеряясь – хорош, что в руках, что на вид! А как же иначе? Эльф делал! Лучше может быть только гномьей работы, да и то, если вышел из рук знатного мастера. По форме он был похож на укороченный меч с обоюдоострым прямым клинком и слегка изогнутой крестовиной на цилиндрическом черене, способной отстранить клинок противника. Баланс ощущался ровно по центру и если учесть некрупную гарду, то при желании, а вернее, при большой необходимости, его можно было и метнуть.

Парные кинжалы, также как и лук, были в среде лесных эльфов самым пользуемым оружием, умению владеть ими учили с самого детства. Сражение на квилонах, в исполнении двух эльфийских мастеров, напоминало скорее искусный танец, чем жестокую схватку, столь отточенными, плавными и синхронными были движения соперников во время боя. Впрочем, обычному человеку многое рассмотреть и не удалось бы – все-таки скорость и реакция у воинов были нечеловеческими. Конечно, противостоять полностью закованному в латы рыцарю, эльф, вооруженный лишь кинжалами и собственной ловкостью, не смог бы. Но вот для всех остальных, несмотря на малый размер оружия, такой воин был бы очень опасен.