Крылья по контракту (СИ) - Хант Диана

Но его сознание всё ещё подвижно! А значит, он может думать. Как мало, оказывается, нужно высшему демону для счастья. Думать. Перескакивать вниманием с мысли на мысль. Быть. Жить.

Поскольку с мыслями тоже не заладилось, все они вились вокруг странных и внезапных изменений в привычном мире и так и норовили довести до паники, Харлей решил вспоминать. Неважно, что. Хоть бы и самые недавние события.

Это оказалось нетрудно. Он только проснулся, а значит, раньше спал. Спящим снятся сны. Снилось ли что-то ему?

О да. Ему снились очень странные сны. Как сильно его трясло, мотало из стороны в сторону, раз за разом выворачивало наизнанку.

Что-то тёплое и густое лилось в горло. Что-то горячее и необходимое с едва уловимым привкусом морозной свежести. И он пил. Захлёбываясь, кашляя, пил. Жидкий огонь, раздирающий внутренности, поднимался из самого нутра, и когда сталкивался с этим густым нектаром, демона выворачивало. А потом он пил снова.

Снился свист, как бывает в ушах во время полёта.

Снился низкий, рокочущий баритон. Каркающий смех. Снилась боль размером с целый мир.

Чьи-то прохладные пальцы на его лице. Горячие капли, падающие на глаза и щёки.

Снился голос. Слабый и охрипший.

Голос, проклинающий его, называющий глупым, глупым, глупым демоническим ублюдком.

Обещающий, что если проклятый демоняка вздумает сдохнуть, она лично скормит его рыбам-собакам…

Харлей усмехался… Что может бесплотный голос?

И разве может удержать того, кто одной ногой в Бездне?

Снились чьи-то дрожащие губы.

Сотни, тысячи поцелуев на его лице. Поцелуев с солёным привкусом…

А потом они прекращались и охрипший сердитый голос начинал обзывать его и проклинать снова.

Каким-то чудом Харлей открыл глаза и мир обрушился на него лавиной света, запахов, звуков.

В центре мира, там, где по мнению Харлея полагается быть солнцу, было бледное, измождённое лицо Пандоры.

Стоило ему разомкнуть обмётанные губы, она приподняла его голову вместе с подушкой и насильно влила в рот несусветную гадость.

Потом вдруг выяснилось, что в пространстве плавают и другие лица. Одно из них, несомненно, принадлежало Бергу. Славному косолапому Бергу. Второе… Сухое и бесстрастное лицо той самой знахарки, из Ламии. Лицо знахарки хмурило брови и жевало губами, изучающе глядя на него, Харлея.

Наконец, губы её разомкнулись и до Харлея донёсся её голос, словно сквозь клочья ваты.

— Жить будет. Самое страшное миновало. Теперь выспится и проснётся, как новенький. Я говорила, птичка, зря ты закормила его своей кровью.

Гарпия огрызнулась, но тут же нашла в себе силы извиниться и поблагодарить.

Харлей не узнал её голоса, впрочем, как и её саму. Она скорее сипела, чем говорила и была похожа на собственную тень с всклокоченными волосами и заострившимся лицом.

— Оставь его, птичка. Ему нужен покой.

— Ей тоже, — глухо пробасил медведь.

— Так выполни уже свою угрозу, мохнатый! Спеленай её, как младенца, чтобы не трепыхалась и уложи, наконец!

— Не надо, — просипели в ответ. — Я сама.

Лицо Пандоры исчезло из поля зрения, а рядом кто-то завозился, устраиваясь поудобнее.

— Отнести её в комнату? — пробасил медведь.

— Самая большая глупость, что ты можешь сделать — это разлучить их сейчас, — покачала головой ведьма. — Их связь на крови — сильнее, чем кровные узы. Сильнее, чем магия Разлома. Сильнее, чем что-либо, что я видела.

— Она отдала рогатому всю свою кровь!

— Это был её выбор. Если бы не отдала, он потерял бы демона.

Странное чувство… Странное и какое-то неправильное. Как будто всё это уже было. Как будто он до сих пор лежит в той непроходимой чаще, в Ламии, а Пандора рядом и не даёт ему уйти.

Может быть, это очередная шутка кого-то наверху? Кого-то с идиотским чувством юмора, впрочем, Харлей подозревал, что это чувство проявляется у жестокого бога (или богини?) только в том, что касается его, Харлея де Вуда. Он читал истории и смотрел голо-фильмы, где время отматывается назад и герою даётся шанс исправить ошибки.

Может, и с ним так же? Только какой он к чёрту, герой?

Но в этот раз он не попадётся в ловушку своего недоверия, не угодит в капкан лютого демонического голода, не обидит её…

Хорошо всё-таки, что их вернули в Ламию.

Только откуда в Ламии взяться медведю?

С этим вопросом мысли Харлея оборвались снова, и он уснул.

На этот раз ему ничего не снилось. Сон был глубоким, и, как положено глубокому сну выздоравливающего, абсолютно чёрным и пустым.

*

В следующий раз Харлей проснулся в одиночестве. Несмотря на то, что тело казалось набитым ватой (границы вернулись!), а мысли носились стайкой неуловимых стрижей, всё же смог пошевелиться, повертеть головой, а потом, скривившись, и вовсе сесть на постели.

Приятный свежий запах щекотал ноздри.

Харлей принюхался: пахло солью, лавандой и чем-то сладким, очень ароматным. К его изумлению, запах исходил от него самого. Впрочем, этому нашлось объяснение: рядом с низкой кроватью, на которой он сидел, нашёлся таз с чистой водой и душистое цветочное мыло с сушёными лепестками. Рядом сложены губки и чистые тряпочки. Кто-то заботился о его теле, в то время, как демон утратил его границы и готов был уйти за Грань.

Стоило подумать о том, кто бы это мог быть, сердце привычно сдавило от нежности, а чувство распирания внизу стало нестерпимым.

Харлей усмехнулся.

— Ну хоть здесь ничего не меняется.

Стоило подумать о белокурой крылатой девочке, голод, рвущий душу изнутри, усилился. Она нужна ему, нужна больше жизни. За последнее время его жизнь стала вдруг так богата на события, причём несовместимые с жизнью события. Настолько несовместимые, что жизнь стала совершенно недорога ему. Он расстался бы с ней без сожаления. Но не с Пандорой. Она слишком хороша и притягательна, чтобы даже подумать о том, чтобы умереть. Нет никаких сомнений, Харлей вернулся сюда только ради неё. К ней.

Шум прибоя, домишки с остроконечными крышами за окном и окрашенный в синий горизонт развеяли сомнения. Ни в какой он не в Ламии, он на Грозовом Перевале. И это не похоже ни на сон, ни на мистический второй шанс. Хотя бы потому, что прежде он не был в этой комнате, а точнее, мансарде, днём, и уж точно, когда он был здесь последний раз, ему не было так погано.

Сквозь свежий бриз ноздри защекотали довольно аппетитные запахи и демон, оглядываясь, обнаружил с другой стороны кровати уставленный снедью круглый столик.

Голод тела тут же дал себя знать урчанием в животе и таким количеством слюны, что впору захлебнуться.

Какое-то время демон просто ел, заглатывал, не жуя, жаркое с дарами моря и какие-то запечённые, правда, подгоревшие овощи.

В залитой солнцем мансарде потемнело.

Сложив серые паруса за спиной, с подоконника спрыгнула хрупкая белокурая фигурка и хмуро пожелала демону приятного аппетита.

Первая реакция — рвануться к ней, сгрести в охапку, впиться в губы и пить, пить, пить её стоны, всхлипывание… Чувствовать её вкус, дышать ей…

Но он замер на полпути, столкнувшись с яростным взглядом зеркальных глаз из-под насупленных бровей. Губы гарпии сжались в одну линию, как морской горизонт, и по упёртым в бока рукам и не скажешь, что она ему рада.

Наверное, всё же стоит начать с разговора… Опять же, вон и окно за её спиной. Выпорхнет и унесётся наперегонки с ветром, не поймаешь!

Не успел Харлей ответить любезностью на любезность и, в свою очередь, справиться о самочувствии Пандоры, а заодно выяснить, каким ветром их сюда занесло, взъерошенный вихрь сам рванулся к нему.

Демон понять ничего не успел, как тёплые дрожащие губы прижались к его губам, всего на пару мгновений, после чего гарпия принялась клевать поцелуями щёки, глаза, нос и рот. Машущие за худенькой спиной серые крылья наполнили мансарду всеми ветрами мира, руки с тонкими изящными пальцами скользили по его телу, гладили, ощупывали, словно лично желали удостовериться, что это действительно он. Живой.