Звени, монета, звени - Шторм Вячеслав

Красавицы по имени Ниам, служанки и сводной сестры госпожи моей Этайн.

Поздно ночью, ворочаясь на жестком ложе в отведенной мне комнате, я мучительно размышлял, правильно ли я поступил и что мне делать дальше.

Облегчение, граничащее с восторгом, охватившее меня в тот миг, когда я понял, что «Этайн» Увенчанного – самозванка, как-то незаметно сменили усталость и растерянность. Всё это время я видел перед собой цель, жил ею, прилагал все усилия, чтобы ее достигнуть. И вот теперь я лежу в доме, со всех сторон окруженном врагами, не сводящими – я уверен – с меня глаз, и рядом уже нет Мудрого Лаурика, который мог бы подсказать, что делать дальше и где сейчас моя госпожа. А ей, быть может, именно сейчас нужна моя помощь!

Самое странное в моих мыслях было то, что меня совершенно не заботила собственная судьба. А ведь ничего еще не решено: Увенчанный просто решил отложить серьезный разговор до завтра. К счастью, Мог Луйну не было приказано меня сопровождать, а сам Владыка Лесов при всей своей подавляющей властности не казался мне таким уж проницательным человеком. Что же до властности, то я вырос при дворе Ард-Ри и за свою недолгую жизнь успел пообщаться со столькими великими людьми и правителями, что, кажется, давно уже растерял всякую робость.

Нет, не предстоящая беседа с Увенчанным тревожила меня сейчас, не давая уснуть. Ниам. Что эта девушка, дочь Ард-Ри Меновига от первого брака и доверенная служанка Этайн, делает так далеко от Ардкерра? С какой целью она выдает себя за госпожу? И самое главное, почему, во имя Всеблагих, я поддержал ее ложь?

Последний вопрос я, сам того не подозревая, произнес вслух.

«Потому, Бранн Мак-Сильвест, – внезапно прозвучал в моей голове насмешливый голос, – что если бы ты выдал меня, то я выдала бы тебя».

Я вскочил на ноги с уже обнаженным клинком в руке. Замер. Встретился взглядом с недоуменным взглядом лежащего у порога Волка. Мой друг был совершенно спокоен.

Я отдернул шкуру и выглянул на улицу. Ночь. Тишина. Ни души.

«Почудилось? Задремал? Или это был глас свыше?» В подавленном состоянии я опустился обратно на ложе и обратился к Тем, Кто над нами, с горячей молитвой, беззвучной, и от того лишь еще более искренней. Я молил Четырех не оставлять Своего верного, вразумить и наставить в помыслах и поступках, молил не лишать милости Этайн, сберечь ее и защитить.

Прошептав последние слова, я, совершенно обессилев, даже не раздеваясь, вытянулся на ложе, закрыл глаза и почти мгновенно провалился в сон.

Вся дальнейшая дорога до дома Мудрого прошла без каких-либо происшествий. Но меня почему-то (а может, именно поэтому) не покидало непонятное предчувствие беды. Это не было похоже на будоражащий кровь привкус опасности, который меня, как и любого воина, пьянил лучше крепкой браги. Нет, тягостное ощущение было, наверное, сродни тому, которое охватывает путника, заблудившегося в горах и бредущего в тумане, когда каждый его следующий шаг может вести в пропасть.

С Фрэнком, который, похоже, ничего подобного не испытывал, а после столкновения с Дайре стал еще более желчным и язвительным, свои предчувствия я обсуждать не спешил. Меньше всего мне сейчас хотелось выставить себя полным дураком и продемонстрировать чужаку поведение, достойное скорее трепетной девы, впервые покинувшей отчий дом, чем доблестного воина и правителя.

Мне стоило немалого труда объяснить Фрэнку, почему мы должны оставить своих коней и поклажу в маленьком селении и полдня добираться до дома Лаурика пешком через лес. Я был почти уверен, что дом Серебряной Маски в Северном Пределе, хотя и стоящий внутри городских стен, ведет себя примерно так же, как и жилище нашего Мудрого. Просто Фрэнку в его прошлой жизни по целому ряду причин ни разу не приходилось самостоятельно его разыскивать. Как мне, например.

Однажды, когда у меня еще только-только стали пробиваться усы, мы с отцом посетили Лаурика. Со свойственными молодости горячностью и глупостью я тогда заявил, что подобные запреты – детские сказки, которым я, Трен Мак-Нейл, подчиняться не собираюсь. Отец выслушал мою речь, усмехнулся и предложил попробовать. Я же не только согласился, но и поставил своего лучшего сокола против любимой отцовской гончей.

До самого позднего вечера промотавшись по лесу, смертельно устав и замотав коня, я наконец вернулся в селение, где меня уже ждал отец. С сочувствием выслушав мои многочисленные проклятия, он предложил попытаться еще раз завтра с утра, но пешком и в его компании. М-да, хороший был сокол…

Ну, в общем, Фрэнк долго ворчал и фыркал почище рассерженного ежа, особенно когда попытался поинтересоваться у местных жителей, дома ли сейчас Мудрый. Ответы достойных селян радовали оригинальностью и разнообразием: нам советовали поспрашивать ветер, дождь, облака, листья и зверушек лесных. Причем совершенно серьезно, без малейшей тени иронии…

Чем ближе мы подходили к дому Лаурика, тем более нервным и напряженным становился мой спутник. Я с ужасом прикидывал, что будет, если Мудрый по той или иной причине откажется вернуть Фрэнка домой. «Интересно, если тот, не дай Всеблагие, схватится за меч, смогу ли я его удержать?» – вертелось у меня в голове.

Внезапно, когда мы уже почти пришли, Фрэнк, идущий впереди меня, остановился, занеся ногу для следующего шага.

– Что? – шепнул я, прекрасно зная, что не мне тягаться с ним не только в боевом искусстве, но и в остроте ощущений.

Несколько раз медленно и глубоко втянув ноздрями воздух, мой телохранитель беззвучно вытащил из ножен меч и кивнул вперед:

– Кровь. Свежая.

Не успел я возмутиться этому предположению, а он уже раздвинул кусты и осторожно выглянул на поляну. Я шагнул следом и просто остолбенел от увиденного: на поляне, всего-то в какой-нибудь сотне локтей от дома Лаурика, крупный волк-самец, не торопясь, отрывал кровоточащие куски мяса от туши только что задранной косули.

Услышав шорох, волк прервал пиршество и угрожаюше зарычал. Фрэнк тут же шагнул назад и потянул меня за локоть.

– Обойдем с другой стороны, – скорее приказал, чем предложил он. – Зверь честно заслужил свой обед, нечего его тревожить.

Я стоял, как вкопанный.

– Эй! – заметное облегчение, испытанное воином при виде волка, тут же испарилось без следа. – В чем дело?

– В волке, – выдохнул я. – И в косуле.

Взгляд Фрэнка, брошенный на меня, еще раз подтвердил, что ничто человеческое ему не чуждо.

– Трен, – мягко и медленно, будто говоря с недалеким ребенком, начал он, – мы в лесу. В лесу водятся волки и косули. Волки едят косуль. А еще…

Но тут я не выдержал и, наплевав на последствия, заехал ему кулаком в зубы. Не ожидавший этого воин растянулся на земле. Я предусмотрительно шагнул назад, ожидая, что он вскочит с мечом на изготовку, но вместо этого мой друг просто мотнул головой и сел, опираясь на обе руки.

– Ладно, рассказывай, – только и сказал он, слизнув с губ выступившую кровь.

– Я не знаю, – медленно начал я, – на сколько локтей вокруг дома Лаурика это действует, но уж никак не меньше пяти сотен.

– Это?

– Ни волк, ни лиса, ни ястреб, ни какая другая хищная тварь не прольет крови в окрестностях этого дома. Да и не приблизится к нему настолько близко, если только Мудрый сам не прикажет ей этого. Это закон, понимаешь?!

Встав, Фрэнк вновь осторожно раздвинул кусты и несколько ударов сердца смотрел на происходящее на поляне.

– Значит, если ты ничего не путаешь, этот закон кто-то только что переписал. Тем более есть смысл обойти этого волка стороной. На всякий случай.

Так мы и поступили – прошли по заросшему папоротником оврагу, некогда бывшему дном весьма глубокой реки, и вышли к дому с востока. К тому моменту, когда мы выбрались из леса, прошло немало времени: нижний край солнечного шара уже скрывали кроны исполинских сосен, кольцом окружавших дом Мудрого. Насытившийся волк, судя по всему, давно ушел; о нем напоминали лишь следы, еле уловимый запах да мухи, роящиеся над основательно обглоданными костями косули.