Слово наемника - Шалашов Евгений Васильевич

На дороге лежали люди. Кто надсадно орал, кто стонал, ощупывая разбитую голову, кто-то пытался стереть кровь с лица…

Я зачем-то подсчитал тех, кто не подавал признаков жизни. Получилось человек десять. М-да, понаделал я дел… Но насильно никого не гнали… Еще хорошо, что рудники серебряные. А если бы золото? Подумать страшно… Сползлись бы со всей Швабсонии!

Стараясь не замечать скрюченные, скорченные и вытянувшиеся в предсмертной агонии тела, я вошел в ограду. Кажется, вон в том бараке должны были остаться мои друзья. А может, в другом?

Когда подошел к дверям, услышал злобное рычание. Одна из уцелевших собак-убийц, волоча задние лапы, упорно двигалась навстречу. Я уже вытащил меч, но меня опередили. Стрела пригвоздила череп собаки к земле. Всмотревшись в ярко-желтое оперение, определил – Марта! И зачем, интересно, наемным убийцам иметь приметное оперение? В смысле не им самим, а стрелам…

– Ну, а я уж испугалась, – хмыкнула лучница, вытаскивая стрелу и вытирая наконечник о шерсть пса. – Думала, не придавили ли тебя…

– А с чего такая забота? – улыбнулся я.

– С кем бы я трахаться стала?

– Мир не без добрых людей. Неужто такая девка осталась бы нетраханой? – отшутился я и спросил: – Как там наши? Все живы?

– Да вроде все целы, – пожала она плечами. – Они, как ты велел, около камней стояли, а когда все полезли, присели и руками закрылись. Я со своими обалдуями вообще в толпу не полезла. А Лютику ребра сломали. Ну тому самому…

– Которому я зуб вышиб, – кивнул я.

– Ну он сам виноват. В самую гущу полез. Заорал, как резаный, а потом на землю брякнулся.

– Легко отделался, если только ребра сломал, – заметил я и предложил: – Ну пошли, что ли, замки ломать…

– Подожди, – остановила меня Марта.

– А чего ждать? – удивился я.

– Народ сейчас подойдет. Всем интересно – кого это они спасали? Зачем людям праздник портить? Да у нас ни ломика нет, ни клещей. Чего мучиться? Вон, уже идут…

И точно, к нам подходили наши бандиты-разбойники, ставшие для меня едва ли не родственниками. Эх, до чего же жизнь странная штука! А ведь, кажется, совсем недавно я ловил таких людей и развешивал по ближайшим деревьям. Ну, предположим, не сам ловил и не сам развешивал, но все-таки… А теперь и меня, коли поймают, вздернут без зазрения совести…

– С которого начнем? – поинтересовался Евген, потрясая кузнечными клещами.

Я огляделся. Может – тот, а может – этот. Вспомнишь ли, если провел в сарае только одну ночь?

– Давай-ка, парнишка, вскрывай все подряд! – предложил однорукий бандит. – Пусть все на волю идут. Потом разберемся – где твои, где чужие. Давай, Евгеша, действуй!

Евген пошел к первому попавшемуся бараку. Ухватив дужку здоровенного замка клещами, оружейник перекусил ее, словно шутя, открыл дверь и гаркнул:

– Эй, кто тут есть, на волю выходи!

Из дверей высунулась физиономия. Недоверчиво посмотрела на нас и скрылась обратно. Потом – другая. Наконец из барака стали выползать каторжники, которые, оглядывая валявшихся охранников и трупы собак, присвистывали…

– А обер-берг-мастер где? – поинтересовался один из каторжников, испуганно озираясь.

– Там, – неопределенно сказал я, указав рукой в сторону ворот.

– А что с ним?

– Сходи, посмотри, – посоветовал я. – Все что соскребешь – все твое.

От бывшего начальника рудника, господина Тормана, мало что осталось – тело, по которому прошлось с сотню ног, напоминало кровяную колбасу, раскатанную в лепешку.

Возле третьего по счету барака я наконец-то вспомнил – тут! Вот знакомый косяк, о который я облокачивался, прежде чем выпрыгнуть наружу. Булыжники, на которые пришлось упасть. На какое-то мгновение показалось, что вижу на них кровь старшины кузнецов, которой я зачем-то омылся…

Евген выдернул замок, словно цирюльник гнилой зуб.

– Ну, сам откроешь? – поинтересовался оружейник. – Не терпится, наверное?

– Есть такое дело… – кивнул я и попросил: – Мне бы отсюда только своих вытащить, а остальные – пусть сидят, как сидели. Не захотели на волю уходить – пусть тут и будут.

– Дурак ты, парень, – выругал меня однорукий старик, шедший следом за мной, как и остальные атаманы.

Сказал бы кто другой, полез бы драться. Но от старика стерпел. От него исходила какая-то сила, которой я давно уже не встречал. Спросил только:

– Почему дурак?

– Ну что ты от них хочешь? Люди слабые… Оставишь их тут – сам же себя казнить будешь…

Вот уж от кого бы это услышать, а не от старого разбойника. Впрочем, сколько церквей да сколько святых обителей воздвигли разбойники…

Открывая дверь, я громко выкрикнул:

– Эй, народ честной! Есть кто живой? Жан-щипач, ты тут? За тобой Юджин пришел, как и обещал!

– Почему Юджин? – не понял Евген.

– Так у него не одно имя, а целый букет! – пояснил однорукий с усмешкой. – У них так принято, чтобы детям сразу несколько имен давать. Чтобы, значит, ангелов-хранителей было больше.

– У них – у кого?

– Ну там, откуда наш Андрияш родом, – хитренько посмотрел на меня дед. – Ладно, давайте узников из узилища вытаскивать…

Можно бы выругать деда за длинный язык, но я и сам хорош. В Ульбурге меня звали Артаксом или Юджином. Тут я назвался Эндрю. Надо было определиться – какое имя называть… А дед, собака этакая, что-то пронюхал! Ну если и он сейчас начнет мне говорить о титулах и гербах, утоплюсь от злости! Или – напьюсь… Но однорукий атаман промолчал. И на том спасибо!

Из узилища тем временем стали выходить каторжники. Первым, звякая ножными кандалами, выбрался Вальрас. Парень сжал меня в объятиях так, что я едва не завыл. А скоро на шее повис и Жан-щипач. Сбоку приткнулся еще кто-то, который откровенно плакал. Не удивлюсь, что у атаманов тоже навернулись слезы…

Кажется, в этот момент я понял – вот оно, счастье! Я сделал то, чего и сам не ожидал! А Евген с сыновьями уже срубали с моих товарищей кандалы.

– Слушай, а ты точно псих! Ну кто бы еще пошел выручать каких-то каторжников? – с восхищением сказал щипач и снова полез обниматься.

– Спасибо… – уткнулся в меня еще один из парней, имя которого я уже забыл. Помнил, что он тоже был с нами. А один опустился передо мной на колени и стал вдруг целовать руку.

– Ну что ты… – испугался я такого проявления чувств и, скрывая неловкость, спросил: – Вроде бы не все… Бальзамо не хватает! – вспомнил я жилистого мужичка, похожего на шкодливого подростка.

– Нету больше Бальзамо. «Гном», скотина, неделю назад нам снова норму повысил, – поведал Жан. – А Бальзамо, будто кто его за язык тянул, крикнул: «Тебе, сволочь синежопая, я это серебро в задницу засуну!» Ну Торман и приказал Бальзамо на «кобылу» посадить, да на целый день. К вечеру его в барак чуть живого втащили. Утром на работу выйти не смог, так Торман его приказал крючьями на волю выволочь, а потом прямо на наших глазах собакам скормил… Живого. Мы орать стали – отпусти, мол, отработаем мы за него… И орали не только наши, а весь барак. А «гном» только шуточки-прибауточки свои – вот, говорит, ребятушки, песикам тоже есть нужно. А коли они серебришко не рубят да на пайку себе заработать не могут, так вы их и кормите…

Еще пару минут назад я чувствовал себя самым счастливым человеком. А тут… Бальзамо, ежели разобраться, мне не друг и не родственник. Никто… Но на душе вдруг стало так пакостно, что захотелось завыть…

– Э, да ты чего, – пихнул меня в бок Вальрас. – Мы-то живы…

– Полегче… – буркнул я, морщась от такого изъяснения чувств.

– Ох, прости, – смутился взломщик. – Я же и забыл, что у тебя ребра сломаны. А что, еще не зажили?

– Эти зажили, а ты чуть другие не сломал, – потер я заболевший бок. – Медведь косолапый!

– Тормана, наверное – того? – поинтересовался Жан-щипач.

– И Шлюффендорфа тоже, – кивнул я.

– Эх, жалко, что «гнома» теперь на «кобылу» не посадить… – вздохнул Жан. – А мы тут два месяца мечтали – вот, мол, придет Юджин, нас освободит да обер-берг-мастера на «кобылу» посадит. Ну а мы люди скромные. Нам хотя бы на него плюнуть…