Империя, не ведавшая поражений - Кук Глен Чарльз

— Да, капитан.

Я снова вспомнил слова Мики: «Мы все исчадия зла». Кажется, теперь я понял — он имел в виду причину, по которой некоторые из нас получили искупление грехов, а некоторые нет. В нас было столько зла, что мы не осознавали знаков судьбы, лежавших прямо у нас перед глазами. Требовался момент истины, миг откровения, чтобы содержавшееся в них послание достигло цели.

Я вспомнил, как рыбачил вместе со Святошей, Микой и Малышом, каждый раз вытаскивая песчаную акулу, не желавшую перестать попадаться нам на крючок. Интересно, подумал я, глядя на облака, перестанут ли они пытаться учить эту глупую акулу?

Линия, разделяющая море и течение Серебряной Ленты, резка, словно росчерк пера. Густо-коричневая вода на фоне покрытого легкой рябью нефрита. Они не смешиваются друг с другом, пока берег не исчезнет из виду.

«Дракон» находится в коричневом течении реки, изо всех сил стремясь к зеленой глади моря. Мы подняли все паруса, какие только смогли. Худой Тор выкрикивает с верхушки мачты слова, которых никому не хочется слышать.

— Еще один, капитан. Впереди по правому борту.

На севере появляются паруса. Флот поспешно возвращается.

Я пытаюсь думать так, как Колгрейв. Как бы он поступил?

Колгрейв стал бы сражаться. Колгрейв всегда сражался.

Я пытаюсь вспомнить его лицо — и не могу. «Дракон» снова лишает нас воспоминаний. Скоро о нем, как и о других, полностью забудут, и у нас начнется совершенно другая жизнь.

От этого никуда не деться. Колгрейв никогда не отступал. Но «Дракон» больше не непобедим. Итаскийцы уже доказали это однажды, хоть им и пришлось заплатить немалую цену.

Я смотрю на облака.

— Что, устали вытаскивать одних и тех же глупых акул?

Далекое облако на мгновение обретает лицо. Могу поклясться, что оно показывает мне язык.

Язык этот — молния, вонзающаяся в море.

— Курс туда, — приказываю я. Рулевой меняет курс.

Еще одна молния. Потом еще и еще. Небо сереет, поднимается ветер. «Дракон» несет в сторону внезапно поднявшегося шторма. Паруса на севере будто подпрыгивают от ярости, видя, что у нас появляется мизерный шанс скрыться.

— Будьте вы прокляты! — Я потрясаю поднятым к небу кулаком. На мгновение мне кажется, что я слышу издевательский смех.

Морская болезнь уже перемалывает мои внутренности. Когда мы окажемся внутри шторма, она начнет раздирать их на части.

У богов в самом деле есть чувство юмора, но на уровне тех, кто привязывает погремушки к кошачьим хвостам.

Молнии бьют, словно копья небесного войска. Рулевой нервничает, все время поглядывая в мою сторону в ожидании приказа свернуть. К нему присоединяются другие.

Никто не задает вопросов.

Мой предшественник хорошо их выдрессировал.

Молнии бьют в море вокруг нас. Мы никогда не видели ничего подобного…

— Тор?

— Они нас преследуют, капитан.

Смелые, отважные придурки. Неудивительно. Им хорошо знакома подобная игра. Они знают, что от них потребуется такая же решительность, как и наша.

Громадная молния бьет в грот-мачту. Слышен крик Тора. Мачта ломается. Кричат матросы. Малыш падает с вант, ударившись о палубу с грохотом, который слышен даже сквозь рев ветра и волн. Мачты, рангоут, такелаж начинают светиться. «Дракон» окутывает бледное холодное сияние, наверняка видимое на многие мили.

Корабль взмывает на гигантскую волну и устремляется вниз.

Наступает темнота, внезапная и резкая, словно удар меча.

Я в это время иду через корму, намереваясь взглянуть, что с Малышом.

Свет возвращается столь же внезапно, как и исчез, и я налетаю на борт. Выпрямившись, оглядываюсь вокруг.

Мы в густом тумане. Море полностью спокойно.

— Проклятье! Нет!

Туман быстро редеет. Я вижу свою команду.

Тела разбросаны по палубе, неподвижные, с остекленевшими глазами. Я знаю, где мы, знаю, что произошло. Мы вернулись туда, с чего все началось, и все жертвы Колгрейва оказались напрасны.

Шутки богов порой бывают чертовски жестоки.

Туман рассеивается. Мы входим в середину круга посреди безжизненного нефритового моря. Меня неудержимо клонит в сон. Приходится напрячь всю силу воли, чтобы поднять лук и опереться на него.

Я не сдамся. Я не упаду. Я отказываюсь. У них нет Силы…

«Дракон» останавливается и начинает медленно вращаться, повинуясь неощутимому течению. Мимо проплывает лишенный каких-либо черт туман. Над головой он иногда светлый, а иногда темный. День не предвещает ничего хорошего. И скоро я вообще потеряю интерес к тому, чтобы считать дни.

Скоро я перестану думать о чем бы то ни было.

Но до этого я должен найти ответ на вопрос — что я сделал не так?

Отрубленные головы

Нариман было десять лет, когда в Вади-аль-Хамама пришел черный всадник — высокий и надменный, на коне столь же белом, сколь черной была его джеллаба. Проезжая среди шатров, он не смотрел ни налево, ни направо. Старики плевали под копыта его коня. Старухи испуганно прятались. Дети и собаки скулили и разбегались. Осел Макрама поднял дикий крик.

Нариман не испугалась, лишь удивилась. Кто этот чужак? Почему его так боятся? Потому что он одет в черное? Ни одно из известных ей племен не носило черную одежду. Черный был цветом ифритов и джиннов, повелителей Джебал-аль-Альф-Дхулкварнени, высоких темных гор, нависших над Вади-аль-Хамама и священными местами аль-Мубурака.

Нариман была смелой девочкой. Родители часто предупреждали ее, но она вела себя не так, как подобает женщинам. Старики качали головами и говорили, что из девчонки Моуфика не выйдет ничего хорошего. Сам Моуфик вызывал достаточно подозрений уже тем, что участвовал в великих войнах на севере. Какое они имели отношение к аль-Мубураку?

Нариман продолжала наблюдать за всадником.

Он остановился перед шатром ее отца, стоявшим поодаль, извлек из футляра для копья черный стержень и подул на него. Концы стержня засветились. Направив свечение на шатер, всадник изобразил некий символ. Старики начали бормотать, ругаться и говорить о том, что теперь шатер Моуфика будут преследовать несчастья.

Нариман побежала следом за незнакомцем, который ехал по долине в сторону святилища. Старая Фарида что-то кричала ей вслед, но она сделала вид, будто не слышит, перебегая из тени в тень, от камня к камню, к укрытию, из которого она тайком наблюдала за обрядами старших.

Она смотрела, как всадник столь же высокомерно пересекает Круг. Он даже не взглянул на Каркура, не говоря уже о том, что не выказал никаких знаков уважения и не принес никаких жертв. Она ожидала, что Великая Смерть убьет его на месте, как только он покинет Круг, но он продолжал ехать дальше, живой и невредимый. Нариман уставилась на бога. Неужели Каркур испугался точно так же, как и старики? Ее это потрясло до глубины души. Гнев Каркура был постоянен. Каждое дело, каждое развлечение нужно было согласовывать с его желаниями. Он был злым богом. Но он просто стоял, словно изваяние из красного камня, в то время как варвар осквернял его Круг.

Солнце уже клонилось к западу, когда она вернулась в стойбище. Старая Фарида тотчас же позвала ее к себе, и она рассказала обо всем, что видела. Старики бормотали, перешептывались и делали странные знаки.

— Кто он, Фарида? Кто он такой? Почему вы так боитесь?

Фарида сплюнула сквозь дыру в зубах.

— Посланник Зла. Шагун из Джебала. — Фарида взглянула на горы Тысячи колдунов и сделала магический жест. — Счастье, что твоя мать до этого не дожила.

— Почему?

Но тут послышался звук рога, заканчивавшийся торжествующей нотой. Вернулись охотники. Каркур был благосклонен к племени. Нариман побежала рассказать отцу про чужака.