Там избы ждут на курьих ножках... - Вихарева Анастасия

Жизнь вампиров удивительна и многогранна. Это же Боги! А Бог — он и на черном земномории Бог! Никогда не знаешь, каким боком повернется. Собрал жатву и пресыщайся мудростью своей, пока меньшие братья и сестры привыкают жить у престола славы. И смотрит обычный человек, и умом понять не может: почему у него кровь, где другому казна, и самый, казалось бы, не умный человек опережает его во всем? И вроде экономит, и кровь попивать пытается, а грамм крови ему в большую муку встает.

Разве откажется человек пожертвовать собой, душой, если поймет, отчего это происходит? Он первый станет на очередь к вампиру, чтобы тот попил бы кровушки и поиграл с его головушкой.

— Пирамида какая-то! А почему одни вампирами стают, а другие нет?

— Ну а как? Чтобы стать вампиром, душа должна отлететь на костер. У одного кровь пьют, второго поят кровью. И все вампиры, которые участвуют в погребении, становятся ему хозяином. Но икорка была бы утренним пробуждением, если бы он сам не выступал в качестве хозяина — вот и получается, что друг с другом они как люди. И чистые, и светлые, и разумные, а проклятый ими человек и не человек вовсе. Ну а если все станут вампирами, какая радость быть вампиром? Опять же, где свежую кровь брать? А кто коров будет доить, дома строить, дерьмо убирать? Это круг избранный. Та самая Непреодолимая Сила, которая контролирует и численность, и идеологии, и распределение…

— Но зачем им это? Разве нельзя быть человеком, чтобы быть чистым, светлым, разумным?

— А стали они вампирами все по той же причине: искали свободы от души, от меня, от Закона. У вампиров несомненные преимущества. Первое, — Дьявол загнул палец, — не надо думать какая у тебя голова, и сколько в нее вложено. Второе, — Дьявол загнул еще один палец, — добывает знания один, эксплуатирует другой. Третье, — Дьявол загнул следующий палец, — долголетие одного, на фоне скоропостижной смерти другого. Четвертое, — Дьявол загнул еще палец, — вампир имеет возможность выбирать себе партнера в жизни. Как сказал один умный вампир, простиравший руки для благословения бездушных тварей: что связано на земле, то связано на небе. Они обручаются над телом души, скрепляя обручение святым крещением. Пятое, — еще один палец загнул Дьявол, — их трупное разложение никогда не найдут ни на лице, ни он сам у себя в уме. Шестое — много любви народной, и водица моя, это уж как водится! Плохо разве, подумать не успел, а умное решение — вот оно!

— Неужели ради этого надо отказаться… от половины? Зачем? Плохо им себя человеком чувствовать? Вот я, ума совсем нет, но не жалуюсь! Мне тоже иногда хочется умной стать!

— Людям нравится играть со смертью. Не достойную старость с детьми и достаток хотят они, если бы соблюли чистоту сердца и ума, но чтобы была любовь, ненависть, и все, что человек себе придумал… А еще больше хотели, чтобы шла к ним любовь от человека, который имел возможность прокричать на весь белый свет, что он богат, умен, удачлив. Не от себя, от другого человека хотелось им любви. А как заставишь, если голова у него независимая?! Вот и стали они вампирами. И появились две правды, одна моя, другая вампира. Разве не справедливо, что меньший брат должен взять заботу о душе умершего брата? Но человек был бы не человек, если бы не сказал себе: зачем мне обуза? А того не понимает, что брат был бы помощью ему, и родная жена приняла бы душу брата, как старшую сестру. Но сама возможность многоженства открыла человеку безграничную возможность управлять душой издалека. А как армии вдов согласятся с болью утраты души, которая ушла из жизни, имея в памяти многие лица? Зачем ей искать, кто проткнул сердце? Бог не ранит, но не спит с человеком. И разве не справедливо, что каждый, кто отказал душе, стал бы презираем обществом? Но какой человек согласится принять боль добровольно? И какие родители согласятся выдать дочь за босяка, когда у соседа сын, который как раз созрел для женитьбы? Причин принять вампиризм у человека оказалось много…

Дьявол тяжело вздохнул.

— А почему люди, которые вампирами обижены, не кричат о себе? Почему уходят, как будто… это нормально?

— Всякий вампир помнит, что власть его кончается там, где легло Проклятие — и только клан мог бы ставить ему защиту, убирая всякое желание проклятого мстить. Око за око, зуб за зуб. Если ближний умер, похоронить его — святое дело. Кланы вампиров рыщут по всему свету, забирая любое знание о вампирах. Железо не дает человеку проснуться и вспомнить, что он немного больше, чем вампир, и подражает им. Смешон человек, и мерзок в глазах моих — и знают вампиры, Дьявол не прочь полакомиться приготовленным угощением.

Было уже за полночь. Небо прояснилось, и крупные звезды мерцали где-то в вышине, куда Манька была не прочь сбежать от уготованной ей участи. Себя было жалко до слез. И не было у нее души, чтобы спросить ее: почему ты одела меня в лохмотья? Что сделала я тебе? И язвы не трогали ни душу, ни Дьявола…

— А нельзя договориться? — с отчаянием спросила Манька, понимая, что жизнь ее не будет лучше. Посмешила она народ.

— Объяснения твои Помазаннице не нужны, это было бы бестактно, — буркнул Дьявол, раскатывая в руке снежок. — Твои слезы у нее в кармане золотишком тренькают. Чем слеза из глубже добыта, тем слиток увесистей. Где ты видела людей, которые променяли бы золото на твои объяснения? То-то и оно! Профессором будешь, а и то не дадут! Нет в тебе демона, который бы прикрикнул на человека и указал место. Горстью пепла стоишь перед человеком, — Дьявол чуть отстранился от Маньки, в голосе его снова прозвучала гордость: — А это вампир! Да не простой, козырный! Комплектация секьюрити у Помазанницы поболее обычных. Ей и оборотни служат, и драконы свои имеются! Так-то вот!

— А если ты на ее стороне, то иди к ней. Иди-иди, выслуживайся! — Манька обхватила колени руками и, не поворачивая головы, но громко, так чтобы он слышал, проворчала; — Правильно говорят, что Дьявол маленький! Никто и не объясняется с ним, одна я дура-дурой! Врет он, что Бог! Кто его считает Богом?!

Дьявол после ее резких слов обиделся. Он взглянул на нее, но во взгляде его не было холодности.

— Ты странная, Манька, просишь, чего не знаешь. Мне спокойнее, когда человек с ног до головы грязью облил себя сам. Поймал лев добычу, хороший буйвол, а я ему: не трогай его, буйвол этот всем буйволам буйвол. И как ты думаешь, что он мне ответит? Если он такой буйвол, как ты говоришь, не попал бы на клык! Вот я, Бог Нечисти, вдруг скажу самой ярой и ненасытной нечисти: притормози, там Манька, мы с ней по-дружески побеседовали, и я понял, хороший она человек! И взглянет Помазанник на меня с недоумением: молиться мне на нее? Или может человеком стать? А мы так не договаривались! И что скажу, когда предстанет передо мной на Суде?! Но знаю, что скажет он: ты не дал мне жить, как учил Спаситель…

Манька задумалась. По-Дьявольски выходило, что чем человечнее она ему себя показывала, тем страшнее обрекала себя на муку. А с другой стороны, захотела бы она, чтобы ее собственный Бог, который, к сожалению, в природе не существовал, если не считать Спасителя, который больше всех приблизил конец человеку и сделал прочным правление вампиров, пришел к ней и сказал: притормози, я тут пообщался с нечистым и понял, всей нечисти нечисть, не будем вредить, пусть происки против тебя готовит!

И она бы не поняла! Разве не высказала бы Богу удивление? Но почему тогда Дьявол не вылечит ее от болезни и не сделает самой страшной нечистью?

Дьявол посмотрел на нее с жалостью и болезненно скривился.

— Манька, посмотри на волка! — сказал он с неприязнью, кивнув на пса полукровку. — Вспомнил, наверное, как грелся с человеком у костра. Прикрылся хвостом, и спит… А давай поймаем, снимем шкуру — и будет тепло голове! Поймаешь, значит, приблизилась на шаг. Сумеешь использовать тушу с толком — второй шаг. Или дерево, что ж мы костер-то жжем! Ну так, передвинь угли! Пусть дерево загорит, и будет костер гореть всю ночь. А нехай и лес сгорит, зато как идти-то не страшно, ни одного зверя в лесу не останется! Вот и третий шаг. А с чего это мы почки собираем с нижних ветвей? Можно же валить дерево и брать только жирные! Впрочем, мы же собаку поймали, у нас мясо есть… — Дьявол посмотрел на Маньку и расстроился. — Нечистью человек становится шаг за шагом, но даже такие простые мысли не умеешь поднять. Или одним днем, когда распинают душу…